Эрнст Паулевич Лютц "Калейдоскоп юности"

Не утратит связь с тобою,

Возведёт себе храм

Из твоих лучей, из сияющего света…

И я буду дожидаться тебя там,

Ибо позабыть тебя не смогу…

Ответил он, доставая наушники. – Мне вспомнилась это песня от чего-то. Наверное, от того, что в ней поётся о надежде, свете и доверии. Может, послушаем?

– Ну…давай, – я уже не надеялась получить от него ответ на своё признание, поэтому просто взяла наушник.

– Нет-нет, оба, – поправил он меня, давая и второй. При этом он улыбался как-то загадочно, но тепло. Взяв и второй наушник, я стала слушать ту песню, что он включил. У неё была плавная мелодия, исполняемая какими-то струнными и духовыми инструментами, а также чем-то вроде клавесина. Она лилась, как река, раскачивая меня на своих неспешных волнах, пока я глядела в небо. И небо, словно качалось надо мной. Ласковый женский вокал начал петь непонятные мне слова, словно колыбельную, и мне даже захотелось прикрыть глаза. Музыка никуда не спешила, и давала возможность расслабиться. И мне казалось, что в этой песне очень много тёплого и ласкового, какой-то доброй нежности, а ещё надежды, звёздного света и желания погрузиться в эту песню с головой, словно в звёздное небо. Я сама не поняла, как стала смотреть куда-то вдаль, далеко-далеко. И при этом думать о каких-то своих вещах. О том, что я только что сказала Эрнсту, о том, как волновалась и боялась его ответа. И его молчание тревожило меня. Но сейчас этого не было. Все эти тревоги и страхи покинули меня, оставив лишь спокойствие и умиротворение наедине с великим небом. Откинувшись на спинку скамейки я с улыбкой стала раскачиваться в такт песни, совсем не замечая, что происходит вокруг.

«Вот, наверное, что он чувствует, когда смотрит в себя…Такое спокойствие…И так хорошо…» Я уже перестала следить за куплетами, которые повторялись один за другим. Звёзды надо мной сияли, как красивая гирлянда, переливаясь разными цветами, и мне казалось, что голоса певцов идут от них. Я совсем забылась, пока песня в какой-то момент не закончилась, и я не обнаружила себя снова на скамейке. Повернувшись, я увидела, что Эрнст сидит рядом и пристально смотрит на меня, явно о чём-то размышляя. Мне стало так неловко от того, что я потеряла даже ход времени.

– Тебе понравилось? – спросил он, когда я вынула наушники.

– Что это было? Это было словно…словно чудо…

– Это была песня одной немецкой группы, – улыбнулся он. – Песня о Звезде. Человек поёт песню для Звезды и просит её оберегать его в жизни и даровать ему свет надежды, – голос Эрнста звучал непривычно мягко. – Наверное, у каждого из нас есть своя Звезда, к которой мы обращаемся в разные минуты.

– Да, ты прав, – тихо проговорила я.

– Теперь ты знаешь немного о том, что меня печалит и радует, – сказал парень, убирая наушники. – Тебе это нравится?

– Да, – кивнула я. – Это очень…необычно. Но я рада, правда…

– Тогда, я тоже рад, – в свете фонаря я видела, как блестят глаза Эрнста-куна. – Я бы тоже хотел узнать о тебе больше. Ты очень разная. То ты меня стесняешься, то наоборот, ведёшь себя словно лихая байкерша. Иногда ты словно преодолеваешь какую-то часть себя, чтобы казаться сильной. А иногда боишься простых слов. Мне нравится, какой ты бываешь, когда набираешься смелости и проявляешь характер. Мне бы хотелось видеть это чуточку чаще.

– Это… – я с трудом стала понимать, к чему он это говорит. В памяти тут же всплыли мои слова, сказанные несколько минут назад, я осознала, что это и есть его ответ. Но всё же решила уточнить. – Ты бы хотел…встречаться?

– Не знаю, можно ли это так называть, – задумчиво оценил он. – Но да, я бы хотел быть с тобой ближе, Санада-тян.

Я замерла от его слов. Казалось, что это потрясёт меня до глубины души, как взрыв, но они удивительно мягко легли в мою душу. То ли это из-за песни, которую я слушала, то ли он умел так говорить, что я не чувствовала шока, но мне было радостно и приятно от его предложения. Я ощутила в душе непривычное тепло, сердце приятно забилось в груди, а мне захотелось улыбаться. И это не было шоком для меня. Словно та самая магическая песня сама всё сказала мне о его чувствах.

– Ты будешь со мной встречаться, Санада-тян? – уже напрямую спросил он.

– Да, – выдохнула я с облегчением, понимая, что говорю то, что хотела сказать всё это время.

– Ну так выше нос! – неожиданно весело подбодрил меня парень, и мы рассмеялись.

Потом мы послушали ещё несколько немецких песен, значение слов которых Эрнст мне вкратце описывал. Язык у его народа очень странный. С одной стороны, он кажется грубым и громоздким, а ещё в нём много шипящих звуков. Но иногда он похож на мурчание кота или ласковый шёпот, навевающий хорошие сны.

Однако, долго задерживаться мы уже не могли. Время поджимало, и, сев на мою верную Веспу, мы вернулись в город. Остановившись перед домом юноши, мы стали прощаться.

– Дай мне свой номер, Санада-тян, – попросил он. – Обещаю, что не буду надоедать.

– Тогда надоедать буду я! – это было смелое заявление.

– Ха! – усмехнулся Эрнст. – Ну, ладно. Тогда я буду писать на немецком.

– Злюка! – я изобразила обиду.

– Ну-ну, Санада-тян, будет повод выучить язык, чтобы слушать немецкие группы.

– Слушай, – решительно начала я. – Мы же теперь пара. Называй меня по имени.

– Макото-сан?

– Ты всегда такой официальный?

– Макото-тян?

– Вот, уже лучше, Эрнст-кун…

– Ты так и не ответила на счёт аквапарка, – напомнил он.

– На следующих выходных я свободна.

– Значит, так и поступим… Ладно, тебе пора, а то дома будут волноваться.

– И это – всё, что ты можешь сказать своей девушке на прощание? – поддела его я.

– Ц! Вот ведь… – я и сделать ничего не успела, как парень в одну секунду оказался вплотную ко мне, обнял меня за плечи и притянул к себе. И наши губы соприкоснулись. «Это ведь мой первый…» Я даже не знала, что делать в такой момент. Стоя посреди улицы в подвешенном состоянии, я едва сориентировалась. «Ах так, вредный хитрюга!» К своему удивлению, я поняла, что не хочу прекращать это. Наоборот, во мне разгорелось желание подразнить Эрнста, и я не дала ему разорвать поцелуй, взяв его голову в свои ладони. Вместо этого я стала дразнить его, настаивая на продолжении. И он принял мои условия.

И только звонок мобильного в моём кармане заставил нас прекратить и отпустить друг друга. Я ответила маме, что уже еду домой, чтобы она не волновалась, и посмотрела на юношу. Мы стали смеяться от нашей шалости.

– Напиши, как доберёшься до дома, – попросил он строгим тоном, когда смех прошёл. – Ладно?

– Хорошо. Я думаю, всё будет в порядке.

– На всякий случай. Мне так спокойнее.

– Спасибо тебе за сегодня.

– И тебе. Я… – тут слова замерли у меня комом в горле. «Могу ли я это сказать ему? Я уже хочу сказать эту заветную фразу, но могу ли?»

– Я люблю тебя, – он опередил меня в этом.

– И я тебя, – мне стало немного грустно, что не я первая сказала ему.

– Не унывай, – подбодрил он меня.

– Доброй ночи тебе, Эрнст-кун.

– Доброй ночи, Макото-тян.

Как бы мне не хотелось остаться с ним ещё немного, но надо было ехать. Сев на Веспу, я дала газу несколько раз, и сорвалась с места в вечернюю тьму. На сердце у меня, наверное, пели птицы. Этот день, день летнего фестиваля во втором классе старшей школы я запомню на долго. Моему счастью не было предела и мне казалось, что я не усну сегодня до самого утра.

Мицугу Кизоку

– Я боюсь за тебя, – осторожно произнёс я, глядя на Эрику в темноте. – Может быть, останешься у меня сегодня? Он успокоится, и можно будет мирно всё обсудить.

– Нет, – Эрика лишь мотнула головой. – Так будет только тяжелее. Он будет ещё больше орать и ругаться.

– Милая Эрика… – только и смог сказать я, чувствуя всё своё бессилие и неспособность защитить любимого человека. Но я и сам прекрасно понимал, что все мои действия сейчас сделают только хуже. Гутесхертц-сан точно не отпустит сегодняшнюю встречу просто так. И любое моё вмешательство сделает только хуже. Сейчас я должен смириться и отступить, чтобы не натворить бОльших проблем.

Мы шли с Эрикой по улице и почти не разговаривали. Она понемногу успокоилась, видимо, готовясь к встрече с родителями. Она смотрела себе под ноги и лишь иногда мотала головой, словно отгоняя тяжёлые мысли. А я держал её за руку, пытаясь передать хоть частичку своей теплоты. Она точно понимает, что я чувствую. И она знает, как я её люблю. И никогда не оставлю.

В какой-то момент нашего пути она прижалась ко мне плечом, взяв меня под руку. «Милая, милая Эрика. Пожалуйста, только дождись меня. Я обязательно что-то придумаю, я смогу. Только не угасай. Только не отпускай меня…» Я хотел сказать ей это прямо сейчас. Хотел, чтобы она услышала голос моей души.

На улице было уже темно, вдоль дороги сияли бледные огоньки фонарей. Редкие машины проносились мимо, разрывая покой ночного города. Где-то в стороне трещали цикады. Я вспоминал события этого дня, словно это было давным-давно. Как я шёл в школу, как увидел Эрику за столом в клубе, и сердце невольно наполнилось теплом. Раньше там сидел я, а теперь она. И стихи Шиллера, напечатанные на двух языках в сборнике. И сердце кольнули воспоминания о наших общих школьных днях, которые мы проводили вместе. Наверное, даже втроём, потому что Эрнст тоже всегда был где-то рядом. Этот забавный мальчишка, чьи блюда я сегодня ел. Неужели нашлось что-то, что смогло его изменить? Кто это был? Неужели маленькая Хироши-тян? Когда-то мне казалось, что нас всегда будет трое в нашем маленьком клубе. Я с Эрикой и ворчливый, мрачный Эрнст. Но я закончил школу, в тот последний день, в кабинете, залитом закатными лучами я и Эрика. Она читала японские сказки. И казалось, что для нас всё закончилось. Но, на самом деле, в тот багровый закат всё только начиналось. Как это было у Шиллера?

« Бог лучезарный, спустись! жаждут долины

Вновь освежиться росой, люди томятся,

Медлят усталые кони,-

Спустись в золотой колеснице!

Кто, посмотри, там манит из светлого моря

Милой улыбкой тебя! узнало ли сердце?

Кони помчались быстрее:

Манит Фетида тебя.

Быстро в объятия к ней, вожжи покинув,

Спрянул возничий; Эрот держит за уздцы;

Будто вкопаны, кони

Пьют прохладную влагу.

Ночь по своду небес, прохладою вея,

Легкой стопою идет с подругой-любовью.

Люди, покойтесь, любите:

Феб влюбленный почил…»

Звучит как-то уж слишком пафосно и так «по-немецки». Очень подошло бы Эрнсту. Нет, наше признание было совсем другим. Эрика дрожала, боясь посмотреть на меня, а я лишь внешне сохранял спокойствие. И я первым не сдержался. И поцеловал её. Её тихий голос до сих пор стоит у меня в памяти. «Я люблю Вас…Кизоку-сан». Наверное, это были самые тёплые и светлые слова, что я слышал в жизни…

Я шёл по вечерней улице, держа Эрику под руку, и вспоминал тот прекрасный багровый закат. Мне вдруг захотелось что-то сделать, сказать, сотворить. Не важно, что, не важно, как. Я просто хотел, чтобы в этот тяжёлый момент Эрика верила, что ничто не потеряно, что я всегда с ней, что я никогда не брошу её в одиночестве. Моя рука потянулась к телефону, и я быстро включил одну из песен.

Это было мягкое клавишное вступление, ноты плавно стекали из динамика и капали за нашими шагами. Эрика ничего не сказала, только крепче обхватила мою руку и прижалась.

Играла медленная и лиричная песня The Eagles «Desperado». Мягкий вокал Дона Хенли пел немного грустную, но светлую песню об одиноком человеке, десперадо, которого, всё же, кто-то ждёт и любит. И будет любить, несмотря ни на что. Наши шаги сами подстроились в такт музыке, и мы стали слегка раскачиваться, а Эрика впервые за это время подняла голову и посмотрела на небо.

– Сегодня… – помедлив, начала она. – Чудесный день… – она чуть-чуть помолчала, а потом добавила. – Потому что ты со мной.

Мы остановились посреди тротуара и встали напротив друг друга. Я заглянул ей в глаза и увидел в них слёзы и отблеск улыбки. Это так трогало меня, что я думал, что сам расплачусь перед ней. Но вместо этого я взял её в объятья и прижал к груди.

– Моя любимая Эрика, – прошептал я в темноте. – Я сделаю так, что каждый наш день будет чудесным. Ты только не отпускай меня.

Она подняла голову и робко потянулась ко мне.

«It may be rainin', but there's a rainbow above you

You better let somebody love you

Let somebody love you

You better let somebody love you…

Before it's too late»

Мы окунулись в последние строки песни, словно в кристально-чистое море. И наши губы легко-легко соприкоснулись в поцелуе.

Люба Русакова

– Ты представляешь, как это будет звучать со сцены, Русакова-сан?

– Да всё в порядке, мы же не дети какие-то, – насмешливо ответила я, махнув рукой куратору. – Наслаждайтесь, Ханекава-сенсей…

И мы вышли на сцену под аплодисменты зрителей внизу. Концерт в честь фестиваля завершался, и наша группа должна была играть под завершение. Я намерено выбила нам закрывающую позицию. Они думают, что зрители будут скучать и зевать, поэтому все с радостью отдали нам право закрыть фестиваль окончательно. Да, слабаки отсеялись и ушли, так что с нами остались только те, кто был готов наслаждаться музыкой до конца. Я помахала публике.