Александр Залманов "Хвостик и волшебное перышко"

С этими словами он нацепил бабушкины очки с толстыми стеклами и уверенным движением придвинул к себе будильник. Рассмотреть через бабушкины очки ему ничего не удалось: все сразу расплылось, и даже закружилась голова. Очки пришлось снять.

– Ничего, ничего, – подбодрил себя Павлик, – так даже лучше.

Сначала он осторожно открутил заводное колесико, потом какой-то винтик, потом еще один и попытался при помощи тоненькой отвертки с красивой прозрачной рукояткой поддеть заднюю крышку. Будильник не поддавался. Тогда Павлик взял отвертку побольше и надавил на нее с силой.

Старый Будильник почувствовал, как вдруг что-то взорвалось у него внутри. Главная большая пружина издала странный звук: «м-м-бяу!», и с невероятной силой вылетела в направлении стеклянной двери, ведущей из кухни в коридор.

Вслед за ней разлетелись многочисленные винтики, колесики, оси и шестеренки. Сквозь звон стеклянных осколков Старый Будильник смог различить жалобный звук своего собственного звонка и потерял сознание.

От неприятных воспоминаний его отвлек голос Телевизора, который продолжал свой рассказ:

– Все пили чай и нахваливали черничный пирог нашей дорогой Хозяйки, а потом кто-то предложил устроить танцы. До сих пор не могу понять, зачем понадобилось включать магнитолу? Ведь у меня самого вполне приличный звук!

Молчавший до этого Музыкальный Центр, который объявился на кухне совсем недавно, выразительно хмыкнул, но спорить не стал, ему было жаль этого старого неуклюжего увальня.

– И что было дальше? – спросил он из вежливости.

Телевизор благодарно кивнул.

– По мне как раз показывали хороший концерт, так что было обидно, когда Хозяйка подошла ко мне, чтобы выключить звук. Лучше бы она меня совсем выключила! – горестно воскликнул Телевизор. – В этот момент один из гостей пригласил нашу любимую Хозяйку танцевать.

– Куда только смотрел наш Хозяин! – воскликнула Кофемолка.

– Хозяин сказал, что раз звука все равно нет, то он переключит меня на футбол, потому что футбол можно смотреть и без звука, и тоже оказался рядом со мной.

– Не пойму, зачем они все подошли к Телевизору, – искренне удивился Музыкальный Центр. – Неужели нельзя было воспользоваться пультом?

– Вы же знаете, что у меня нет никакого пульта – ответил Телевизор.

В его голосе был слышен упрек. Ведь он не виноват, что такой старый, а молодежь могла бы проявить побольше чуткости.

– Этот противный гость взял нашу Хозяйку за руку и начал продвигаться на свободное место, та споткнулась об ногу Хозяина и опрокинула на меня вазу с цветами.

– Скажите мне правду, она разбилась? Бедняжка! – в густом басе Большого Глиняного Горшка появилась едва заметная трещинка.

«Оказывается, не такой уж он безмозглый», – подумал Старый Будильник.

– Не хочу Вас зря обнадеживать, но дальше я почти ничего не помню. Когда вода попала в меня, внутри как будто что-то вспыхнуло, раздался жуткий треск, и все погрузилось в темноту.

– Короткое замыкание, – авторитетно заявила Кофемолка. – Я уже такое видела.

Все обладатели смешных хвостиков с двухпалыми лапками дружно закивали в ответ.

– Быть может, ее еще можно склеить? – тихонько, насколько это было возможно с его басом, прогудел Большой Глиняный Горшок. Он оглянулся по сторонам в поисках поддержки, но все кругом молчали.

«С какой стати Хозяева будут склеивать эту дешевку! Моих дорогих сестричек и то никто не пробовал склеить!» – возмутилась Большая Хрустальная Рюмка, но вслух ничего не произнесла.

На кухне ее всё- таки недолюбливали. «Невинные создания, они были так молоды! – вздохнула она про себя, – странно получается: мои сестрички были одновременно винными и невинными».

Ей захотелось обсудить с кем-нибудь эту интересную мысль, но она опять промолчала.

– Ну, а дальше-то что? – Чайник уже основательно подостыл и успокоился. – Свет починили?

– Свет починили, но я так и простоял на веранде без дела до конца лета. А перед самым отъездом Хозяева заперли меня в тесной кладовке среди лопат, ведер и прочего ненужного хлама, как будто я был в чем-то виноват. Всю осень и зиму я провел в этом заточении. Было темно, холодно и очень страшно! С наступлением холодов в чулан пробрались отвратительные шуршащие создания. Они рыскали повсюду в поисках еды, а когда ничего не нашли, то …

От волнения голос у Телевизора прервался, и все, как по команде, посмотрели на его изуродованный хвостик, замотанный синей изолентой. Больше рассказывать было нечего, и на кухне воцарилась тишина.

Через несколько дней Хозяин приладил к хвостику телевизора новую лапку, но то ли с ней было что-то не в порядке, то ли по какой-то другой причине, Телевизор долго еще стоял без дела на подоконнике, затем перекочевал в коридор, а потом навсегда исчез из дома.

В часовой мастерской Павлика с мамой встретил человек в белом халате и очках, чем-то напоминавший врача, который приходил к Павлику, только врач был высокого роста и худой, а этот – низенький и толстый. На лбу у него была приспособлена лупа, похожая на половинку театрального бинокля.

– Ну-ка, посмотрим, что там у нас? – в точности, как врач спросил часовщик.

Привычным жестом он слегка вытянул вперёд руку, сдвинул очки на лоб и вооружился лупой.

– Вот, – сказала мама и протянула часовщику заботливо свернутый из газеты кулек.

– Что это? – удивился часовщик.

Он вновь поменял очки и лупу местами и почему-то перевел взгляд на Павлика. Павлик хотел уже было рассказать часовщику про то, как собирался стать подводником, как нырнул с будильником в ванну, но мама опередила его.

– Это будильник, – тихо сказала мама. – Он нам от дедушки достался. Вы уж постарайтесь, пожалуйста, – добавила мама.

Часовщик медленно, как будто с опаской, развернул кулек и высыпал его содержимое на стол.

– Если вы думаете, что это будильник, то вы сильно ошибаетесь.

Часовщик говорил нараспев, смешно выговаривая «И» вместо «Ы».

– Это груда металлолома и не более того. Я, конечно, постараюсь, тем более для такого молодого человека с такой молодой мамой, но я ничего не обещаю! Если вы собрали больше половины деталей, в чем я лично очень сильно сомневаюсь, то определенные шансы у нас есть, но если здесь нет и половины, то наши шансы ухудшаются.

Не переставая говорить, часовщик перебирал детали часов руками. Мягкий голос часовщика почти убаюкал Павлика. Он неотрывно смотрел на эту необычную лупу, похожую на половинку бинокля, пытаясь вспомнить, как она называется.

«Если для двух глаз это называется бинокль, – рассуждал Павлик,– то для одного глаза…».

Знакомое слово вертелось на языке.

«Монокль!» – сообразил, наконец, Павлик.

Он вспомнил, как в прошлом году смотрел в кинофильм про разведчиков, и там, у фашистского генерала были смешные усы и монокль. Часовщик совсем не был похож на фашистского генерала, и Павлику стало смешно.

– Вы находите это смешным? – часовщик вопросительно посмотрел на Павлика.

Павлик не знал, как объяснить часовщику про фашистского генерала, и от смущения спросил:

–Это у Вас монокль?

– Молодой человек! – произнес часовщик и показал головой. – Когда я был в Вашем возрасте, у меня тоже была дурацкая привычка отвечать вопросом на вопрос. Теперь я чиню чужие будильники вместо того, чтобы играть на скрипке в приличном оркестре, о чем мечтала моя бедная мама! Это называется монокулярная лупа, – продолжил он безо всякой паузы, – но если Вам так нравится, можете называть как угодно, тем более что это почти одно и то же.

– Павлик у нас тоже учится играть на пианино, – зачем – то сказала мама, причем было не совсем ясно, к чему относится «тоже»: к часовщику или его скрипке.

Часовщик все говорил, не переставая перебирать быстрыми руками детали часов, но Павлик уже не слушал его. Ему очень понравилось слово «монокулярный». Оно было похоже на слово «молекулярный», которое он часто слышал от старшей сестры. Сестра готовилась поступать в медицинский, и целыми днями зубрила физику и химию.

Он представил себе огромный микроскоп, как на картинке в учебнике, только во много раз больше. Микроскоп был таким большим, что часовщику приходилось залезать на стремянку, чтобы заглянуть в него. Он подолгу рассматривал в микроскоп, лежащий внизу будильник, а потом, кряхтя, спускался вниз, чтобы заменить какую-нибудь деталь.

Под потолком как раз над микроскопом медленно вращались лопасти вентилятора. Мерно гудя, они рассекали воздух, почти не принося никакой прохлады.

«Интересно, кем труднее стать, летчиком или вертолетчиком?»

Павлик начал было обдумывать эту мысль, но голос часовщика неожиданно отвлек его.

– Ну, вот, молодой человек, все готово. Теперь Вы должны заводить будильник каждый день. Если он остановится, Вам придется переводить стрелки, но делать это можно только вперед, понятно? Звонок будет покороче и потише.

Часовщик поднял свой монокль на лоб и, близоруко сощурившись, посмотрел сначала на Павлика, потом на маму. Со стороны могло показаться, что он смотрит на них подозрительно, пытаясь определить, можно ли им доверить такой замечательный будильник.

– Волшебник! – сказала мама и с этими словами они с Павликом вышли из мастерской.

Будильник сразу же простил Павлика. Разве можно долго сердиться на мальчика, который хотел стать подводником, а потом пытался сам починить будильник? Подводником Павлик так и не стал, и музыкантом не стал. Он очень любит иногда пробежаться своими быстрыми пальцами по клавишам старенького пианино, но делает это почему-то все реже и реже.

Павлик стал детским врачом, хирургом и быстрые, ловкие пальцы ему очень пригодились. Да он теперь и не Павлик вовсе, а Павел Иванович, Молодой Хозяин, и у него есть жена, Молодая Хозяйка, и маленький сын, которого назвали Иваном в честь дедушки.

Ванечке недавно исполнится годик, и он плохо ест, как многие дети, не знающие голода. Во время еды Ванечке дают разные игрушки, но он предпочитает будильник.

Павлу Ивановичу это не очень по душе, но Старый Будильник не возражает. Ему даже нравится, как будущий Молодой Хозяин обхватывает его своими мягкими детскими ладошками. Ладошки у Ванечки обычно перепачканы кашей, вареньем или картофельным пюре, но это даже к лучшему. Молодая Хозяйка непременно тщательно протрет его чистой тряпочкой.

Как-то раз Ванечка выронил его из рук, и Старый Будильник упал с высоты детского складного стульчика, по пути ударившись боком об угол обеденного стола. Ему было очень больно, но он постарался даже не звякнуть, чтобы не огорчать своих Хозяев.

– Бедненький! – сказала Молодая Хозяйка и погладила образовавшуюся у него в боку вмятинку. Было уже не больно, и Старый Будильник позволил себе тихонечко звякнуть в нежных руках Молодой Хозяйки.

Молодой Хозяин сначала поднес Старый Будильник к уху, затем слегка потряс его, потом снова поднес его к уху, досадливо цыкнул языком и покачал головой. Молодая Хозяйка осторожно взяла Старый Будильник в руки и аккуратно поставила его обратно на полку рядом с глиняными горшками.

– Пусть вместе с другими пузатиками стоит, – сказала она.

Маленький Ванечка протянул свою пухлую ручонку и неожиданно громко произнес:

– Удиник!

– Ты слышал? – воскликнула Молодая Хозяйка, обращаясь к мужу. – Он сказал «будильник»!

Молодой Хозяин подхватил сына на руки и, щекоча его колючим подбородком, начал приговаривать: «будильник, будильник!». Ванечке было совсем не страшно на такой высоте на руках у папы, и он заливался смехом от щекотки.

Старый Будильник даже ни капельки не обиделся на Хозяйку за пузатика.

«Ну и пусть, – подумал он, – зато дома».

Чаепитие

Самовар стоял в кладовке под лестницей и скучал. Он любил огонь, тепло и шумные компании, но в кладовке было темно, холодно и тихо. Только ветер завывал в печной трубе, да изредка скрипели половицы, когда дом вздыхал под тяжестью снега.

Прежних хозяев самовар уже давно не видел, а новых так и не появилось. Приезжали иногда какие-то чужие люди, но они редко заглядывали в кладовку, набитую разным хламом. А если заглядывали, то чаще всего говорили «да-а» или просто качали головой, и, молча, закрывали дверь.

«Вот раньше…» – подумал Самовар и тотчас услышал голос маленькой ручной мельницы, которая будто услыхала его мысли:

– Вот раньше, бывало, Хозяйка только встанет утром, так сразу берет меня в руки и начинает молоть кофе. А всем прекрасно известно, что кофе, смолотый вручную, обладает совершенно неповторимым вкусом.

– Чушь какая! – воскликнула электрическая Кофемолка, – вам, уважаемая, лишь бы чепуху молоть!

– Ах, милая! Да я готова молоть что угодно: пшеничные зерна, ячмень, пшено, гречку, овсяные хлопья, сухарики, пусть даже эту вашу чепуху (это, кажется, что-то вроде чечевицы?), лишь бы оказаться вновь в руках моей милой Хозяйки. Только что-то давно я ее здесь не видала. А от вас, милая, шуму слишком много, и вообще, без этого шнурка, – она показала на провод с электрической вилкой на конце, – от вас никакого толку.

– А по мне, так все равно, главное, чтобы кофе был молотым.

Небольшой медный Ковшик, в котором когда-то варили кофе, поспешил вмешаться в разговор, чтобы соседки по полке не поссорились. У Ковшика была длинная ручка, то есть она раньше была длинная, а сейчас от нее остался короткий огрызок.

– Я вот слыхал, что есть такие машины, куда достаточно залить воды и бросить специальную таблетку, чтобы сварить кофе. Как вам это нравится, голубушки?

– Это просто ужасно! – хором воскликнули голубушки.

Самовар в разговоре не участвовал. Эти кофейные дела его не интересовали. Кофе – это забава тихая, для двоих-троих, а то и вообще для одного. Вы видели этот медный Ковшик? Да в нем от силы один стакан чаю поместится! То ли дело чай. Чай – это для серьезных компаний.

Нельзя сказать, что Самовар был очень большим, но все же он был намного больше любого чайника и мог напоить чаем любую компанию, чем втайне гордился. Самовар походил на огромную граненую рюмку и был очень хорош собой. Его латунные бока в прежние времена сияли так ослепительно, что многие старожилы кладовки и по сей день обращались к самовару «ваше сиятельство». В шутку, конечно, но ему было очень приятно.

Сейчас Самовар выглядел не так празднично и чувствовал себя неважно. Сверкавшие когда-то бока его потускнели и покрылись противными зелеными пятнами, но, главное, его замучил насморк. Стоило воде попасть внутрь, у него из носа начинало капать.

«Вот раньше…»

Самовар вновь погрузился в воспоминания. Все обитатели кладовки часто вспоминали о том, как они жили раньше. А о чем еще прикажете думать, когда сидишь целыми днями в темной кладовке?

Перед приходом гостей Хозяйка всегда начищала Самовар до блеска. Она брала горсть муки и смешивала ее с уксусом, добавляла немного нашатырного спирта, лимонной кислоты и натирала этим «тестом» бока и носик, и крышку, и все-все складочки самовара. Запах у «теста» был немного резковат, но зато после этого Самовар блестел так, что в него можно было смотреться, как в зеркало.

Многие гости смотрели на свое отражение в его латунных граненых боках и почему-то смеялись. Самовар поначалу обижался, думал, что гости смеются над ним, но потом понял, что у них просто хорошее настроение, оттого что они видят свое отражение. Самовар тоже радовался, когда его выносили к гостям и ставили на большой круглый стол. Он даже пыхтел от удовольствия. Настроение у Самовара начинало подниматься еще раньше, когда Хозяин брал сухое березовое полено, очищал его от коры и начинал строгать щепу для растопки большим охотничьим ножом.

Хозяин не был охотником и на охоту никогда не ходил, но все в доме называли этот нож охотничьим. Потом хозяин поднимал из колодца ведро с водой и заливал в Самовар добрую его половину. Колодезная вода холодила нутро, но на душе у Самовара становилось тепло. Сейчас Хозяин бросит в его горловину березовой щепы, разожжет ее ловко (Самовару казалось, что Хозяин все делает очень ловко), а потом будет подсыпать сосновых шишек и еще каких-то веточек для запаха.

Самовар никак не мог запомнить это слово, напоминающее жужжание шмеля. Да-да, можжевеловых! И будет следить, чтобы огонь не был слишком сильным, но и не затух раньше времени, и не отойдет от него, пока Самовар не даст знать, что все готово.

Хозяин вынимал из Самовара трубу и вместо нее водружал сверху маленький фарфоровый чайник. Заварочный. Чтобы погрелся, как следует. Так их вдвоем и выносили к столу.

Бывало, Самовар даже ревновал хозяев к этому малышу. Уж больно много с ним возились.

«Подумаешь, заварочный чайник! Сначала его ополаскивают моим же кипятком, потом засыпают в него чаю и опять заливают моим кипятком, и я еще должен все время согревать его, как маленького. Ничего удивительного в том, что он буквально сел мне на голову».

Так поначалу частенько ворчал про себя Самовар, но потом понял, что им друг без друга никак нельзя. Он горько вздохнул: «Где теперь его маленький фарфоровый дружок? И где прежние хозяева?».

От грустных мыслей его отвлекли посторонние звуки. Кажется, где-то вдалеке натужно рычал автомобиль, пытаясь проехать по заснеженной дороге. Когда долго живешь в темной кладовке, слух обостряется.