– Извините пожалуйста! – Сёма подошёлся робко.
Прораб – был занят наставлением:
– Да ёбана рот, Петрович! Я ж говорил ему, конденсаторы на этой неделе ставить надо. Сроки все сгорели нахрен!
– Да не знаю я, как конденсаторы эти сраные ставить! – Петрович почёсывался как школьник, с каким-то труборезом в руке. – Ну вот чё с бандурой этой делать?
– Да я в душе не ебу.
– И я тоже не знаю.
– А кто знает?
– Сидорович знает.
– А где Сидорович?
– А хуй его знает.
И стоят над бандурой – смотрят.
– Ну чё – давай гугли?ть, – прораб полез в карман за телефоном.
– Извините пожалуйста, – вклеился Сёма. – Я журналист, из «Сельпо-Инфо», у меня к вам вопрос.
– Чего тебе? – прораб дёрнулся. – Да не сюда лей ты, ёбана! В левые! В левые!! Так, журналист, – давай быстро выкладывай, чё у тебя?
– Я пишу материал про русского мужика. Вы случаем не знаете где бы его можно найти?
– Да нету твоего мужика уже лет сто здесь! Бабы всё – одни бабы и пидарасы!! Говна налепят и довольны! Я, бля, не знаю, почему эти дома не разваливаются ещё. Э-э! Да куда ты льёшь??
Изрядно приуныв, Сёма выключил диктофон и отправился искать 5к знаков дальше. Купил билет на электричку, взял бутылочку пива – и поехал в сёла далече: и чем глубже в Среднюю полосу, тем желтее осенние зубы, тем заунывнее плачут берёзы, тем звонче плещутся речки, и одинаковее-неотличимее сёла – и даже непонятно, где сходить-то?
Выпрыгнул на станции «Русское» (хорошее начало для статьи) и пошёл по дерёвне: лягушки квочуть, собаки лають, гуси ходють – лепота! Включил диктофон и зашёл в дом, первый попавшийся, – там старуха в шортах, косынке и с серпом: на скамейке сидит, со лба пожилого пот утирает.
– З-здрасьте! – проговорил Сёма кое-как (серп он только на советском флаге видел). – Вы не подскажете, где бы мне русского мужика найти? Я статью пишу.
– Поме?рли все, – отвечает она с уплывающими глазами. – Первый муж – спился. Второго мужа трактором переехало. Третий раз вышла – не муж он никакой, а тряпка половая. ЛЮ-СЯ! – заорала она так, что дух выпрыгнет. – Ты куда перчатки закопала, коза ты этакая!
– А можно всё-таки взглянуть на вашего мужа?
– Ну гляди.
Она задрала на скамейку ноги – из-под них приподнялось лохматое, заросшее мхом нечто, с выкаченными глазами и слюнявой губой. Сёма сразу узнал профессионала в национальном русском спорте – алкоголизме.
– Понятненько, – сказал Сёма и записал что-то в телефон. – Так у вас, получается, одни женщины в посёлке?
– Так и есть. – Старушка сделала знак: муж улез обратно, а она поставила ноги. – И рожаем, и ро?стим, и кормим, и пашем – всё сами.
– Так, я сейчас – погодите минутку, пожалуйста.
Сёма отошёл к заросшему забору, уставившемуся в жёлто-поле, и набрал шефа:
– Здрасьте, Николай Гаврилович! У меня что-то не клеится материал про русского мужика – может, я про русскую бабу лучше напишу?
Повисла некоторая пауза. Затем шеф – с накаляющейся расстановкой – проговорил:
– Про феминизм – у нас уже – Оля пишет.
– А я не про феминизм, я про русскую бабу…
– Ты что – хочешь, чтобы я тебя уволил?
– Да нет. Я только. Я просто…
В ответ раздался отборный русский мат, да такой лихой и изобретательный, что местные сходились поучиться, а потом ещё внукам рассказывали – во какие слова учёные люди знают! Насилу отбившись от автографов, Сёма убежал в поле – дальше 5к знаков искать.
Куда только в этих поисках его ни заносило – военные части, заводы, бурильные шахты, горы, Байконур – нет нигде русского мужика! Мямли, бабы, тюфяки, слюнтяи, полудурки, подштанники, бездари, неженки, хлюпики, маменькины сыночки – эти есть, сколько угодно! А русского мужика нету. Нигде.
И даже некому сказать «эх!» и выйти целое поле скосить!..
Ну а пока Сёма искал русского мужика, его успели уволить из «Сельпо-Инфо», возлюбленная переписала на себя квартиру, друзья и родственники заблокировали номер телефона, – а он, как угорелый, метался на север, запад и восток, потом на юг, потом на север, потом на запад – и по новой, и опять.
К декабрю – когда открылись зимники на Чукотку – Сёма решил попытать удачу в последний раз. Ёжась от волчьего воя, проваливаясь в снежной буре по пояс, он вышел на дорогу, спрятал нос в ворот пуховика (дышать тёплым паром и греться), готовый найти всё-таки русского мужика – или замёрзнуть насмерть.
Из абсолютной черноты вдруг вырулил обтрёпанный рыжий КАМАЗ – он разреза?л мечущуюся бурю мощными фарами и смотрел в непроглядную ночь своей несгибаемой мордой. Машина остановилась, дверь распахнулась – какая-то небывалая рука схватила Сёму за шкирку и кинула в кресло, жаркое как сам ад.
– Ты знаешь, что тут медведи и волки шалят? – сказал железобетонный мужик за рулём.
– Да говорили что-то.
– Куришь?
– Нет, спасибо.
Мясистый, округлый, со лбом-утюгом и красноватыми поленьями рук, невозмутимо крутил баранку трясущегося КАМАЗа – мужик.
Сёма возликовал: он достал телефон и включил диктофон.
– Я корреспондент… эм… вернее – бывший корреспондент «Сельпо-Инфо», пишу статью про русского мужика. Расскажите про себя, пожалуйста.
Ну мужик что – закурил и давай рассказывать: неторопливо, основательно, добротно, он рассказал всю свою жизнь – от пелёнок до КАМАЗа – точно такую же, до детальки такую же, как у любого другого мужика в любом другом регионе и сто, и двести и, три тысячи лет назад: обычную-преобычную, скучную-прескучную, незатейливую-незатейливую, но такую честную, что просто обнять хочется. Одних заметок Сёма набросал на 10к знаков, хотя трясло так, что буквы плясали и мазали светом.
– Я думаю, настоящий мужик – это тот, кто лямку тянет. Ну чё, тянем пока, тянем… И ещё потянем! – закончил мужик своё повествование.
– И последний вопрос. – Сёма оторвался от телефона. – Откуда вы родом?
– Башкортостан.
– И вы… вы, получается, башкир?
– Ну да.
– Остановите машину.
Сёма вывалился в жестокий сугроб, подавился бураном, попытался пнуть какую-то ледяную глыбу – и чуть не сломал пальцы ног.
Отбивал чечётку.
А мужики на КАМАЗах ехали цепью, в пурге тыкаясь носом как уточки. Сёма перебрал, кажется, всех – там были мордвины, татары, буряты, ненцы, якуты, ханты-манси, дагестанцы, казахи, украинцы, белорусы – кто угодно, но только не русский мужик.
Замотанный и совершенно отчаявшийся, Сёма доехал остаток пути до Анадыри с каким-то алтайцем, который всю дорогу молчал и пялился в раздирающую глаз полярную черноту (только мутный снег и видать).
В Анадыри Сёма собрал последние копейки и сел на самолёт обратно в Москву (денег осталось ровно триста рублей). Последний аэроэкспресс давно уехал (да и всё равно пятьсот рублей стоит), так что он просто вышел во Внуково, нашёл «Продукты 24», купил формовой хлеб и сел жрать его на морозной лавочке, под фонарём, – и так курить захотелось… Сёма возвращается в магазин, тянет деньги, – а в ответ равнодушное лицо продавщицы:
– Паспорт.
– Какой ещё паспорт?
– Паспорт, – продавщица повторяет.
А Сёма по карманам хлопает, смотрит – ничего. Только что был же!.. Без него бы в самолёт не пустили!
Объясняет продавщице ситуацию: тяжёлый день, жизнь под откос, не могли бы вы в порядке исключения… – а та качает головой сочувственно, качает, и повторяет: паспорт. Ну Сёма открыл звякающую дверь – и на улицу: дальше кусать сухомяточный хлеб, пялиться в ночь.
Вдруг – какой-то дымок засвербел, прямо рядышком с носом. Сёма поднял глаза: в тулупе из овчины, клетчатой рубахе, вязаной шапке и косолапой бороде – стоял и курил какой-то человек. Вид у него был порядочно драный, неумытый, но как-то себе на уме.
– Издалека? – спросил он дружелюбно.
– С Чукотки, – ответил Сёма.
– Холодно там?
– Холодно.
– Эх-ёть! – сказал тот и цокнул.
Сёма откровенно пялился на бреющий уголёк. Человек молча протянул пачку.
– Да я… – оробел Сёма, – я вообще сам купить хотел, но без паспорта не продали.
Без лишнего трёпа, человек затушил недокуренную сигарету и протянул размашистую ладонь. Сёма смутился, но догадался и положил в неё двести рублей – тот кивнул:
– Ща. – И отпахнул звякающую дверь.
Прождал Сёма самое большее минуты полторы, как этот человек – себе на уме – вернулся, протянул ему чек, пачку «Явы», пятьдесят рублей бумажкой и ещё двадцать мелочью. Сёма взял пачку и пятидесятку, а от монеток отмахнулся:
– Да вы оставьте себе!
Человек хмуро перекинул сигарету из уголка рта в другой:
– Нет, брат. Мне чужого не надо.
Тогда Сёма принял – с благодарностью – монеты и бросил их в карман. Распечатывая золотистую пачку, он краем глаза заметил, что человек с бородой смотрит на забытые на ладони пятьдесят копеек.
– Полтина… – сказал он задумчиво. – Как раз с двухсот десятина получается, хэ! – Подкинул монетку и сунул в карман.
Минуты четыре они стояли и молча курили – как бы обо всём уже поговорив. Курили и смотрели, как снежные искры валятся и мечутся друг с дружкой внутри фонарного луча. Потом человек себе на уме аккуратно затушил сигаретку о мусорку, пожал руку, подмигнул:
– Будь здоров!
И скрылся за магазином.
Сёма докурил тоже, оторвал ещё хлеба, шмыгнул… А потом раскрыл рот и понял: русский мужик. Он бросил хлеб и побежал следом, – но тот уже исчез в снегах земли русской.
Восток/Запад
Дело было в Новосибирской/Омской/Оренбургской/Челябинской/–Саратовской области: дикий юг, выжженные чёртом прерии, стёршиеся до гравийки дороги, курды, рыси, контрабандисты – граница Россия/Казахстан.
По бескрайней пустыне, в костюме «дольче габана», в туфлях, исполненных песка, – идёт курд/казах/узбек: у него на поясе семь/восемь килограмм чёрного опиума.
В дождливой деревне – усталый/понурый/тоскливый – сгорбился над толстой книжкой русский анархист: с грустным чаем, пережёвывая морковку.
На погранпосте, в ковбойской/соломенной шляпе стоит пограничник с биноклем (человек без национальности). Настроение у него великолепное/у
дивительное/превосходное/невообразимое/восхитительное/чудесное/невероятное/изумительное/блистательное/исключительное/шикарное/предвкушающее – завтра он выходит в отпуск.
Курд/казах/узбек/иранец/индус/афганец/а-впрочем-чёрт-его-знает-кто – по имени Абдухаил – элегантно заносит/перекидывает/опускает свою ногу и рвёт о колючую проволоку штанину (русская сторона). Он оправляется и шлёпает по песку дальше.
Русский Сергей/Степан/Михаил/Андрей/Пётр/Жора/Артём/– Ваня (по фамилии Устал) чай допивает/закрывает словарь Даля и отправляется на место встречи – в здешний салун/таверну/сельпо.
Пограничник Антон/Артём/Александр/Асаф/Азамад/Абай/Антипа/Аве
ссалом/Агей/Антиох– Вася заканчивает смену и в пыльном УАЗе-буханке едет домой. Тут/вдруг ему приходит эсэмэс от жены с просьбой зайти в «Эпицентр», купить молока/сливок, а то не с чем пить кофе. Вася хмурит лоб.
Весь в клубах пыли, Абдухаил парадной/измождённой походкой – мимо перекати-поля из проволоки – входит в село. Наклонившись/зачерпнув
/хлебнув воды из колонки, на тюркском/пакистанском варианте русского он спрашивает девочку, где кафе «Эпицентр». Она показывает и садится на велосипед. Абдухаил вешает пиджак на руку и остаётся в жилетке.
В галошах/кальсонах/майке, Ваня идёт подпито?й походкой, но это только видимость – Ваня летит, ведь он трезвенник/стретейджер/веган/– сыроед (как пишет академик Уголь: «Аппендикс содержит микрофлору, позволяющую питаться солнцем и левитировать – именно поэтому его целенаправленно вырезают»). Летит, а кругом – развезло дождь, сельские сопли, коровы породы «Освенцим», кривозубые/разъехавшиеся домики, ямы по подбородок, битые бутылки, гнилые скамейки – (словом, русская действительность) и –
«ЭПИЦЕНТР»
