Всё волшебство мира для тебя сейчас заключалось в Мариам.
Господи, как хорошо-то бывает жить на белом свете!
Судьба, расщедрившись, оказалась способной на неожиданный подарок; она настигла тебя и примирила с миром; даже если это ненадолго – всё равно спасибо ей.
Глава пятая. Мужчина в доме
Посиди спокойно, и ты поймёшь, сколь суетны повседневные заботы. Помолчи немного, и ты поймёшь, сколь пусты повседневные речи. Откажись от обыденных хлопот, и ты поймешь, как много сил люди растрачивают зря. Затвори свои ворота, и ты поймёшь, как обременительны узы знакомств. Имей мало желаний, и ты поймёшь, почему столь многочисленны болезни рода человеческого. Будь человечнее, и ты поймёшь, как бездушны обыкновенные люди.
Чень Цзижу
Когда Мариам вернулась, в руке у неё было небольшое пластмассовое ведёрко с только что собранными яйцами: это часть кур уже успела снестись.
Едва войдя в дом, она столкнулась с тобой – умытым, одетым, бодро направлявшимся к выходу. И возмутилась:
– Так вот, значит, ты какой, да?
– Какой? – ты напустил на себя удивлённый вид.
– Нечестный, вот какой! Это что же получается: от меня требуешь выполнения всех обещаний, а сам, значит, обманываешь бедную женщину?!
– Не понимаю, Муи, в чём это я тебя обманул?
– В том, что обещал не выходить из дома, пока не поправишься! И вот он, посмотрите – уже во двор собрался!
Её напор и способность искажать факты были поистине достойны восхищения. Однако ты попытался оправдаться:
– Милая, я ничего не обещал, это ты сама приказала мне сидеть в доме. Но я, кстати, и сидел тут покорно до самого выздоровления…
– Это до какого такого выздоровления? Значит, ещё вчера был болен, а сегодня – посмотрите на этого джигита – он уже здоров!
– Но клянусь тебе, сейчас я чувствую себя абсолютно здоровым. Да погляди на меня внимательно: разве я похож на больного человека?
– О, ещё как похож! А вообще, гораздо больше ты похож на сумасшедшего психа, который хочет снова простудиться и надолго слечь в постель. И, вдобавок, глупые шуточки передо мной тут шутит.
– А нам, психам, без шуточек существовать не положено, – усмехнулся ты и приобнял Мариам за плечи. – Нет, если серьёзно, то сегодня ночью я принял одно секретное лекарство. Сам не думал, что оно способно творить такие чудеса.
– Не сочиняй, я помню всё, что тебе давала, – недоверчиво склонив голову набок, она уставилась на тебя снизу вверх; и ты заметил тень сомнения, мелькнувшую в её глазах. – Что ещё за лекарство?
– Не что, а кто, Муи… Это лекарство – ты!
– Тьфу ты, шайтан, – ещё сильнее рассердилась она. – Опять обманул. В общем, не пущу никуда, так и знай.
С этими словами она развернулась (от резкого движения угрожающе цокнули яйца в ведре) и направилась на кухню, порывисто сорвав с головы платок и бросив его по пути на вешалку… Ты тихо шагал следом. Дождался, пока Мариам поставила ведро на кухонный стол; затем, взяв её сзади за плечи, притянул к себе.
– Муи, не сердись, – ласково прошептал ей на ухо. – Я же не развлекаться собрался. Хотелось помочь тебе по хозяйству – ну что ты всё одна да одна крутишься, а я тут разлёживаюсь, как барин…
– У меня нет сейчас никакой особенной работы для тебя, – сказала она, на сей раз спокойно (то, с какой готовностью Мариам подчинилась твоим рукам, откинув голову назад и прижавшись спиной к твоей груди, выдало: она и не думала сердиться по-настоящему; просто хотела настоять на своём, не позволить тебе выйти из дома).
– Пусть так – согласился ты, – но я хочу быть рядом с тобой. А работа во дворе, сама знаешь, всегда найдётся. Нет, правда, я совершенно выздоровел. Не сомневайся.
– Упрямый, – судорожно вздохнула она, млея в твоих объятиях. – Ладно, посмотрим. Разве что, вон, дверь в курятнике совсем покосилась…
– Вот это уже другое дело. Разберёмся с твоей дверью, – ты развернул её лицом к себе. Поцеловал в лоб. Потом – в закрытые глаза, в кончик тонкого точёного носа. А когда коснулся губ, она тебя оттолкнула:
– Хватит. Чувствую, я с тобой завтрак никогда не приготовлю. Иди, подожди в комнате, я сейчас быстренько калд-дятта[17 - Национальное блюдо из творога, смешанного со сливочным маслом и мелко нарубленным отварным яйцом.] сделаю. А то скажешь, что морю тебя голодом. Мужчина должен хорошо питаться.
– Ухожу-ухожу, моя госпожа, – радостно подчинился ты.
Неплохо начался денёк.
***
Через десять минут Мариам уже накрывала на стол.
Ты поел калд-дятта с сискалом и выпил чашку горячего калмыцкого чая[18 - Зелёный чай с молоком, сливочным маслом, солью и перцем.]. Потом вышел во двор. И поразился той перемене, которая произошла с погодой. Было тепло и солнечно. Ни одна тучка не омрачала пронзительной синевы небосвода.
– Бабье лето началось, – сказала из-за твоей спины Мариам. И, положив руку тебе на плечо, ехидно добавила:
– А иначе – не думай: никакими своими поцелуями не заставил бы меня выпустить тебя из дома, понял, хитрец?
Ты обернулся к ней:
– Строгая же у меня хозяйка, однако.
– Очень строгая, – утвердительно тряхнула она головой. И, легонько шлёпнув тебя по руке, которая уже тянулась к её талии, добавила:
– Но только с теми, кто её не слушается.
– А с теми, кто слушается? К ним она готова – хотя бы иногда – проявлять благосклонность?
Мариам ответила тебе ласковой улыбкой. А потом, помедлив секунду, отбросила шутливый тон:
– Достаточно, если меня будет слушаться один человек на свете, – проговорила тихо. – А я для тебя сделаю всё, что захочешь. Мне больше ничего не надо, лишь бы ты был рядом.
***
Мариам отправилась к Асет. Та приходила к вам – два или три раза – приносила молоко. Ты запомнил увядшую женщину неопределённого возраста: на вид ей с одинаковой степенью вероятности можно было дать и сорок лет, и пятьдесят. После первого такого визита Муи рассказала тебе незамысловатую историю о жизни Асет – из разряда повествований, о которых обычно говорят: «старо, как мир»…
Эта женщина до недавнего времени была замужем за «новым чеченцем». Если здесь уместно такое выражение. Поскольку её мужу сегодня уже изрядно за пятьдесят, и он отнюдь не из тех скороспелых нуворишей, о которых говорят: «из грязи в князи». Долгие годы Асет и её супруг преподавали в одном из московских вузов. Жили небогато, каждую копейку считали. Вдобавок больше десяти лет мыкались по общежитиям. И вот наконец замаячил на горизонте туманный призрак благополучия: супруги получили квартиру, муж защитил кандидатскую, а вскоре взялся и за докторскую… Однако всё рухнуло с началом перестройки и приходом в страну рынка. Обесценились те достаточно скромные деньги, которые удалось отложить на сберкнижку. Преподаватели получали столько, что прожить на свои зарплаты не могли. Многие отчаялись, запили, опустились на дно. Однако у супруга Асет хватило мужества бросить научную и преподавательскую карьеру, круто изменив свою жизнь. Он занялся бизнесом.
Неожиданно дела пошли в гору: муж Асет быстро разбогател, стал ездить в ближнее и дальнее зарубежье, завёл новые знакомства. Через полгода они смогли купить новенькую БМВ, ещё через год приобрели четырёхкомнатную квартиру в Перово (до этого ютились в однокомнатной, в Митино), затем построили двухэтажный дом в Адлере с видом на море… К тому времени Асет сократили на работе. Но она уже и не держалась за своё место.
Как-то так сложилось, что своего супруга она видела всё реже. Тот мотался по стране, без конца что-то покупал и продавал; а когда появлялся дома – валился на диван и спал сутками, как убитый. Жаловался, что очень устаёт…
– Асет жалела своего Ендарбия, – рассказывала Мариам. – Вспоминала: пока были молодыми – они в одной группе учились – Асет курсовые за него писала… а потом, когда дело дошло до кандидатской – собственными руками несколько раз его рукопись перепечатывала. Да и после, уже когда разбогатели, она каждую копейку экономила, боялась лишнее потратить – всё думала, что деньги мужу на дело нужны… А Ендарбий нашёл себе молоденькую девчонку. Когда Асет узнала, какие сумасшедшие деньги он тратил на свою вертихвостку – просто за голову схватилась: он, оказывается, водил её каждый вечер по ресторанам, бриллианты дарил, снимал для неё отдельную квартиру.
Закончилось тем, что юная пассия забеременела. И тогда Ендарбий – между прочим, человек совершенно неверующий – вдруг вспомнил о законах шариата, разрешающих многожёнство. Он предложил Асет жить втроём, приняв в семью его любовницу в качестве второй жены… Тут уж Асет не выдержала, ушла от мужа.
Но куда было податься несчастной женщине? Взрослая дочь жила в Канаде, и связь с ней была потеряна, поскольку она вышла замуж за иностранца против воли Ендарбия, и тот в гневе отказал ей от родительского дома… Асет вернулась в родной аул, к своей старенькой матери. Вскоре мать умерла. И осталась Асет одна-одинёшенька. Кое-как перебивалась: вела хозяйство, ковыряясь в огороде, ходила за скотиной… Муж поначалу помогал ей деньгами, но затем перестал: то ли сам позабыл о бывшей супруге, то ли юная дева помогла… В общем, ничего хорошего – полное крушение жизни и безнадёга.
…Когда Мариам ушла за молоком, ты не ждал её возвращения в скором времени: знал, что Асет любит поворчать, посетовать на людей и судьбу – и Муи, как обычно, придётся терпеливо выслушивать долгие словоизлияния бедной женщины.
Найти для себя занятие не составило труда. Оставшись один, ты вспомнил о поручении Мариам – и решил заняться дверью курятника. Там ничего сложного не было, просто верхняя петля болталась на единственном ржавом шурупе, из-за этого и получился перекос. Ты сходил в дом, отыскал в кладовке отвёртку и шурупы подлиннее. После этого потратил минут пятнадцать на то, чтобы укрепить петлю.
Затем походил по двору, выискивая неполадки, требующие приложения твоих рук. Уже кое-что наметилось, когда вернулась Мариам с трёхлитровым бидоном молока.
– Муи, – обратился ты к ней, – гляди, порог-то у тебя – наверное, из очень слабого раствора сделан: вон как потрескался. Скоро совсем развалится.
– Вижу. Но что тут поделаешь: развалится так развалится, нет на свете ничего вечного.
– Да это очень легко исправить. Я могу хоть сейчас разбить молотком твой порог – а вместо него отолью новый, из бетона. Здесь работы на несколько часов, не больше.
– Серёжа, ты же знаешь, какое сейчас тяжёлое время. Нет у меня бетона, откуда я его возьму.
– Глупышка, – рассмеялся ты, только теперь сообразив, что Мариам ничего в этом не смыслит. – Бетон делают из цемента и гравийно-песчаной смеси. А этого добра навалом на стройке, возле бункера. Я не раз видел, как мужики ваши, аульские, у часовых цемент на продукты выменивали… Нам и надо-то совсем немного: два-три ведра цемента и вёдер десять-двенадцать гэпээса.
– Гэпэ… чего-чего? Я не поняла.
– Ну, это – сокращённо – гравийно-песчаная смесь так называется: гэпээс… Давай, решайся – и пойдём посмотрим, кто сегодня часовой. Я-то один не могу, сама понимаешь…
– Да ты вообще не ходи. Я прямо сейчас и сбегаю, пока не переоделась. Возьми у меня бидон, поставь его на кухне… Гэпэ… как ты сказал?
– Гэпээс.
– Ага, я запомнила.
***
Вам повезло: сегодня невольников снова охранял Зелимхан, и Мариам договорилась с ним об обмене. За десяток яиц он согласился отдать два ведра цемента – не свой, не жалко – и требовавшееся количество гравийно-песчаной смеси.
Мариам засобиралась было помогать тебе, но ты воспротивился:
– Знаешь, сколько весит ведро гэпээса?
– Откуда мне знать. А что – думаешь, не смогу поднять? Ха, ты ещё меня плохо знаешь, Серёжа. Я столько всего тяжёлого за свою жизнь перетаскала, что не каждому мужику под силу. Это тебе не город, тут слабая женщина управиться по хозяйству не сможет. Я – сильная!
– Да ладно тебе хорохориться, Муи. Я же не говорю, что ты слабачка, но и надрываться ни к чему. Тяжести перетаскивать – всё-таки мужская работа. Теперь у тебя для этого есть я, верно?
– Верно… – было видно, насколько ей приятны твои слова. – Теперь у меня есть ты. И не только для этого.
– Ну вот и хорошо. Значит, ты пока занимайся своими женскими делами – по дому, там, и всякое-такое. А я займусь мужскими, как полагается.
Она не стала возражать.
Ты взял два ведра, на дно одного из них аккуратно уложил десяток яиц и направился к тому месту, где располагался вход в строящийся бункер.
Вечно смурной и неразговорчивый Зелимхан, получив яйца, издал невнятный одобрительный клёкот и аккуратно переложил подношение в неотлучно имевшуюся при нём потрёпанную хозяйственную сумку. Затем встряхнул не по возрасту отвислыми брылями и махнул рукой в сторону навеса, под которым были сложены в штабель туго набитые мешки в заводской бумажной упаковке. Ты снял крайний мешок из верхнего ряда, поставил его на землю, надорвал плотную бумагу и наполнил вёдра цементом. После этого страж бункера поправил на плече ремень автомата и снисходительно-широким жестом указал на две сросшиеся боками кучи гравийно-песчаной смеси:
– Мож взят скоко хош…
***
Сделав несколько ходок с полными вёдрами, ты отёр со лба пот и присел на скамейку возле сарая, чтобы перевести дух. Не прошло и нескольких минут, как из дома выглянула Мариам:
– Я молоко только что вскипятила. Ты его горячим пьёшь?
– И горячим пью, и холодным. Из твоих рук – всё, что угодно, милая.
– Даже яд? – усмешливо сощурилась она.
– Ага, даже яд – с удовольствием, – расплылся ты в ответной улыбке.
– Ну, тогда считай, что тебе повезло: яда я в своём хозяйстве не держу. Поэтому можешь пока удовлетвориться горячим молоком.
Странная она. Ведёт себя так, будто ты здесь полноправный хозяин. Хотя – сказала же, что отныне считает тебя своим мужем «перед Аллахом и людьми». Насчёт Аллаха ещё куда ни шло, а вот что касается людей – тут Муи погорячилась: упаси бог аульчанам пронюхать о ваших отношениях. Не посмотрят, что ты чужой раб и денег стоишь, мигом снимут голову с плеч. Не только тебе, но, возможно, и Мариам. Нынче это у них запросто, как курицу для супа зарезать.
«Я для тебя сделаю всё, что захочешь, – вспомнились её сегодняшние слова. – Мне больше ничего не надо, лишь бы ты был рядом».
Неужели правда?
А впрочем, почему бы и нет? Даже если она слегка преувеличила – так сказать, под влиянием момента… Разве человек не может придумать себе чувство к другому человеку? Сложить любовь из собственных фантазий, как складывают из простых кирпичиков прекрасный ажурный замок, а потом взять и поверить в неё? Ничто не мешает тебе войти в этот замок и поселиться в нём – вместе с Мариам. Ты будешь засыпать каждый вечер и просыпаться каждое утро в её объятиях, ваша жизнь наполнится яркими красками и маленькими повседневными радостями. И она… сделает для тебя всё, что ты захочешь!
Раз за разом ты прокручивал в памяти эти слова Мариам, прислушивался к ним мысленно, стараясь не упустить ни одной нотки, ни малейшего наклона интонации, и у тебя болезненно и вместе с тем радостно ныло в груди; и очень скоро твоё сердце превратилось в комок нежности с лёгкой примесью тревоги.
Нет-нет, к чёрту тревогу! Ведь если вдуматься, то чем отличается воображаемая правда от настоящей? Да практически ничем, если ты сам не можешь отыскать между этими правдами никакой разницы. Значит, надо попросту принять как истину всё, что Мариам тебе говорит, – принять твёрдо, отбросив малейшие сомнения. И тогда будет тебе счастье. Пусть ненадолго, но это лучше, чем вообще никак и никогда. А строить предположения – не говоря уже о каких-либо долговременных планах на будущее – абсолютно бессмысленно. Впереди тебя может ждать всё, что угодно. По большому счёту, ты уже давно привык ничему в жизни не удивляться. Но сейчас переменчивая судьба дарит тебе более чем достаточно. Этот яркий день беззаботного солнца; перепляс золотых лучей в трепещущей листве вишен, айвы и яблонь; феерию свежих звуков, запахов, красок; ощущение свободы и лёгкости… И бесконечность внутри тебя. О, этого так много! Совсем недавно ты о подобном не смел и мечтать!
