Валерий Бестолков "Тридцать семь"

Так обвейте лианами, спрячьте меня
От небесных чертей, от котлов и огня,
От несчастий и тьмы, а за это пускай
Я вам путь укажу: через тернии в рай.

Я бы так вас любил, как способен любить.
Чем отшельником быть, так уж лучше не быть.
Я бы вас не бросал, я бы только просил —
Дать нектара глоток, дайте мне новых сил.

Нахожу в темноте гибкий девичий стан,
Из живых лепестков нам постель изготовь.
Я сегодня твой бог, твой факир, твой султан,
Ты сегодня моя непокорная кровь.

Не гоните меня: я – всего лишь ваш раб.
Меня создал Господь и для ваших грехов.
Только в жизни моей вы не главный этап,
Потому что я – больший раб этих стихов.

    16.02.1993 г.

Баня

Мне б завлабом быть, когда бы
Не зазвали к нам, на грех,
Англичанина с арабом
В белорусский политех.
Мой начальник был в Иране,
Зам его с его женой,
Ну а я повел их в баню,
Что поблизости с пивной.

Ни кому не отвертеться,
На Руси обычай есть:
Предлагают вам раздеться,
Не затронув вашу честь.
Бани есть и в глухомани,
И в столице не «фигня»,
То ошпарит, то поманит —
Много дыма без огня.

Я смекнул умом бывалым:
Надо баню – хоть куда,
Ведь народ, поди, усталый,
Ехать по морю сюда.
Англичане – люд суровый,
И второй привык к жаре.
Эй, Антипыч, дай здоровый,
Чтоб до косточек прогрел.

Я с британца снял рубашку,
Веник в руку и вперед.
Пусть царапины на ляжках
Бабе в Лондон привезет.
Чу, араб под боком стынет:
Видно сразу – не лихой.
Тут не буря вам в пустыне,
Здеся пар идет сухой.

Снял их быстренько с полога,
И к бассейну, закалять,
Палец опустил по локоть:
Где-то около ноля.
Окунул их по два раза:
Открывать пора бы счет.
Не глотай, Фархад, заразу —
Налакаемся еще.

Пульс прощупал – нет такого,
А не так давно мычал.
Эй! Антипыч, пару снова!
Но араб вдруг закричал.
Прослезился торопливо,
Англичанин засопел.
Мужики, айда на пиво,
Пиво – это «вери вел»!

    22–23.12.1992 г.

«Не праздность и бессмыслие забав…»

Не праздность и бессмыслие забав,
Не залпы сокрушительных орудий
Меня подводят к написанью глав:
В них изучения источник – люди.

Как главный наполнитель бытия,
Как плазма существующей эпохи,
Как зеркало, в котором вижу я
Лицо судьбы при каждом новом вдохе.

Среди ее неубранных седин
Барахтаются в поисках теченья,
Не в силах кислород скопить в груди,
Объекты страсти, грез и обольщенья.

Их быт рознит и существо рознит,
Но, словно мотыльки, к огню слетаясь,
Они бегут от кухонной возни
И на костре блаженство обретают.

Которых ослепляет яркий свет,
Которым искры прожигают крылья,
Тем скрыться предстоит в густой траве.
И задыхаться придорожной пылью.

Другие согреваются, но дым
Их легкие безжалостно питает,
Их мысли блеклы, а глаза пусты,
И красота их быстро увядает.

Есть и такие, что, завидев свет,
Сквозь пламя не летят, почуяв жженье.
Им громких в жизни не снискать побед,
Но также не познать и поражений.

Что ж, пестрому такому большинству
Я не скриплю пером глубокой ночью,
Лишь потому, что в их среде живу:
Душа моя их принимать не хочет.

Хотя, быть может, я у них в долгу,
Но тяготит меня их жизнь пустая.
За кем охочусь я, за кем бегу,
А, догоняя, снова отпускаю?

Я ради вас склоняюсь над столом,
Кто мой уклад и мой покой нарушил,
Кто наслаждался дымом и теплом
И обжигал мальчишескую душу.

Вставал на раскаленные угли
И поджигал от них же сигарету,
Купался в пепле и чумной пыли
И оставался свеж и чист при этом.

Кто вламывался в душу мне сквозь сон,
А позже заключал в свои объятья,
Взрывал дремоту эрогенных зон,
Едва касаясь тела легким платьем.

Кто выбивал из моих твердых рук
Уже почти добытую победу,
Целителей моих душевных мук,
Прекрасных героинь моих сонетов.

Я буду вечно бескорыстно ваш,
Но неизбежно обречен проститься.
Мне гонор ваш не брать на абордаж,
И ваша спесь не мною укротится.

Теперь не вам я посвящу стихи,
Желая в них увидеть совершенство,
Свои не с вами разделю грехи
И миг не с вами назову блаженством.

Нет, не ищите близости со мной.
Пусть в памяти мелькают ваши лица,
Я выбрал путь принадлежать одной,
И Бог не дай мне где-то оступиться.

    25.06.1997 г.

На смерть человека

Памяти Сергея Русецкого посвящается

Я не как друг скажу все это, нет.
Кем для тебя я был – теперь не важно.
Ужасно умереть в расцвете лет,
И жить с такою смертью рядом страшно.

На нашем, на студенческом веку
Мы сталкивались редко и немного.
Как человек, молчать я не могу.
Ты слабость эту мне прости, Серега.

Прости, что я тебя так мало знал,
Что не был твоим другом верным, старым.