Девушка поднялась со стула и судорожно бросила все мелочи, которые принесла, в небольшую коробочку. Я так и остался с протянутой ладонью, следя за ее нервными действиями. Все так резко сменилось – она уже не улыбалась и избегала смотреть в мою сторону, пока я сам отчаянно искал ее взгляда. В такие моменты неизбежно накрывала паника. Каждый раз. Она убегала, когда я пытался разрушить этот почти осязаемый барьер.
– Мне пора… К экзаменам надо готовиться, курсы через час.
– Час? До школы идти двадцать минут, ты же сама говорила…
– Да, – Кристина вмешалась в мою реплику резко и, поняв, как это прозвучало, замялась. – Да. Я знаю, но мне еще кое-куда надо зайти… В общем, я пойду. Пока.
– Пока, – только и успел сказать я, когда она выскочила из палаты.
Бросила. Оставила наедине с незнакомцем. Его призрак преследует меня до сих пор. Прошло столько лет, из семнадцатилетнего подростка я перерос в двадцативосьмилетнего мужчину. Больница осталась тревожным опытом, но тот, прошлый Руслан просыпается со мной каждый день, напоминает о себе, пытается достучаться обрывками старых воспоминаний. Почему-то никто не хочет помочь мне разобраться с этим, даже та, кто знала его лучше любого другого человека.
Мы всегда стоим друг против друга. Чувство такое, будто он в разы сильнее. Знает что-то, чего не знаю я, и не спешит делиться, только мучает, подкидывая какие-то смутные образы. Его стараниями мне приходится вечно ощущать, как загадочное слово вертится на кончике языка. Иногда кажется, что это не слово, а целая поэма. Нечто большое. Оно совсем рядом, недоступное мне.
Не подходящая тема для размышлений после сна.
Очередная утренняя сигарета. Солнце вынырнуло из-за горизонта на половину, освещая мое помятое лицо ярко-желтым. В целом, так проходило каждое начало дня: балкон, солнце, сигарета и сопение Рокки у ног. Он, в отличие от меня, просыпаться рано никогда не любил, но упорно следовал по пятам, будто боялся, что странный хозяин в один момент сотворит какую-то глупость. Встать в такую рань у него ведь хватило мозгов.
– Схожу в душ, а потом пойдем гулять, – я потушил окурок о грязную пепельницу и потянулся свободной рукой к большой пушистой голове пса. – Гу-лять. Гулять, да?
Услышав заветное слово, он взбодрился. Поднялся на четыре лапы, завилял хвостом и даже покрутился на месте, обозначая, что к этому готов всегда. Я посмеялся такой бурной реакции и впустил друга внутрь.
– Жди. Рокки, я сказал жди. Десять минут, парень. Не больше, клянусь.
Как и обещал, через десять минут нацепил на влажное тело спортивный костюм, наспех прошелся по волосам полотенцем и прицепил к кожаному ошейнику поводок. Можно было подумать, что я собрался на пробежку, приняв перед этим душ, как идиот, но нет. Все это – ради экономии времени и удобства.
На улице я огляделся и, убедившись, что в такую рань никого у дома больше нет, спустил Рокки с поводка. Тот понесся по двору, наворачивая круги у качелей и песочниц. Мне оставалось только сесть на лавку у подъезда и наблюдать за безудержным весельем чада – уж очень он радовался первым минутам свободы после пробуждения. Это были единственные мгновения спокойствия за день, потом следовала монотонная работа до самого вечера. Прям как хомячок в колесе.
Рокки убежал за дом, желая незаметно сделать все свои дела. Когда вернулся, я зацепил его поводом, чтобы отвести в квартиру. Там оставил, наполнив миску до отказа, и вновь спустился к подъезду.
Дресс-кода у меня на работе нет, потому я даже не переоделся – так и сел в автомобиль. Глядя на меня, можно уверенно сказать: типичный таксист. Все стереотипные признаки были на месте: нос с горбинкой, темные волосы, густая щетина и спортивный костюм. Подумываю над тем, чтобы застелить все сидения в машине тигровыми тканями для колорита. Может, это и лишнее, но шальная мысль все-таки проскакивает. Нужно же как-то поднимать себе настроение, ведь рутина водителя такси немногим отличается от любой другой. Единственное – пейзаж за окном первое время не дает заскучать. На данный момент все уголки города мной изучены, и получать удовольствие от вождения уже не выходит. Спасает только музыка. Но не радио, там крутят одно и то же.
Миновали несколько заказов. От адреса к адресу.
Я остановился у новостройки из серо-синих панелей, когда телефон требовательно зазвонил. Надпись на экране давала понять, что варианта «не отвечать» не существует, потому палец метнулся к зеленому значку.
– Матушка, здравствуй.
Динамики шуршали на громкой связи, сопровождая голос родительницы. Я прямо видел, как она хмурилась, держа плечом новый смартфон. Почему-то ей технологии слишком тяжело давались, не смотря на довольно молодой возраст.
– Здравствуй, здравствуй, Русланчик, солнце мое. Ты на работе?
– Да, жду пассажира.
– Ну, я тогда быстро, – участливо проговорила она. Снова шорох. Переложила телефон. – Дяде надо помочь сегодня. Так, по мелочи, ничего серьезного.
– Хорошо, понял. Когда приехать?
– Часам к шести… – голос матери прервался, на фоне громко заговорил упомянутый родственник.
– Как сможешь, Русланчик, как сможешь, дорогой!
– К шести, – недовольно повторила она, вложив в голос ощутимый нажим. Явно наседала на дядю, чтобы тот отошел. – Потом ко мне приедете, я вас накормлю хоть.
– О-о-о-о, мама, с этого надо было начинать, – я обмяк, припомнив вкус домашней стряпни. По ощущениям сто лет ничего такого не ел, а семье об этом говорить опасно – не те люди, буду кормить, пока не взмолишься о пощаде.
– Вот-вот, – я услышал улыбку даже через искажающие помехи. – Неделю уже не заезжал. Где видано такое? Только едой тебя и остается заманивать.
– Простите, мама. Обещаю, буду приезжать чаще. Неделя тяжелая выдалась.
– Да уж знаю, что у тебя там за неделя была, – пробурчала она, явно на что-то намекая. Естественно, я не стал ничего отрицать, ведь с порога понял, что в этой фразе нет шутки. Как скрытая ото всех информация попала к родителям – хороший вопрос, ответ на который лучше выудить у них самих непосредственно.
– Давайте при встрече уже поболтаем? Тут пассажир…
– Да иди, иди, не юли. А то как уж на сковородке, завертелся сразу, закрутился. Посмотрите на него, поймали.
– Ма-а-ама, – протянул я ласково, замечая, как в мою сторону действительно направляется какой-то мужчина. – До свидания.
– До свидания, солнце мое.
Отключился аккурат в момент, когда он сел рядом. Последовали привычные трудовые часы.
В работе, где взаимодействие с людьми неминуемо, нельзя быть злым или угрюмым. От тебя многое зависит. Ты – часть чьего-то дня, пункт последней мысли, передышки и взвешивания всех «за» и «против». Кто-то посреди поездки в аэропорт запросто и передумать может – нередко вез по обратному адресу с грудой вещей. Часто люди за секунду меняются в лице и выходят у ближайшей парковки, а потом растворяются в толпе. На пути к чему-то важному нужно иметь безопасный уголок. И таким уголком зачастую являюсь я.
В поездке я стараюсь изучить человека, но не наседать. Они бывают веселыми, злыми, грустными, предвкушающими, взволнованными. Печатают что-то в телефоне с улыбками на лицах или смотрят в окно, погруженные в свои мысли. Останавливаясь у нужного пункта на карте, я жду. Они выходят. Их встречают, либо нет. Когда большие компании, когда один человек. Грустные люди направляются к своим половинкам, а веселые спешат на поезд с чемоданом. Или наоборот. Всегда было интересно узнать, как их жизни изменило мое появление. Пришел и ушел, на моем месте мог быть другой, но попался я. Это ведь что-то значит? Мы не просто так встретились. Иногда кажется, что я, возможно, должен был спросить у каждого из них, куда они спешат, помочь, посоветовать. Нужно ли?
Так интересно узнать, о чем они думают и куда едут. Разные люди и разные судьбы.
После шести я выполнил последний заказ и направился к дому матери. Мастерская дяди находилась буквально в нескольких дворах. Он часто болтался у них, потому я никогда не удивлялся, застав его на диване в гостиной или за столом, пьющим чай. Тем более, своей семьи у взрослого родственника не было, и хорошо проводить время ему удавалось только в обществе старшей сестры и ее мужа.
Оставив машину под окнами, я позвонил отцу, чтобы удостовериться, что никаких изменений в планах не произошло, затем направился по заученной дорожке к автосервису.
Войдя внутрь, сразу же почуял знакомый запах бензина и ядовитого дымка. Из дальнего зала донеслись несколько мужских голосов. Куртку оставил тут же на вешалке, вытер подошву кроссовок о постеленную тряпку, и вошел в зал. От ямы, над которой стояла припаркованная черная иномарка, тянуло холодом. Оттуда же доносился голос отца.
– Тофик, ты бы взялся за голову уже.
Я принялся оглядываться, чтобы найти дядю среди металлических полок, деталей и инструментов.
– Да думаю, Игнатик, думаю. Как-то не хочется, я же еще молодой, – весело ответил он, выныривая из-за заднего колеса. Заметив меня, замахал ладонью, приветствуя.
– Здрасте, дядь Тауфик.
– О, Руслан, подай-ка мне ключ на двенадцать. Он в салоне, на переднем сидении, – попросил отец, вместо «Здравствуй, сынок». Я пожал плечами и поплелся к автомобилю. Затем нагнулся, вкладывая в руку, торчащую из ямы, нужную вещь. – Привет.
– Здравствуй, пап.
– Как день?
– Хорошо. Твой?
– Тоже. Наш дорогой дядя не спешит сам тут порядки налаживать, видишь?
Дядя Тофик незаметно подкрался ко мне и оперся об открытую дверь, глядя с улыбкой. Золотой клык заманчиво блестел, демонстрируя весьма бурное прошлое. Мы обменялись красноречивыми взглядами.
– «Так куда мне, я ж еще молодой», – повторил сорокалетний мужчина.
– «Все верно, дядя, все верно», – подтвердил я, потакая его маленькому заблуждению.
– «Еще и папа твой всегда на подхвате».
– «И не поспоришь».
– Тофик, ты ему там глазки не строй, иди остальные крылья проверяй.
Я сдержано засмеялся, когда дядя принялся выполнять данное ему поручение. О том, как неохотно он направился на то место, откуда только пришел, и говорить нечего. Едва макушка с редкими волосами скрылась, я сел на корточки, пытаясь оказаться поближе к отцу.
– Пап, так с чем помочь-то?
– Вон там Тойка стоит, красная. Дальше по залу, видишь?
Оперся о руку, выглядывая из-за автомобиля. Показался строй мордочек других клиентов, красная среди них была только одна.
– Ага, вижу.
– Вот иди туда, открывай капот и смотри. Ключи рядом на столе. Пригнали пару часов назад, но руки до нее не доходят. Завтра утром уже заберут. Тофика отправлять – только дополнительную работу создавать.
Картинно недовольное лицо показалось над крышей иномарки, покрытой серой посыпью.
– Обижаешь, Игнатик. Я же хорошо с автомобилями общаюсь.
– Временами, – согласился папа. По голосу и сопровождающим его звукам было понятно, что он усердно что-то закручивал. – Руслан. Понял, что делать?
– Да, да, понял, – на самом деле, я каждый раз удивлялся, когда родитель доверял мне какую-то сложную работу. В нашей семье это вынужденная редкость.
– Понял – приступил.
Я послушно добрался до красной Тойоты, взял ключи и принялся возиться с ее новенькими внутренностями. Во время подобной работы беспокойства как-то забывались. С механизмами все просто – там проблема заключается лишь в видимых дефектах, обнаружить которые совсем не сложно, если внимательно смотреть. А я всегда был внимателен и, наверное, даже дотошен в таких делах. Идеально работающие машины доставляли мне удовольствие.
У этой звук был не очень. Пару раз нажав на газ я удостоверился, что работа предстоит интересная. Еще один важный момент – такая деятельность стимулирует мозг. Все взаимосвязано, и изучая, как работает тот или иной металлический организм, ты узнаешь все больше и все быстрее решаешь поставленные задачи.
Пока два других работника, переговариваясь, разбирались со своим автомобилем, я работал со своим. Закончили мы примерно в одно время, они обогнали меня всего на несколько минут.
Папа подошел, вытирая руки от мазуты. Он, как и я, любил работать без перчаток. На уставшем лице застыл вопрос. Только отцы могут так смотреть, одновременно и требовательно, и с готовностью помочь.
– Ну что?
– Справился.
Когда рядом появился дядя, я мельком подумал, что, возможно, на моего отца больше похож он, если выбирать из двух.
Дядя Тауфик имел такой же нос, такую же широкую улыбку и такие же темные волосы. Сбитый, низкого роста, с озорными карими глазами. Если верить его очень ярким рассказам, то именно он дал мне первую сигарету, впервые налил пиво и поначалу забирал с тусовок, чтобы родители не узнали. Наверное, если бы память в момент меня не подвела, я любил бы его еще больше.
Отец выглядел абсолютно иначе, больше напоминал светловолосого викинга. Как Тор из известной киновселенной: высокий, широкоплечий, с длинными волосами, собранными в хвост и золотистой щетиной. Не удивительно, что гены маминой линии оказались сильнее. Хотя, сказать честно, иногда я об этом даже жалею.
– Ну раз все, то давайте домой. Там Римма уже заждалась, наверное, – скомандовал папа, оставляя пятнистое полотенце на краю стола. – Тофик, ключи где?
– Здесь, – мужчина похлопал по нагрудному карману рабочего комбинезона.
Папа взмахнул рукой, показывая, что пропускает меня вперед. Я захлопнул капот и поплелся к комнате, в которой оставил куртку. Вскоре мы вышли, наблюдая, как погасает свет в окнах, и как дядя выскакивает из темного помещения, умело покручивая связку на указательном пальце. Под недовольным взглядом отца он запер дверь и проверил, чтобы все точно было закрыто. Втроем мы направились домой через дворы. Редкие фонари освещали путь – на нашу маленькую часть Земли опустилась ночь.
Тишину подъезда вскоре заменил шум родительской квартиры. Едва мы прошли в дверь, мама выглянула из кухни. Ее появление обозначил звон сверкающих «шорок», представляющих собой несколько крепких нитей с разноцветными камушками. Разуваться в таком маленьком коридорчике было проблематично, потому мы толкались в полутьме, словно слепые котята.
– Матушка, здравствуй, – поздоровался я, пока она тянулась к папе с намерением чмокнуть его в щеку. Дядя Тауфик подставил свою, намекая, чтобы сестра уделит внимание и ему.
– Здравствуй, солнышко мое, здравствуй. Проходи скорее, дай я тебя обниму.
Я дождался, пока дядя получит свою долю любви и освободит проход. Ушлый мужичок живо разулся и скрылся на кухне на носочках, точно жулик.
– Тофик, руки помой и не смей шурудить по столу, – с улыбкой прикрикнула мама, протягивая ко мне ладони. Весь шум на кухне тут же затих, а через несколько секунд в раковину полилась вода.
Уверенные женские руки заключили меня в объятия. Знакомые тяжелые духи, пропитавшие ее волосы и одежду, пробуждали противоречивые эмоции. Сколько бы я не старался, этот запах жженого сахара, приторный до горечи, ассоциировался с болезнью и больничной палатой. Я люблю маму, здесь нет никаких сомнений, но к своему стыду, иногда я ощущаю то же, что в первый раз, когда встретил ее – сомнения. Она такая… чужая.
Пришлось подавить пугающие мысли и изрядно согнуть спину, чтобы поприветствовать ее объятиями в ответ.
– Мой ты хороший. Сыночек, как же я соскучилась, – протянула она, а потом отпрянула и шутливо шлепнула по мне полотенцем, до этого лежащим на ее плече. – Совсем забыл про мать.
– Нет, мамуль, что ты. Просто обстоятельства так сложились. Больше не повторится, честное слово.
Я посмотрел со всей возможной искренностью. Она долго щурилась, оглядывая меня. Аккуратно подведенные карие глаза казались вытянутыми из-за стрелки, родинка над губой переместилась в сторону.
– Я уже говорил, что ты у меня самая красивая?
Мама закатила глаза и снова ударила меня полотенцем. Я хохотнул, предпринимая вялые попытки прикрыться.
– Льстец. Иди за стол.
– Ты правда у меня самая прекрасная…
– Я знаю, солнышко мое.
Мы смеялись, занимая свои места. Мама неторопливо выставляла оставшиеся блюда, пока мужская половина выдавала ей события прошедшего дня. Затем мы плотно поужинали. Все это время родственники внимательно следили за тем, чтобы моя тарелка не пустовала. Больше всех в этом плане отличилась, конечно же, единственная дама – она даже не спрашивала, просто постоянно подкладывала еду. Папа и дядя поочередно советовали то одно, то другое, а отказать я не имел права, потому подъедал всего понемногу, пока в какой-то момент не почувствовал, что физически не могу вместить в свой желудок ни кусочком больше.
– Можно я уже не буду голодным? – вопрос, заданный на выдохе, выдал всю тяжесть.
– Можно, – благосклонно кивнула мама, поднимаясь из-за стола. – Еще чай сейчас попьем.
– О, не-е-е-ет. Ну мам.
– Чаще приезжать будешь. Мое дело – следить, чтобы ты сыт был, пока в другие руки тебя не передам.
