– О каком именно выстреле вы хотите узнать? О том, который отправил его на больничную койку или о том, который оборвал его жизнь? – Я поразилась собственному тону: холодному, чужому, отстранённому.
– Я хочу знать обо всём, – он нарочно подчеркнул последнее слово.
Глубоко вздохнув, я поняла, что не способна издать ни звука. Мешали слёзы, горло сдавила удушливая боль. Переведя взгляд на настенные часы, довольно большие, круглые, одетые в резную деревянную раму, прекрасно вписывающиеся в интерьер, я сосредоточилась на их громком монотонном тиканье, заполняющим, повисшее между нами молчание.
– Рассказывать особо не о чем, – наконец, произнесла я, справившись с комком, прочно застрявшим посредине горла. – Две недели назад мне позвонили из больницы Стентонвилля, сказали, что к ним поступил мой муж с огнестрельным ранением в голову, – мой голос звучал безэмоционально и обыденно, словно бы я рассказывала о ком-то постороннем или о совершенно обычных вещах, о походе в магазин или об услышанной в новостях истории, случившейся с кем-то другим, а не со мной. – Сообщили, что надежды мало. Глубокая кома.
– А стрелявший?
Я мотнула головой.
– Не обнаружен. Свидетелей тоже нет.
– Кто нашёл вашего мужа? Кто позвонил в больницу и участок?
– Миссис Саммер, владелица "Черри". Это местный кафетерий. Симпатичное место, семейное, там всегда много народу, большинство с детьми, – ну, что я вдаюсь в какие-то не нужные подробности? – одёрнула я сама себя, – Она выносила пакеты с мусором, вышла с чёрного входа в проулок позади здания. Вот там он и…
Заканчивать мысль, я не стала, лишь очередной раз глубоко вздохнула и уставилась на стол перед собой, пристально разглядывая прожилки на деревянной поверхности, сплетающиеся в волнообразный узор.
С головой уйдя в это бесполезное, но отвлекающее от вообще каких-либо мыслей занятие, я почти подскочила, когда Алан задал очередной вопрос.
– Он так и не пришёл в себя?
– Нет, – я отрицательно замотала головой в подтверждении своих слов. – Несколько дней я не отходила от него. Почти не отходила. Всё-таки мне надо было иногда спать, а на стуле в больничной палате, это не особо удобно делать. Ну, вот когда я очередной раз и ушла, его убили. На этот раз убийца не промахнулся, сделал всё, чтобы третья попытка не понадобилась, – с вызовом закончила я и посмотрела на сидящего напротив мужчину.
Он задумчиво смотрел на меня. У меня опять появилось это странное чувство, что меня оценивают.
– Что вы имеет в виду под "сделал всё"? – Незнакомец вопросительно приподнял брови.
Качнув головой, я спрятала лицо в ладонях, но слёз не было. Удивительно, теперь глаза оставались абсолютно сухими. Неужто всё выплакала?
– Если я скажу, что хоронила его в закрытом гробу, этого будет достаточно? – даже для моих ушей, голос прозвучал приглушённо, еле слышно, но Алан разобрал меня, коротко и без эмоционально кинув односложное "да". – Вопросы закончились? – с надрывом спросила я.
Почему-то во мне поднималась волна возмущения. Так и хотелось крикнуть ему в лицо, что полная информация – в полицейских отчётах, всё остальное – мои эмоции, нервы, слёзы, страхи, которые вырывались в реальный мир через ночные кошмары, начавшие мучить меня, – не подлежит разглашению.
Но ведь это странно, ещё неделю назад я испытывала потребность выговориться. Одной, в этом огромном доме мне было так одиноко и неуютно. И тогда, осознав, что горе в слезах не утопишь, я чувствовала надобность делиться с кем-то, говорить о случившемся снова и снова, не переставая.
Карла смогла приехать буквально лишь на один день, на сами похороны и, переночевав, снова улетела, очередной раз, качая головой и утверждая, что я живу вдали от цивилизации, на прощанье, посоветовав выбираться из этой глуши. Может, она была права? Может, в большом городе, в его ритме, среди скопления народа, мне будет легче перенести потерю, и у меня совершенно не останется времени на то, чем я сейчас занимаюсь – лелею свою утрату. Но я не хотела никуда уезжать. И я не готова бросить дом, Стентонвилль… Фрэнка…
С Карлой мы проговорили полночи, но только о добром, светлом, счастливом. Говорят, когда человек уходит, надо смириться и вспоминать лишь хорошее. А вот мне эти воспоминания добавили лишь новой боли и сожаления, что нет возврата к прошлому. Да, и человек мой не ушёл, его совершенно немыслимым образом насильно отняли у меня.
– У меня есть ещё пара, – прервал ход моих мыслей ровный, наполненный богатыми интонациями голос. Голос мужчины, сильного и уверенного.
– Пара чего? – не понимающе переспросила я, уже и, забыв, на чём мы закончили.
– Вопросов, – коротко бросил он.
– Да? – самое сложное я уже проговорила в слух, и теперь, по сути, мне было всё равно, о чём он ещё может спросить меня. Вгонять нож глубже было уже некуда.
– Что говорит полиция об убийце?
Это был один из самых болезненных вопросов.
– Ничего, банальное ограбление. У Фрэнка пропало все ценное, бумажник… обручальное кольцо, папка с документами, хотя Бог его знает, что они могут найти там ценного, одни бумаги.
– Бумаги? – переспросил Алан.
– Да, рукописи, которые ему присылали из редакции. Он работал на «Рэндом хауз паблишинг», вы не знали?
– Не знал, – бросил он в ответ. – Я же говорил, мы давно не общались.
Я очередной раз я задумалась, давно – это насколько? Что разъединило их, раз Фрэнк ни разу не упомянул о брате, а Алан даже не знал, чем тот занимался?
– Какая версия у полиции? Почему преступник вернулся?
Крепко, до боли сцепив руки, я не без удовольствия заметила, что могу ещё реагировать на внешние раздражители. Боль я чувствовала, а ведь казалось, что окаменела.
– Испугался, что поймают, что Фрэнк очнётся и начнёт говорить. Поэтому легче было прийти и добить, – с горьким смешком закончила я. – Думаю, дело постепенно переместиться в архив нераскрытых преступлений.
– А вы не хотели перевести мужа в другую больницу, покрупнее. Не думаю, что местный госпиталь оснащён необходимым для лечения оборудованием, – спросил он, почему-то снова возвращаясь к началу нашего разговора.
– Хотела и даже договорилась о переводе в Арлингтон, впрочем, сомневаюсь, что там помогли бы, но этого уже не узнать.
Алан нахмурился и, откинувшись на спинку стула, взглянул на часы. Я проследила за его взглядом.
– Хотите спать? – неуверенно спросила я. Время было не позднее, но, возможно, он устал после перелёта, к тому же с Сан-Диего у нас была разница, хоть и небольшая, но я знала, как утомляет смена часовых поясов.
– Нет, пока не хочу, – он снова, словно бы что-то обдумывая, посмотрел на меня. – Я бы прогулялся. Вы составите мне компанию? Если это возможно.
Глава 4
Просьба несколько меня удивила, но я кивнула. Тут же проскочила мысль, что лучше не оставаться с ним наедине за пределами дома, но я от неё отмахнулась.
– Прогулка? Почему бы и нет.
Он мягко улыбнулся, и я в очередной раз удивилась, как меняет его лицо эта простая изогнутая полуулыбка. Он сразу становится каким-то более открытым. Более… земным?
Алан действительно был обаятельным, когда хотел этого. К сожалению, или к счастью, я уже давно вышла из полудетского, наивного возраста. Возможно, развод моих родителей способствовал этому, а может я, как часто любила говорить моя мать, уже родилась взрослой женщиной.
Поэтому мне не составило труда понять, что все последующие действия Алана были своеобразным извинением за ту боль, что он причинил мне ранее, заставив вытащить на свет все болезненные воспоминания. Мне правда было тяжело говорить о последних днях, и я сомневалась, что когда-либо станет легче.
Мы вышли на улицу, и я повела его по лесной тропинке к озеру. Вечерний лес постепенно успокаивался, но в то же время наполнялся и новыми ночными звуками. Всё было привычно, всё было, как всегда. Дорога оказалась недолгой, она быстро привела нас к прохладе водоёма. Широкая, спокойная гладь ничем не нарушалась. Ветра не было. На небе одна за другой зажигались звёзды, находящие своё отражение на поверхности воды.
Мне действительно нравилось это место, я не кривила душой, утверждая, что полюбила свой новый дом и эту землю.
В отличие от Фрэнка… Бог знает, зачем он привёз меня сюда, когда сам чувствовал себя в маленьком городке неуютно.
– Красивые здесь места, – тихо произнёс Алан.
– Спасибо.
– Спасибо природе, – усмехнулся он, заставляя меня хихикнуть в ответ.
Это немного сняло напряжение между нами.
– А вы ещё не устали от воды в Сан-Диего? Я не представляю, как это, жить на яхте. Вы явно не страдаете морской болезнью, – кинула я пробный вопрос, ожидая, что он поддержит беседу, но Алан предпочёл уйти от ответа.
– А вы не устали от этой жизни? От Стентонвилля? От небольшого города? От одиночества?
– Я не… – я хотела сказать "одинока", но тут же вспомнила, что это не так.
С ужасающей ясностью до меня доходило, что теперь я одна и по сути ничто, кроме воспоминаний не держит меня здесь. Мне двадцать четыре. И я снова свободна. Слово «свободна» в моих мыслях мне жутко не понравилось. Но Фрэнка больше не было. И смысла оставаться одной в одиноко стоящем доме тоже не было.
Алан всё верно прочёл по моему лицу.
– Да, Уитни, может быть, вам лучше уехать? Обратно к родным или к друзьям. Ведь эта жизнь, которую вы ведёте, она – не ваша.
Я нахмурилась, поглядывая на окутанное полумраком лицо Алана. Оборот, который принял наш разговор, мне что-то совсем не нравился.
– Не хочу, – сказала я, чувствуя, что мой ответ напоминает слова капризного ребёнка изо всех сил вцепившегося в понравившуюся игрушку в магазине, не желающего выпускать её из рук.
– Вы подумайте. Возможно, это будет наилучшим решением. Продать дом и уехать.
Хоть и говорил он невыразительным тоном, какая-то тонкая нотка настойчивости неприятно поразила меня.
– Я люблю этот дом.
Продолжать прогулку расхотелось, и я развернулась, желая оставить его одного. Дорогу обратно найти не составит труда. Всё элементарно. Но он ушёл вслед за мной.
Возвращались мы молча, так же молча зашли в дом через заднюю дверь. Кинув взгляд на оставленную на столе посуду, я подумала, что приберу всё завтра.
Усталость накатилась внезапно, хотелось лишь одного – быстрее добраться до спальни и рухнуть на кровать. Впрочем, не уверенна, что засну, вероятнее, опять пролежу без сна до самой зари. Но сейчас мне хотелось остаться одной, хотя с другой стороны, какая-то часть меня радовалась приезду Алана, заполнившему образовавшуюся в доме после "ухода" Фрэнка пустоту.
Мы стояли на самом верху лестницы. Я – уже в полушаге от коридора, ведущего к спальням, он – на пару ступенек ниже меня. Прежде чем уйти к себе в комнату, я обернулась.
– Завтра у меня тоже будут к вам вопросы, – сказав это, я тут же смутилась.
Звучало так, будто я намерена устраивать ему допрос с пристрастием. Видимо, я совершенно потерялась в себе, потерялась настолько, что из моего рта вылетают какие-то грубости вместо нормальных слов.
Мистер Харлоу удивленно приподнял брови, оценивая сказанную мной фразу, и я, смущённо опустив взгляд, была готова уже извиниться, но он ответил первым.
– Конечно, теперь ваша очередь спрашивать.
Я кивнула и отвернулась, направляясь к своей двери, слыша за спиной удаляющиеся в противоположном направлении шаги. Мне хотелось обернуться, но я сдерживала себя, приказывала не делать этого. Уже у двери, я замешкалась и посмотрела в сторону его спальни.
Вдали, в темноте коридора чётко выделялся застывший, высокий силуэт. Незнакомец молча смотрел на меня.
***
Меня разбудил телефонный звонок. Ворвавшийся в мой недобрый сон, на этот раз он послужил спасителем. Почему на этот раз? Просто я помню тот роковой звонок, и холодный, безразличный к моей боли голос, сообщающий, что мой муж поступил в больницу с огнестрельным ранением, что он до сих пор не пришёл в себя и, скорее всего, погрузился в глубокую кому.
Сегодня ночью мне опять снился Фрэнк, но на этот раз всё было как-то иначе. Что-то изменилось, но что? Я никогда не помнила, что именно мне снилось: ни лиц, ни действий, ни событий, ни слов, – просто я знала, что там, во сне был Фрэнк. И каждый раз, с чего бы ни начинался сон, заканчивался он всегда одинакового недобро.
Пусть даже я не помнила сути кошмара, но тяжёлое послевкусие, страх и горечь, вяжущиеся на языке, каждое утро преследовали меня.
Но что же изменилось? Осознание пришло резко и внезапно. Алан Харлоу. Каким-то образом этот Незнакомец пробрался ко мне в голову и тёмной тенью преследовал меня во снах. Я помнила, как он стоял в тёмном проулке, где обнаружили Фрэнка, и качал головой, словно хотел что-то донести до меня.
«Что?!» – крикнула я.
И в следующий момент оказалась прижата к глухой кирпичной стене его телом. Он врезался в меня на полном ходу и вышиб весь воздух из лёгких.
«Уитни… – голос его был грубым, как гравий на пыльной дороге, – ты ещё не устала от одиночества?»
Его рука взметнулась к моему лицу, и пальцы сжали подбородок, разворачивая прямо к нему.
«Я люблю…» – начала я, но он прижал палец к моим губам и тихонько выдохнул:
«Шшш…»
Большой палец скользнул по моим губам, я почувствовала тонкой кожей, насколько он грубый. Ни черта не руки пианиста.
«Кто ты?» – всё же шепнула я.
Он тихо рассмеялся, но руки не отнял. Ему нравилась эта власть надо мной, а мне казалось, что ноги подкосятся, если он меня отпустит. Мне нужен был якорь, опора, чтобы удержать равновесие, а ещё сила, исходящая от его крепкого жёсткого тела.
«Ты сама всё прекрасно знаешь».
Успел сказать Харлоу из моего сна, прежде чем телефонный звонок вырвал меня из забытьи и реальный мир.
– Алло, – хрипловатым после сна голосом произнесла я в трубку.
– Миссис Хьюз? – раздался на другом конце уверенный мужской голос.
– Да, – я приподнялась на локте, потянувшись к прикроватной тумбочке, и перевернула к себе электронные часы. Два часа! Это ж сколько я проспала? Полдня прошло. Я в ужасе подскочила на кровати.
То-то голова раскалывалась, хотя измотанный чередой бессонных ночей организм брал своё.
– Меня зовут Джонатан Пайк, я из "Рэндом хауз паблишинг", – тем временем продолжал мужчина. – Приношу свои соболезнования с безвременной кончиной вашего мужа, – теперь в его голосе звучало смущение. – Сожалею, что тревожу вас, но мистер Хьюз должен был переслать нам часть рукописей по электронной почте. Увы, мы так ничего не получили. Не затруднит ли вас…
– Нет-нет, конечно, я всё сделаю, – перебила я его. – Скажите мне названия, чтобы было проще разобраться. Только секунду, я возьму ручку.
Аккуратно положив трубку на край кровати, я соскользнула на пол и помчалась к столу. Найдя бумагу и карандаш, вернулась и записала всё, что продиктовал мне мужчина.
