Галина Чернышова "Я до сих пор играю в куклы…"

Давай безмолвно, но начистоту,
Сквозь тесноту душевного участья,
Пока ещё немного вмоготу
Не разглядим потерянного счастья,
На том конце иллюзии и сна,
За пазухой у бога, как беглянку.
За голубою просинью окна
По близости дождя тоски славянской.

Говоришь – для народа попроще?

Говоришь – для народа попроще?
Хлопок неба, колышется лён…
Лыко зреет по липовым рощам,
Заполошится слово – влюблён —
От ветров шаловливых июльских
Разбежится по кронам слушок
И увязнет по сладости ульев…

В домотканном мелькнёт ангелок,
Как Макар, негоняющий стадо
До высот озарённых годов…

Ничего в этой жизни не надо,
Лишь отрада живительных слов,
Как по лесенке – ниже и ниже
До прохлады вечернего дня,

Потаённые бусины нижет,
Земляникой бугорной маня,
Это лето из прошлого – нынче
Лён да ситец простецкий наряд,
Как грозы полноводное вымя,
Что по жажде напоит меня,

Сбить сумеет жару в одночасье,
Ни любви, и ни ласки взамен
За небесное – дальнее счастье,
Синих птиц и амуров во власти —
В ярких красках моих перемен.

И тает речь

И тает речь. Как в оттепель снега
Доверчиво на землю оседает.
В тумане проступают берега,
И речка слов, мудреюще-седая,
По первому звонку ненастных дрязг,
По оплеухам капель близоруких,
Уносит вдаль прикосновенность ласк,
Уносит вдаль слабеющие звуки.

И тянет послевкусием обид
По воздуху сырому и больному.
Молчаньем осень рощи золотит,
И те шумят по прошлому чужому,
Украденному летнему былью,
Споённому дождливой волокушей.
Ветра ревут, подобные бабью,
А мне одной стоять и это слушать.
На сломе всех прощаний куковать,
Расхристанной. Небрежной. Одинокой.
Свой яркий свет в тетрадке рифмовать
С далёким бликом равнодушных окон.

На перегоне

От октября до ноября – на перегоне —
Стучит «навер-но всё-не-зря» внутривагонно,
Стучит сердечное «тик-так» без передышки,
Врастаешь взглядом в беглость стай, пока напишешь

Очередное про любовь, прощанье, плаху,
Несёшь себя в словах, стихах, несёшь со страху
До межсезонья, до черты, а там как знать бы,
Быть может, небу поостыть в морозном платье,
Быть может, грохот ускользнёт в дыру тоннеля,
Туда же время утечёт, окаменеет,

И на конечной ты сойдёшь, и снова осень,
Налево – маетности дождь на перекосе,
Направо – тихо и мосты почти сгорели,
Черты родные напрямик рассветно рдеют.

К зиме надтреснуто звучи в простой простуде,
Температурь, лечись. Грачи когда-то будут,
От ноября до декабря билет в намётках,
И целит стылая заря прямой наводкой
Куда-то выше головы, где тучность сепий,
Сжигая пройденность главы – и снег, как пепел.

Этот город устал

Этот город устал от движения хаоса,
От ветров мародёров осенних и злых.
И с какого ни глянь монохромного ракурса,
Очертания вечных домов постовых.
Караулят унылость и муторность серую,
Твердолобо и каменно тянутся ввысь,
И несётся с небес перелётное «верую»,
Исчезая в безмолвном «живи и молись»,
Слепнет свет по зрачкам фонарей обывательских,
Принимающих старость, как должность стоять и скрипеть,
Прорастают хандра да печали на нивах писательских,
Виртуозно вплетаясь в осеннюю стылую медь,

Сквозняки подпевают в открытых до воздуха форточках,
Нет мечтающих слов вдохновения к звёздной ночи.
Правят городом провинциальные очерки,
Воробьиной подробно-чирикающей саранчи.
Клином циклится боль в журавлях, покидающих
Этот город, уставший от осени в бремени лет.
И собака-тоска беспричинно, на жалостно-лающем,
Вяло сходит на дальнее и беспросветное нет.

Хлебнёшь тоски шопеновских красот…

Хлебнёшь тоски шопеновских красот,
В окно посмотришь, словно в отраженье
Своих осенних невысоких нот,
В которых нет былого сожаленья
И нет рывков до неба от кутюр,
Всего лишь листопадные потуги.
Размытость дождевая – он же сюр,
Который тянет на хандру со скуки.

И тешишься в шопеновских верхах,
С приёмом октября по расписанью.
Стучится венка прожитого ах,
Как приживалка левого касанья,
И хочет счастья сердца дурачок,
Закладывая ноты за грудину.
Но водит жизнь заношенный смычок
По золоту осенней середины.

Cбудусь где-то…

Сбудусь где-то мудрой, только старой,
Ты придёшь и рубанёшь с плеча
На весёлой новенькой гитаре,
Чтобы кровь взыграла горяча.

Понесёшь про звёзды ахинею,
Романтично вскинешь руки вверх,
Может, я тогда не онемею,
Раскрылачусь, как осенний стерх,

Полечу и, небо рассекая,
Буду про былое забывать.
Потянусь к лазуревому краю,
Стану раем чувство величать.

Но придёт разлуки рыжей Рая,
И начну опять припоминать,
Как от расставания ломает
Строчками в шершавую тетрадь.

И тогда прибуду настоящим
Поездом, грохочущим из тьмы.
Тяготы заброшу в дальний ящик
Матушки заботливой зимы.

Отпущу себя на воздух чистый,
Упаду с размаху в краски дня.
Зависть сгложет импрессионистов,
От такой размазанной меня

По полям, галопам и европам,
Где свобода в тернях ковыля…
Станет дождь на бис мне долго хлопать
И тоской хрустальной козырять.

Расслабься. Погрейся неспешно