1.3 Вlood and honey[12 - Blood and honey (англ.) – кровь и мёд.]
Зелёный шёлк – её наряд,
А сверху плащ красней огня,
И колокольчики звенят
На прядках гривы у коня…[13 - Фрагмент баллады о Томасе Рифмаче в вольном переводе С. Я. Маршака.]
Девочку звали Энн Фри?сселл. Она, как и большинство потомственных Фре?йзеров[14 - Фре?йзер (англ. Fraser) – один из древнейших шотландских кланов французского происхождения, впервые появился в Шотландии в XII веке. Фри?сселл (Frissell – гаэльский вариант фамилии Фрейзер) – семья (септ), входящая в клан.] из Инвернессши?ра, была рыжей, упрямой и крайне везучей. Мальчишки-ровесники уже года полтора обходили её стороной, если гуляли компанией меньше трёх, но им всё равно частенько доставалось тумаков на орехи. Они люто переживали свои поражения, петушились, хорохорились, дразнили задиристую дрянь соломенным чучелом, но вновь и вновь в неутешительном итоге получали в награду от маленькой разбойницы разбитые носы, великолепные синяки и драные рубахи.
Мать и три тётки любовно называли Энн «кровь и мёд». Они довольно быстро примирились с действительностью, относясь к диким выходкам подвижного ребёнка философски, интуитивно понимая бесполезность запретов и ограничений для этого фонтанирующего сгустка разрушительных энергий.
Отец Энн был воин и герой – осторожный и бдительный Грэгг, который ровно год назад удивительным образом выжил в жутком сражении под Калло?дэном[15 - Битва под Калло?дэном – последнее крупное сражение шотландских кланов с британскими войсками в 1746 году, в котором шотландцы потерпели сокрушительное поражение.], очнувшись уже в сумерках, придавленный телами погибших товарищей. Десяток неглубоких ран и разбитая голова – пустяк для отважного горца, тем более женщины его семьи сызмальства были обучены тайному искусству врачевания. Не стоило беспокоиться! Милая жена Ке?нзи и шустрые сестрёнки-свояченицы Э?йлси, Слэйн и Ро?на мигом заштопали дырки на его могучем теле и за неделю прогнали дурманящую сознание головную боль травяными отварами на завтрак да вонючей жвачкой из кореньев на обед.
А сегодня, в середине апреля 1747 года, Энн исполнилось шесть лет – долгожданный рубеж, отделяющий беззаботное и бессознательное детство от наступившего возраста ученического Служения. В этот торжественный день Энн и Грэгг стоят на развалинах родового замка Да?уни[16 - Замок Дауни (замок Бофорт) в Инвернессшире – с XIII века резиденция Фрейзеров из Ловата (горная ветвь клана Фрейзер). После разгрома шотландцев в битве при Каллодэне замок был разрушен англичанами, а имущество конфисковано.]. Она впервые в жизни строго и серьёзно слушает горький рассказ отца о событиях годичной давности:
– О, девочка, это было не лучшее утро! Проливной дождь и сильный ветер встретили нас на том проклятом вересковом поле после безостановочного ночного перехода по топкому болоту. Нам было нечего терять, кроме жизней и имён! Если бы ты слышала, как воют боевые волынки! От этого звука закипает кровь и рвётся наружу древний девиз нашего Клана – «Я готов!». Именно так, дочь моя, именно так!
Энн всеми органами детских чувств старательно впитывала слова отца, щедро приправляя услышанное бурной фантазией. Благодаря искреннему стремлению и природной живости ума, она явственно ощущала, как призрачный хоровод воинов-предков увлекает её в неведомый взрослый мир, наполненный доселе непонятными событиями и взаимосвязями. Ей казалось, будто уходит она безвозвратно из уютного родного дома в туманную неизвестность… Это было грустно и одновременно торжественно! Это было впервые в её маленькой жизни!
– Так вот, эти чёртовы волынки, да! Жуть и дрожь предвкушения… Горцы, конечно же, встали впереди, а лоулендеры[17 - Лоуле?ндеры – жители южной равнинной части Шотландии (lowland – «низина»). В противоположность им хайле?ндеры – жители северных горных регионов (highland – «нагорье»).] и прочие парни в штанах, как водится, прикрыли тылы. Нас было пять тысяч, и ветер бил нам в лицо. Британцев было почти вдвое больше – пехотные батальоны, драгуны и артиллерия, свеженькие, как пирожки твоей бабушки Мэ?йгрид! А в середине дня пошла пальба из пушек, и настало время умирать… Не в привычках шотландцев отступать перед врагами, не испив до донышка кровавой чаши! Не иначе, девочка, не иначе… Мы ринулись в атаку и сломили-таки их строй! Ха, хорошо сломили! Полсотни британцев в секунды отправились на посмертную исповедь к святому архиепископу Кентерберийскому, а ещё сотни три калек, корчась в траве, уверенно собирали пожитки в свой последний поход… Чуть-чуть, немного – и победа была бы на нашей стороне, но никто, совсем никто не поддержал отважных горцев. О, видно, штаны всё-таки даны людишкам для того, чтобы однажды, в самый ответственный момент, наложить в них огромную кучу, да, именно кучу ядрёного равнинного дерьма!
Отец говорил. Юная наследница отважных Фрейзеров окончательно растворилась в его словах, не замечая вокруг себя мшистых валунов развалин и первоцветов в щелях между ними, не слыша крраканья двух огромных воронов, заинтересованно нарезающих в небе круги над неподвижными людьми. Ни блеск реки внизу, ни свежий весенний ветер и яркое солнце, ни лай собак у домика смотрителя поместья неподалёку – ничто не могло отвлечь Энн и помешать ей. Она училась слушать старших, она получала свой первый урок на Пути.
А отец продолжал рассказ о страшной битве и поражении отважных горцев, о том, как англичане добивали сотни раненых героев, как бежали и позорно умирали тыловые вояки – лоулендеры, ирландцы и французы. Отец скорбел о замке, разрушенном победителями, вещал о судьбе и предназначении, о благе, о будущем, в котором не будет войны, и гордые Фрейзеры вновь восстановят силу и славу клана.
Отец говорил. И слова его казались Энн источником мудрости, в который она погружает ладошки и пьёт холодную правду настоящей жизни! Энн прошла своё первое посвящение, осознанно, смело и уверенно закрыв за собой дверь в беззаботное радужное детство. Она обрела Путь.
Сильны и отважны гор сыновья,
А их судьба величава!
Кровью омылась родная земля…
Героям – вечная слава!
А завтра, шестнадцатого апреля, Энн встретится с молодой госпожой и начнётся совсем другая история, повествующая о долге и чести, о храбрости и самопожертвовании! Эта история о настоящих служителях, считающих верность основой Пути, а безупречность – единственным возможным ориентиром для Идущего.
1.4 У Чёрного моря
Даёт Господь рабам своим
И день, и дело вместе с ним!
Тут остаётся за сохой
Лишь борозда в земле сухой,
А там в печи бушует жар,
Руками глину мнёт гончар,
Лишь утром прокричит петух,
На луг овец ведёт пастух…
Так защищает нас от бед
Тяжёлый труд на много лет!
У То?рника есть старший брат Санаса?р. Четыре года назад брат достиг второго уровня мастерства, а потому теперь самостоятельно чеканит и режет по серебру, чернит готовые изделия, владеет филигранью, сканью и зернью. Получается очень красиво! Чаши, кувшины, браслеты, застёжки и поясные накладки не залёживаются в лавке. А с недавнего времени брат практически всё делает на заказ. Особенно удачными у него выходят украшения, отделанные благородной бирюзой, сердоликом и привозным солнечным янтарём. Это не для простых людей!
Излюбленная тема досужих разглагольствований Санасара – кривые руки младшего брата Торника, который, несомненно, позорит семью и даром ест хлеб, а закончит жизнь свою среди оборванцев портового карантина[18 - Карантин (итал. quaranta giorni – «сорок дней») – самый старый район Феодосии, расположенный вокруг Генуэзской крепости на Карантинном холме. Со времён средневековья, во избежание вспышек чумы, здесь выдерживали сорокадневный срок прибывшие в порт моряки, паломники и рабы.], расположенного, как известно, под стенами древней крепости генуэзцев, или на паперти армянской церкви, которая удачно стоит там же неподалёку.
Торнику четырнадцать лет. Он не обижается на брата. Тот во многом прав… Но Торник не ленится, он учится! Третий год овладевает премудростями ремесла и тайными навыками наблюдателя, про которые нельзя говорить даже родным. Торник – один из младших учеников Арга?ма из Ка?фы, главы местной греко-армянской общины и самого высокорангового Смотрящего Крымского ханства.
***
Ке?фе, как называли Кафу во времена Аргама-мудреца – чудный город на берегу Чёрного моря! Длинной узкой полосой вытянулся он вдоль побережья на пологих предгорьях, покрытых густыми зарослями низкорослого дуба, шиповника, дикой маслины и акации. На городских улочках зеленеют свечи кипарисов, в садах растут фруктовые деревья, грецкий орех и инжир. Ныне Кефе довольно спокойное и немноголюдное место, но так было далеко не всегда.
Когда-то на этом побережье бурлила жизнь! В трудно воображаемой древности хозяевами земель были киммерийцы, которых сменили скифы и тавры {2}. В шестом веке до новой эры к зелёному берегу причалили корабли милетских греков[19 - Миле?т – древний город в Малой Азии, заселённый греками около 1-го тысячелетия до н. э. Периодом расцвета был VI век до н.э., когда город основал множество колоний по всему черноморскому побережью.]. Те основали в удобной и красивой бухте торговый порт, существовавший потом долгие столетия.
Феодосия – дар богов! Пшеницу, ячмень, рожь, просо, выделанные кожи, соль и орехи греческие корабли доставляли в Элладу, а обратно привозили металлы, орудия, вино, масло, дорогую посуду и драгоценности. Полис рос и богател, торговля и ремёсла процветали.
На лакомый кусок зарились многие – правители Боспорского царства, скифские вожди, римляне и другие многочисленные беспокойные соседи… Не устоял город под нашествием гуннов, превративших прекрасные строения в неприглядные заброшенные руины.
Примерно в двенадцатом веке благодатные земли освоили татары и править начали ставленники Золотой Орды. А менее чем через век в гавань прибыли расчётливые генуэзцы, весьма быстро оценившие потенциальные выгоды. Они купили у татар огромный кусок побережья, построили цитадель, окружённую рвами, валами и мощными стенами, восстановили порт и поселение.
Пряности, ткани и драгоценности востока отныне поставлялись в Европу из восстановленного порта. Огромный невольничий рынок спорил по доходности с купеческой торговлей. При генуэзцах Кафа, как назвали они город, опять процветала и опять, как водится, подвергалась разбойничьим налётам, грабежам и разрушениям.
С середины пятнадцатого века начало вести отсчёт своему существованию Крымское ханство, образовавшееся на обломках Золотой Орды…
Венецианцы, татары, запорожские казаки и, конечно же, могучие турки, приложили свои корыстные руки к опустошениям и, вопреки всему, неминуемому возрождению из пепла этого замечательного города! Казалось, сама природа благоволила древней земле и представителям множества народов, испокон веков проживавших на дивном черноморском побережье.
***
А год назад умер любимый всеми правитель Хаджи Селим[20 - Сели?м I Гера?й (Гире?й) – крымский хан, занимавший престол четыре раза. Был очень образован, знал несколько языков, проводил успешную политику; был популярен и в народе, и среди элит. Умер в 1704 году.], сын славного Баты?ра Бахады?ра. Теперь Учитель Аргам при каждой удобной возможности возвращается к пению дифирамбов мудрым правителям, покровителям наук и знатокам искусств. Просто сдвиг какой-то у него на этом образовался, о чём особо не скрываясь весело шепчутся старшие подмастерья.
– Славные и мудрые люди, да сохранится память о них вовеки, – довольно жмурясь вещал обычно Учитель. – Вот мы, в Господа Христа веруем и много во что ещё, о чём умные вслух не говорят, а тоже ведь ценим просвещённых правителей! А что теперь? Какие лишения ждут землю нашу? Пяти языков не знают нынешние-то, а туда же – править! Войска? в границах удержать не могут! Совета у мудрецов не спрашивают! Не пройдёт и века, как погонят нас с родной земли! Э-э-э-э…
На этом месте большинство старших под срочными благовидными предлогами покидало тенистый дворик, предоставляя оставшейся на растерзание молодёжи выслушивать учительские разглагольствования.
– Или вот, турки!..
Сегодня Торник уснул, убаюканный затянувшейся речью Аргама о зловредных турках и их кознях, за что получил бодрящий удар шлёпанцем в лоб. И помогло же! До ночи ходил, ища применение нахлынувшим силам и чувствам – натаскал воды, надраил куском вулканической пемзы столы в мастерской, любовно перебрал и протёр инструменты. Много думал, грезил с закрытыми глазами, сидя на рогоже в уютном тёмном углу. И опять уснул, да так крепко, что не сразу услышал скрип входной двери и звук торопливых шагов Учителя…
Но он пришёл не один – это Торник осознал ещё до того, как проснулся и открыл глаза. Лёгкая, почти неслышная поступь незнакомца пробудила юношу лучше, чем крик дурноватого Керо?па, который обожает внезапно заорать в спальне на восходе солнца, а потом ржать до икоты и пузырей из носа.
Учитель пришёл с чужестранцем. В этом, по большому счёту, не было ничего необычного, ведь чужестранцы – частые гости в доме Аргама Кафского… Но этот человек пришёл ночью, и от него веяло чем-то грозным, волшебно-необъяснимым, таким, что Торник, вместо того чтобы встать и объявиться, забился поглубже в угол и замер, прикрывшись каким-то подвернувшимся под руку тряпьём.
Так, ненароком, юный ученик проник в тайну суровой, но захватывающей истории, степенно рассказанной странным гостем его Учителю той памятной апрельской ночью, или, как говорят местные, – двадцатого дня месяца зуль-хиджа 1116 года от хиджры[21 - 14 апреля 1705 года.]. Ночью, которая круто изменила жизнь Торника, безвозвратно введя его в тайный круг посвящённых.
1.5 На большой дороге
Мне до Киева триста вёрст пешком,
До Чернигова двести вёрст скакать…
Мне куда идти с воровским мешком?
Где беспечному насмерть пропадать?
В незапамятные времена в этих местах обосновались скифы-переселенцы, пришедшие со стороны предгорий Кавказа. И ныне ещё можно разглядеть остатки их городищ на берегах прохладной реки Э?смани, название которой переводится с языка кочевников как «отличная дорога».
Со скифами вместе двигались дружественные семьи отщепенцев, оставивших свои земли и племена ради новой славы и призрачно манящей лучшей доли. То были люди гело?нов, буди?нов, авха?тов, парала?тов и даже немногочисленные выходцы из племён та?вров и бору?сков {3}.
Древние народы основали здесь караванный путь на много веков вперёд. Купцы и воины, послы, правители с многочисленной свитой и до зубов вооружённой охраной, настороженные и внимательные вожари?, оборванные нищие, важные проповедники, чумаки[22 - Чумаки – торговцы в Малороссии и на Юге России, привозившие соль и рыбу с берегов Чёрного и Азовского морей. Чумачество было обширным промыслом до проведения железных дорог в XIX веке.], маги и мудрецы в удивительных одеждах, цыгане, воры, разбойники, блудницы, работорговцы и контрабандисты – все они непрерывными потоками двигались по этой благодатной равнине. Их тени и сейчас легко увидеть в предрассветном тумане, если иметь хорошую фантазию…
Впрочем, контрабандисты и вожари, которых обычно нанимали в провожатые суровые незнакомцы неопределённого рода занятий, предпочитали передвигаться тропами тайными, расположенными в отдалении от трактов. И где сейчас могут бродить их туманные фантомы – не ведомо никому.
Через полторы тысячи лет после того, как скифские переселенцы обустроились, обжились и пустили корни, породив многочисленные поколения своих потомков, уже считающих эти территории исконными, здесь процветало крупное и мощное Черниговское княжество. В 1239 году оно подверглось опустошительному монголо-татарскому нашествию, что не добавило прочности местной власти, и княжество постепенно распалось на ряд мелких самостоятельных уделов.
В пятнадцатом – шестнадцатом веках эти земли входили в состав Великого княжества Литовского, а при Иване Великом стали частью Русского царства.
***
Парни идут – в дудочки играют,
Девки идут – песни распевают.
С ними не иду, мне невесело,
Я один чудак из всего села!
Эти многовековые наслоения эпох, культур и событий непосредственно повлияли на мироощущение и безудержное стремление к познанию одного маленького мальчика. Его ждала яркая жизнь, наполненная учением, подвигами и служением на благо Отечества.
Мальчика звали Дима. Он родился в городе Глухове[23 - Глухов – сейчас город на северо-востоке Украины, имеет богатую историю. Местность была заселена ещё во времена неолита и бронзы. Город в летописях упоминается с 1152 года. Находясь на пересечении торговых и военных путей, имел в древности и средневековье важное значение, был хорошо укреплён. В XVIII веке являлся резиденцией гетманов Левобережной Украины, последним из которых стал граф Кирилл Разумовский.], в то время – столице гетманов Войска Запорожского, а в недалёком будущем – центре Малороссийской губернии.
Прадед Димы Степан был бравым полковником, потомком знатных воинских шляхтичей и даже, по слухам, племянником самого гетмана Мазепы. Отца звали Прокофием, чины он имел немалые – товарищ гетмана[24 - Товарищ гетмана – после измены Мазепы Пётр I, не доверяя казацким гетманам, назначил в 1709 году товарища гетману Скоропадскому. Задачей товарища было поддержание порядка в Малороссии, а также контроль над действиями гетмана. Но постепенно полномочия ограничивались, а в 1764 году звание было упразднено.]. Впрочем, чины эти не принесли ему ни славы, ни возможностей, ни весьма необходимого достатка. Заведовал отец канцелярией, дела вёл аккуратно и был погружён в них с головой.
Большую часть своей девятилетней жизни Дима был предоставлен самому себе. Грамоте он обучился лишь потому, что имел неутолимое любопытство и тягу к знаниям, а не потому, что этого хотела родня, проживающая жизнь в замедленном, дремотном течении обыденности.
Добрый старенький дьяк слободского прихода искренне радовался, совершенно бескорыстно обучая пытливого мальчика, закладывая в юную душу постулаты доброты, умения прощать и служить во благо.
Димины сверстники, живущие в слободе[25 - Слобода – изначально пригородное селение или район города, жители которого временно освобождались от государственных или боярских повинностей. Обычно это были служилые, торговые или ремесленные люди, либо иностранцы. В XVIII веке после реформ слободы превратились в обычные сёла и деревни, а городские – в кварталы, но название своё сохранили.], были в большинстве своём детьми служилых людей гетманского войска. Учёных занятий и увлечений Димы они не разделяли и, более того, не приветствовали, при каждом удобном случае пытаясь добиться удовлетворяющего их понимания жизни посредством кулаков и кусачих ивовых прутьев.
Именно поэтому друзей у Димы не было. Надеяться он мог только на себя, себе лишь мог доверить сокровенные тайны, открытия, планы и мечтания.
Окружающий мир юный исследователь постигал в путешествиях по живописным окрестностям, неизменно имея с собой заступ и заплечный мешок для находок, которые небезосновательно считал настоящими сокровищами.
За последние два года сокровищ набралось предостаточно – наконечники стрел и дротиков разных времён и народов, россыпь разноцветных черепков, древние монеты, украшения людей и конской сбруи, ножи, инструменты ремесленников, обереги, от которых явственно веяло силой и опасностью, пара бронзовых чаш и серебряный кубок, а также гордость собрания – толстая стопка хрупких старинных пергаментов, хранящих на своей поверхности непонятные полустёртые письмена, цифры и рисунки.
Бережно хранимый манускрипт интриговал и манил, требовал, как казалось Диме, общения и живого прикосновения. Он часто перебирал и рассматривал отдельные листы, уносясь в мир фантазий, представляя, как проникнет в тайну их содержания и станет обладателем могущественного запретного знания.
Фантазии юного искателя имели право на существование, учитывая необычную историю обретения им загадочного раритета. А произошло это в середине апреля на развалинах древнего укрепления, которые сиротливо выглядывали из бурьяна неподалёку от старого тракта. Чем были эти развалины раньше – мытней[26 - Мы?тня (мытный двор) – место, где взимали мыт (пошлину) за провоз товаров и прогон скота по трактам.] или караулкой – вряд ли можно было определить на глаз, но некоторые находки позволяли судить о том, что располагались тут воины, и располагались весьма продолжительное время.
Именно в этом месте впервые Дима ощутил Зов. Синий валун, отёсанный древним мастером почти до шарообразной формы, не просто привлёк внимание, а позвал, притянул, незримо вибрируя в Пространстве, пытаясь донести секрет, рассказать о тайнике, который скрывается под ним…
В том тайнике после четырёх часов жаркой, изнурительной работы Дима и нашёл загадочный манускрипт, плотно обёрнутый кожами и лыком. Это был первый шаг на его длинном Пути!
1.6 Превзошедший мастера
Гуди котёл, кипи раствор,
Пусть пламя будет жарче!
Река металлов, руд и смол
Во тьме сияет ярче…
И день, и час, и миг, и век —
Судьбы счастливой годы,
В них постигает человек
Величие природы!
Вильгельм был уважаемым врачом, служившим при богадельне местного аббатства. Он гордо носил дворянское звание и фамилию старинного, но обедневшего семейства и был в родстве с Великим Магистром рыцарского ордена святого Иоанна Крестителя, каковой орден в последующей истории стал вульгарно именоваться многочисленными невеждами – госпитальеры. Вильгельм самоотверженно собирал книги и ежедневно шлифовал своё великолепное образование, а кроме того, любовно называл своего некрасивого сына Тео.
Поздней осенью 1500 года для хрупкого, нервного и болезненного мальчика, отметившего недавно долгожданное семилетие, наступила счастливая пора первого настоящего посвящения в тайны наук и искусств.
Тео трепетно и терпеливо ждал этого дня, грустил, боялся и надеялся. Он пока ничего ещё так сильно не ждал и не желал в своей юной жизни, как грядущего погружения в бездну взрослых знаний!
Он создан для Учения – в этом был убеждён и сам ребёнок, и Вильгельм, неизвестно каким по счёту родительским чувством ощущавший в сыне предназначение… Поэтому первым и, конечно же, главным и самым авторитетным Учителем стал для Тео глава семьи. Грамота, латынь, чистописание, алхимия и медицина, тесня друг друга, спешили занять своё «краеугольное» место в юной голове. Но важней всех классических наук почитал ученик отцовские наставления и рассуждения вслух:
– Послушай меня, сын! Много знаний и умений предстоит тебе освоить, но есть наука, про которую не написано в старинных книгах, и не услышишь о ней от просвещённых монахов или университетских профессоров. Не постигнешь сию науку сам, ибо скромны возможности юной мысли. Этой наукой делятся старшие, как делятся самым дорогим, бережно хранимым сокровищем. Это мудрость, мой мальчик! Внимай ей и принимай как высшее благо. А придёт время – делись ею, как делились с тобой!
Тео слушал. Тео внимал. Тео наполнялся отцовским голосом, который моментами становится гулким, большим и величественным. А отец продолжал наставлять:
– Умей быть благодарным, отрок! Будь искренне благодарен тем, кто бескорыстно помогал тебе, учил тебя и делил с тобой жизнь… Но не жди награды за свои благодеяния – это правило. Тем более, никогда не требуй благодарности от других! А если кто-либо навязывает тебе свои услуги, хочет «одарить» тебя без твоей просьбы и даже желания – отказывайся не раздумывая, какие бы прелестные перспективы ни сулили тебе![27 - Здесь и далее отец цитирует выдержки из наставлений Гранд-мастера (Магистра) ордена Иоанна Крестителя Пьера Раймо?нда Зако?сты «Sal?tem et Grаtiam» («Спасение и Благодать»).]
И отрок понимал. Он практически видел, как окружающий мир наполняется строгими и выверенными конструкциями человеческих отношений, законов, правил, взаимодействий и взаимосвязей. Детский цветной хаос восприятия, круговорот мыслей, чувств и желаний, а также та непосредственность, с которой мальчик совсем недавно удивлялся простым повседневным открытиям, уступали место бесконечному объёму упорядоченного знания – рациональному переплетению книжных стеллажей, лабиринту коридоров и череде лестниц, торжественно ведущих в загадочный храм Учения.
Отец вышел на середину комнаты и встал в горделивую позу, изготовившись вещать о принципах и аксиомах действительно важных:
– Может случиться так, сын, что некто станет намекать о благодарности за какие-то прошлые услуги, оказанные тебе, либо, более того, требовать благодарности – будь непоколебим! Выясни у негодяя – сколько стоят те услуги и каким образом ты можешь за них полностью расплатиться. Расплатись за них, чего бы тебе это ни стоило! Расплатись честно, а потом – вычеркни этого мерзкого человека из своей жизни, вычеркни навсегда!
В последующие годы у Тео было много учителей и наставников. Он получил доступ к тайным знаниям, о которых не могут даже мечтать непосвящённые. Он много путешествовал и сражался, он учился и учил сам, он обрёл признание и уважение. Его полное имя гордо сияло золотом на кожаных обложках толстых фолиантов – Фили?пп Авре?лий Теофра?ст Бомба?ст фон Гогенге?йм, более известный как Параце?льс {4}. Но тех изначальных отцовских уроков он не забывал никогда. Он был верен долгу, традиции и Учению. Он без излишней скромности верил в своё великое предназначение и был готов отдать жизнь за свои убеждения. Он утверждал, что превзошёл Цельса[28 - Авл Корнелий Цельс – римский философ и врач, учёный-энциклопедист, живший на границе старой и новой эры. Автор многих трудов, собрал и структурировал знания того времени по терапии, хирургии, гигиене и т. д. Его трактат «О медицине» дошёл до нашего времени. Современники называли его «Цицероном медицины» и «римским Гиппократом».], а это дорогого стоит!
Марс укрыт клубами серы,
Тлеет сердце у Венеры…
