Эрнст Паулевич Лютц "Калейдоскоп юности"

– Спасибо, Сайка-тян, – проговариваю я, проглотив торт. «А вкусно вышло, чёрт возьми, и впрямь очень хорошо…» – Но я мог бы и сам съесть.

– Ты покраснел, – замечает её подруга.

– Ну разумеется! – не выдерживаю я. – И вообще, что это за беспредел на кухне! На кухне должен быть порядок!

– Так точно! – хором отзываются они и заливаются смехом. Мне остаётся только взять у них из рук торт, чтобы он не упал на пол. Но мне тоже весело. Они такие весёлые и милые, что невольно тянет смеяться от их выходок. И, кажется, они принимают меня таким, какой я есть, привыкнув и к моему строгому тону, и к требованиям. Забавно, что не так давно я о таком и подумать не мог. Даже представить, что смогу наслаждаться столь нелюбимым мною фестивалем, в котором я не видел смысла. Наверное, не так уж и плохо иногда отбрасывать привычную точку зрения, чтобы найти новую, более приятную и, в чём-то, более логичную. Между тем, девушки отсмеиваются и снова обращаются ко мне. – Отдыхай, Клечек-кун, осталось 15 минут до конца, так что мы со всем справимся.

– Хорошо, спасибо вам, – улыбаюсь я, принимаясь за торт, который тает во рту. «Не зря же их все так нахваливают…»

Закончив с общей программой фестиваля, школа затихает. У нас есть полчаса на то, чтобы привести себя в порядок и немного отдохнуть перед самой торжественной частью. Награждение победителей в номинациях, а также концерт. Быстро переодевшись, я выхожу из класса, чтобы дать девушкам сделать то же самое, и прогуливаюсь по коридору. От праздника остались только вывески и тишина, словно ещё совсем недавно в этих коридорах не толпился народ стараясь провести время на полную катушку. В окнах играет закат, и я останавливаюсь, чтобы посмотреть на красивое зарево на горизонте. Медленно выдыхая, я, наконец, сбрасываю с себя роль деловитого повара, возвращаясь в своё обыденное состояние.

– Ну, вот всё и закончилось. И могу сказать, что это было хорошо, – говорю я сам себе.

– Что это значит? – спрашивает меня знакомый голос со спины. Я вспоминаю, что говорю сам с собой на немецком, и большинство окружающих не понимают моих слов. Обернувшись, я вижу Санаду-сан, которая становится рядом и тоже смотрит на заходящее светило.

– Я сказал, что всё закончилось и это было хорошо, – перевожу я для девушки. – Фестиваль был и впрямь весёлым.

– А ещё недавно ты говорил совсем другое.

– Да, но я нашёл дело, бывшее мне по душе, а лучше этого ничего нет, наверное.

– Да уж, твои бисквиты разошлись просто с уникальным успехом, – кивает она.

– Ты пробовала?

– Ещё бы! Я пробовала каждый!

– И какой был лучше?

– Мммм, – хитро улыбается она. – Чёрный лес. Он очень в твоём стиле.

– Что ты имеешь ввиду?

– Как бы сказать? В нём весь ты. Серьёзный, строгий, гордый и непреклонный…

– Неужели я так выгляжу?

– Да, похоже. На первый взгляд. Как и торт. И его сложное название. Но стоит узнать тебя получше и понимаешь, что ты не так однозначен.

– Вот оно как, – я задумчиво смотрю на Санаду-сан, пытаясь понять, что она хочет сказать такими откровенностями. Обычно японцы держат свои мысли и эмоции при себе, не особо высказывая суждения о других. «Не суди и не судим будешь». Поэтому такая откровенность от девушки очень удивляет. Она поворачивает голову ко мне, ловя мой взгляд, и улыбается.

– Хочешь сегодня покататься после церемонии? – это неожиданное предложение ставит меня в тупик на пару секунд.

– Это приглашение на свидание? – с чего-то уточняю я. Наверное, японская осторожность в словах передалась мне со временем.

– А если и так? – она смотрит с вызовом. Мне кажется, что она испытывает на прочность не столько меня, сколько саму себя. Я недолго обдумываю её предложение, а потом дерзко ухмыляюсь.

– Ну, если не боишься, то я буду рад.

– Ха! Ты всегда такой наглый или только когда речь идёт о девушках? – подкалывает она меня.

– Только, когда хочу быть таким, – улыбаюсь я, и мы смеёмся.

По громкой связи объявляют собрание учеников в спортивном зале, который тут по совместительству является актовым, и мы идём вместе на общее собрание.

Зал набит едва ли не битком. Стульев нет, поэтому остаётся лишь стоять и смотреть на освещённую сцену, где глава Студсовета начинает свою длинную и немного скучную речь о том, какие мы все молодцы, что постарались и сделали этот фестиваль незабываемым. Я слушаю это в пол-уха, потому что мои мысли заняты предстоящей прогулкой с Санадой. «Интересно, с чего это она так? Мы виделись всего пару раз, да и говорили недолго. Единственное наше приключение – это спасение её от уличной шпаны, но разве так поступил бы не любой на моём месте? Кроме конформистов и трусов, конечно…» Я вспоминаю, что в тот вечер на той улице из не конформистов и не трусов был только я. Не сказать, что это меня радовало, но удивляло – это точно. Но с чего вдруг она решила пригласить меня на прогулку? Да ещё и назвала это свиданием. Я не сторонник теории любви с первого взгляда. Да, можно чем-то привлечь человека при первом знакомстве, можно вызвать симпатию. И, наверное, мои действия в тот раз опосредованно были направлены именно на это. «Но разве на свидания приглашают просто так, потому что хочется? Ну, строго говоря, да. На свидания приглашают, потому что хотят этого. Но не вот так же? Или так?» Я окончательно запутался в этих дебрях размышлений, и решил посмотреть-таки на сцену. К тому же, президент Студсовета перешёл от банальностей к награждениям.

Приз за самую оригинальную идею для самодеятельности был выдан классу 2-А и его старосте, Санаде Макото. Я был полностью согласен с этим. Настольные игры точно были глотком свежего воздуха среди традиционных затей. Приз за самое красивое оформление получил какой-то их художественных клубов. Ну, что ж, я там не был и не знаю, но художники, надо полагать, знают толк в этом. Приз за самую массовую самодеятельность был присуждён драм-кружку. Они задействовали в своей постановке людей из всех трёх параллелей. Но, надо полагать, это была просто массовка или помощники в пьесе, а не актёры. Но, допустим, что это считается. Литературный клуб, как это и было закономерно, не получил ничего. Я даже не удивился. Мы не такой большой или важный клуб, чтобы выигрывать в номинациях.

– А в номинации «Самый посещаемый вид самодеятельности» побеждает класс 2-С и их мейд–кафе! – объявляет глава Студсовета. Зал взрывается аплодисментами и криками одобрения, а на сцену выходит наш староста. Он благодарит нас, своих одноклассников, за участие и старания, а всех остальных за внимание. Что ж, неплохо, мы смогли отлично выделиться, выиграв одну из самых престижных номинаций. В качестве приза для нас выступают талоны на бесплатные первоклассные обеды в столовой. Для каждого! Я не привык обедать в перерыве, но по такому поводу можно и посетить местную столовую, отличающуюся хорошим меню.

– А теперь перейдём к личным номинациям, – объявляют со сцены. Сейчас будут награждать особо отличившихся учеников, что, конечно, вызывает у меня некоторый интерес. Номинации почти всё те же, только теперь награждают конкретных людей. Самый технологичный проект, самый активный ученик, задействованный в большинстве проектов и так далее и тому подобное.

– И, наконец, в главной номинации «Самый отличившийся ученик» побеждает легендарный шеф-повар из класса 2-С, Эрнст Клечек! – раздаётся над моей головой, и зал тонет в овациях, а я тону в этом шуме, который словно стал густым желе. «Что он сказал? Я? Главная номинация? Самый отличившийся? И мне сейчас идти на сцену?» Я медленно перевариваю для себя эти мысли, а мой староста, оказавшийся рядом, уже подталкивает меня вперёд. Ноги повинуются, и я медленно прохожу из зала на сцену, где продолжают вещать. – Уникальные десерты Клечек-куна произвели настоящий фурор среди гостей фестиваля! Уверен, вы тоже пробовали один из них! И эта награда заслуженно вручается нашему победителю!

Я оказываюсь напротив зала и смотрю в его полумрак, в котором лица сливаются для меня в движущиеся тени. Мне вручают два билета на посещение местного аквапарка в любой из дней в этом месяце и поздравляют, предлагая сказать своё слово.

– Хм! – я откашливаюсь перед микрофоном, взяв себя в руки, наконец. – Я рад, что на этом фестивале у меня появилась возможность внести свой вклад в общее дело, – говорю я. – У меня на Родине нет такой традиции, как школьные фестивали. И я слегка непривычен к ним. Но, узнав об этой традиции тут, я могу сказать, что она мне очень нравится. Она позволяет не просто повеселиться или продемонстрировать свой талант, – зал слушал меня, затаив дыхание. – Она позволяет сделать что-то большее, чем обычно. Узнать окружающих людей, завести друзей, оставить у себя прекрасные воспоминания о юности. Поэтому я благодарен всем, кто помогал мне в этом фестивале. Спасибо вам!

Я завершил свою речь поклоном. Достаточно уважительным, чтобы расценивать это, как благодарность. И зал захлопал мне в ответ. Наверное, это было самое тёплое и приятно чувство с тех пор, как я уехал из Германии. Честно слово, мне было приятно, что этот народ, со своей культурой, обычаями и странностями, принял меня. И главное, что я сам принял его в новом качестве для себя.

Закончив с этим выступлением, я спустился в зал, получая слов ободрения и поздравлений. На этом официальная церемония, а также мои душевные открытия были завершены. И пришло время зажигать. На эту часть зрелища оставались все желающие, а прочие могли разойтись по домам. Спрятав билеты во внутренний карман пиджака, я тихо прошёл к выходу, и покинул зал.

«Вот мне интересно, зачем мне 2 билета? Пойти с другом? Идея хорошая, но у меня нет настолько близких друзей. Если это был намёк на девушку, то тут тоже мимо потому что и с этим у меня глухо…» Только я успел об этом подумать, как рядом со мной оказалась фигура Санады-сан. Я вспомнил, что сейчас у нас как бы свидание с прогулкой вместе с Королевой скорости. И в разрезе этих событий вопрос о девушке стоял открыто, нежели глухо.

Санада Макото

Ну, вот праздник и закончился. В зале уже выходила на сцену группа нашей школы, а немногочисленные ученики, не желающие присутствовать на концерте, покидали его. Эрнст-кун, кажется, очень торопился скрыться в толпе, которая переключила своё внимание с него на музыкантов. И я поспешила за ним.

«Эх…как же всё обернулось. Он стал школьной знаменитостью за один день. А ведь ещё совсем недавно никому не было до него дела. Наверное, слава – это очень приятно…» Мне было совсем капельку грустно. Нет, конечно, я радовалась за него, но до этого награждения мы были просто школьниками, а теперь между нами словно вырастала стена из его популярности. И это пугало. «Смогу ли я быть с ним на равных, как и до этого?…» Этот вопрос волновал меня, по мере того, как я догоняла юношу, что медленно брёл по школьному двору.

– Эм… – я потерялась с тем, что хочу сказать. – Привет? Поздравляю с наградой. Ты это заслужил…

– А! – он отмахнулся от моих слов, словно они были назойливой мухой. – Толку-то? Мне было просто приятно заниматься своим делом. Я ничего такого не хотел, – он задумался. – Да и билетов дали два, зачем-то… – Мы пошли рядом к стоянке велосипедов и мотороллеров. – Не хочешь сходить со мной, м?

– Что? – я не сразу поняла, что он имеет ввиду. – Сходить в аквапарк вместе?

– Ну да, – пробурчал Эрнст. – Не ходить же мне одному два раза.

– Ну…это… – вся моя смелость, с которой я приглашала его на сегодняшнюю прогулку, куда-то испарилась.

Ещё полчаса назад я казалась себе такой решительной, когда звала парня на прогулку после церемонии закрытия. Мне хотелось быть дерзкой и смелой, открытой в своих желаниях. Не мямлить и не мяться, как пай-девочка. Говорить то, что хочу и думаю. И у меня это получилось. Я была по-настоящему рада, когда Эрнст принял моё предложение. И даже имела смелость назвать это свиданием. Но я никогда не думала, что Эрнст вот так пригласит меня на настоящее свидание. Да ещё и в аквапарк.

– Я не настаиваю, просто подумал… – он чуть-чуть отступил в словах, словно давая мне пространство для выхода из ситуации.

– Это свидание? – уточняю я, набравшись духу. «Вперёд, Макото, если идти, то идти до конца!»

– Ха! – он усмехнулся, глядя в полутьму. – Да, это приглашение на свидание…

«Вот ведь…а он принял эти правила игры. И вот теперь он всерьёз приглашает меня. Словно мы – пара. Но мы ведь едва знаем друг друга…Да и мало ли что?» Меня охватили тревоги. Не так я представляла себе начало отношений с парнем. Да и не было это на них похоже. Скорее мы играли в игру, кто кого больше смутит. Не мог же он всерьёз думать об этом? А что думала я? «Да, он мне нравится. Эрнст-кун необычный, очень непохожий на остальных, смелый и принципиальный. Иногда горделивый и надменный, но ему не безразличны окружающие. Он способен на поступок. И это мне в нём нравится. Он делает то, что считает нужным, при этом не заботясь о том, каким его видят окружающие. Но если смотреть вблизи, он может быть мягким и добрым, он тоже чего-то боится, испытывает сомнения. У него, безусловно, есть причины для грусти, а поводы для его радостей не понять так просто. Казалось бы, любой на его месте сейчас бы витал в облаках от восторга. А он просто махнул рукой, словно это его и не греет…»

Мы остановились напротив моей Веспы, и я поняла, что всё это время молчала, не сказав ни слова. А Эрнст-кун не торопит меня с ответом.

– Давай я скажу тебе сегодня в конце прогулки, – попросила я отсрочку.

– Как скажешь, – пожал он плечами. «Интересно, он огорчён этому? О чём он думает? Ждёт отказа? Или надеется на лучшее?» Он выглядел равнодушно, словно вопрос его практически и не заботил.

– Ладно, – я тряхнула головой и постаралась напустить на себя уверенность. – Куда хочешь поехать?

– На край света, – мечтательно попросил он.

– Ну, тогда, держись крепче, путь не близкий! – я завела мотор, сев за руль, парень устроился за спиной, и, дав газу, я тронулась с места в вечернюю даль.

Как же я люблю это ощущение скорости и азарта в крови, когда мотор бодро гудит, а мой железный конь мчит в горизонт! Это ни с чем не сравнится. Впервые я узнала об этом от своего двоюродного брата, когда он катал меня на своём мотоцикле. Это был массивный и мускулистый Харлей из Америки, блестящий металлом труб и дышащий силой. С тех пор я всю свою жизнь ждала момента, когда смогу сдать на права и упрашивала родителей подарить мне хоть какой-то мототранспорт. И при виде этой маленькой, уютной Веспы, моё сердце трепетало так, словно я увидела Yamaha YX600 или Softail. И нестись по автострадам на ней было едва ли не верхом моего удовольствия. А сейчас, разделяя с кем-то другим это ощущение, я была рада в 1000 раз больше. В школе я была единственной, кто имел права и водил, а подруги смотрели на это увлечение с явным непониманием, боясь даже садиться на Веспу. И вот нашёлся человек, который с радостью катается со мной и тоже получает удовольствие.

Мы мчались в горы. Может быть, это не край света, но небольшой парк над городом в горах стоял на самом обрыве и мог похвастаться красивыми видами вниз, на долину. Когда мы остановились на пустой парковке и слезли с Веспы, Эрнст осмотрелся, словно первые видел это место.

– Ты тут никогда не был?

– Вообще-то нет. Я не особо выбираюсь куда-то за город, – честно ответил он. – Нет такой надобности.

– И пропускаешь такие удивительные места, – усмехнулась я. – Пошли, край света совсем рядом.

Я взяла его за руку и потащила за собой. И очень удивилась, когда Клечек-кун ласково сжал мою руку. «Хорошо, что в сумерках не видно, как я краснею…» Я и сама удивилась своей неожиданной храбрости, но отступать было некуда.

Пройдя немного, мы оказались на небольшой смотровой площадке, огороженной перилами. Тут же стояла небольшая скамейка, на которой по утрам любят отдыхать старики, а днём семьи и парочки. Эрнст остановился у перилл и посмотрел на долину, простирающуюся внизу. Огни города сияли под нами, машины кружили по улицам, как светлячки, но их шум совсем не доносился сюда. Всё вокруг затихло, и мне было страшно нарушить это спокойствие.

А Эрнст всё смотрел и смотрел вниз, как будто выискивая для себя что-то в этом узоре огоньков. Осторожно встав рядом с ним, я посмотрела в его лицо и увидела странную тоску, смешанную с какой-то радостью. Словно в этой картине он видел что-то далёкое, но очень родное и приятное. Он не отрывал взгляд от долины и очень долго молчал, что это даже начало пугать меня. Но потом он вздохнул, впервые пошевелившись, и произнёс.

– Verweile doch… Du bist so sch?n…

– Что это значит?

– «Остановись, мгновенье, ты прекрасно…» – пояснил он. – Это из Гёте.

– Звучит красиво, – проговорила я, не зная, что ещё сказать к этому.

– Да, – кивнул он, улыбнувшись. – Да, красиво, – он облокотился на периллы и стал смотреть вдаль. – Знаешь, Санада-сан, за всё, что было со мной сегодня, я должен благодарить тебя.

– Меня? – я не ожидала это услышать.

– Да, – он продолжил, снова кивнув. – Когда мы с тобой говорили в четверг, ты сказала, что, может быть, стоит просто смотреть на людей проще. Не ждать подвоха и вражды, а пытаться понять их. До этого мне тоже говорили такие вещи, но мне говорили их, как указ, как обязанность, которую я обязан выполнять. А я ведь не обязан понимать всех и пытаться нравится всем. А тебе просто хотелось, чтобы я провёл фестиваль весело и интересно. Не пытался исправить своё отношение или делать глубокие выводы о своём поведении, а просто повеселился вместе со всеми. И мне на самом деле было очень весело.

– Ну, я рада, если тебе это помогло, – от его слов моё сердце стало стучать быстрее.

– Угу. Хотя весь этот шум с наградами – это не для меня. Я бы мог обойтись без этого. А теперь ближайшие пару недель мне проходу по школе не будет, – он снова стал бурчать, хотя совершенно беззлобно.

– Знаешь, – попыталась начать я, набрав воздуха. – Я тоже должна тебя поблагодарить…

– За что? – не понял он, повернув голову ко мне.

– За смелость, – резко выпалила я. – Да, за то, что показал мне пример смелости.

– Если ты про тех гопников, то это было скорее безрассудство.

– Нет, я не про то. Хотя… – я совсем запуталась в словах, поэтому сделала глубокий вдох, прежде чем продолжить. – Когда ты спас меня на парковке, ты был единственным на улице, кто обратил на это внимание. Ты не прошёл мимо, не стал отворачиваться, потому что тебе было не всё равно. Ты принципиально не захотел игнорировать проблему. Мы, японцы, скорее замнём всё, промолчим или стерпим, но не будем показывать возмущение или злость. Может быть, у нас нет на это смелости. А у тебя она есть. Когда я увидела это, я была восхищена тобой. Я сказала себе, что хочу быть настоящей собой и поступать так, как я считаю верным, независимо от мнения большинства. И тогда, на собрании класса, я настояла на проведении клуба настольных игр, хотя большинство проголосовало за ларёк с блинчиками. И оказалось, что это была самая оригинальная идея фестиваля, – я перевела дух, а Эрнст слушал меня со всем вниманием. – А ещё только на нашей первой прогулке я вспомнила, как мне нравится скорость и мотоциклы. Я вспомнила, ради чего я сдавала на права и трудилась, чтобы получить мопед. Не ради поездок в школу или в магазин, а именно ради этого. Чтобы лететь, как ветер над дорогой и чувствовать весь азарт движения!

– Вот как, – задумчиво пробормотал юноша.

– Я сказала, что ты похож на твой германский десерт, Чёрный лес. Ты гордый, принципиальный, серьёзный и непонятный. Но, если узнать тебя ближе, то мне ты кажешься больше, чем просто строгий европеец. Ты умеешь быть добрым ради других, бросаться на выручку незнакомым людям, – я чуть запиналась от волнения, говоря это. – Ты и радуешься, и грустишь, как-то по-особому. И мне бы хотелось знать, что ты думаешь, когда задумчиво молчишь и смотришь вдаль. Что ты видишь там. Что тебя печалит или тревожит, а что заставляет смеяться. Мне бы очень хотелось быть ближе к тебе. Не знаю, можно ли считать это признанием, но именно это я хотела сказать, – я потупила взгляд, боясь смотреть ему в глаза. И настало молчание. Такое долгое и тяжёлое, что мне невольно становилось страшно от того, что оно могло означать. Пересилив себя, я всё же посмотрела на Эрнста, и увидела тот самый загадочный взгляд вдаль. Словно он смотрит так далеко, что вообще ничего перед собой не видит.

«Он смотрит в себя…Сейчас он смотрит внутрь своей души или сознания…Что он там видит? Рассматривает меня? Обдумывает, что ему сделать и как ответить?» Волнение переполняло меня. Хоть я того и не желала, но я сказала много сокровенного, что было у меня на душе. И я до сих пор не знаю, можно ли считать это признанием в любви или чем-то вроде этого. Но, что сказано, то сказано.

– Эх, – наконец вздохнул он, возвращаясь из глубин мыслей. – Вы, японцы, удивительные люди. Только у вас я встречал столько форм выразить собственные чувства, не говоря о них напрямую, – он усмехнулся по-доброму, но меня едва ли не трясло от тревоги. «Неужели он именно так ответит на это всё? Посмеётся над культурными особенностями?» – Давай сядем, – он пригласил меня на скамейку и посмотрел на небо, где уже стали мерцать первые звёзды. Глядя в небо, он мелодично проговорил длинную фразу на немецком.

Oh, Stern dort am Himmel, so glaube mir,

wenn mein K?rper auch einmal vergeht,

meine Seele wird Dich doch stets kennen,

wenn sie die Verbindung besteht,

Einen Tempel wird sie sich weben

aus Strahlen, dem gl?nzenden Licht…-

und dort werde ich auf Dich warten,

denn vergessen kann ich Dich nicht…

Сказав это, он мечтательно улыбнулся, словно вспоминал о чём-то очень приятном. Я села рядом с ним, не понимая, что происходит. Когда мне так хотелось ясного ответа о его чувствах, он, как назло, делал всё, чтобы меня запутать.

– Что это значит? – осторожно уточнила я.

– Это значит:

О, Звезда моя! Находясь в небесах, поверь мне:

Когда бы ни погибло моё тело,

Душа моя будет всегда помнить о тебе,