Удивительно, но я узнал обоих с первого взгляда. Рыжий – Кулябьев Олег, троечник, самый здоровенный в нашем восьмом «В», с первого дня выбрал меня объектом насмешек и мелких, но неприятных шуточек. Второй, Вовка Черняк, сам по себе особой угрозы не представлял, но умел так поддакнуть своему «патрону», чтобы даже пустяковую подколку сделать особенно обидной. Пока ещё это не переходило в что-то пожёстче – но память подсказывала, что ждать этого недолго.
Не то, чтобы я был ботаником или маменькиным сынком. Просто… в первой своей школе, где я проучился в первого класса, подобных вещей не происходило. Нет, мальчишки могли ссориться, драться, даже подолгу враждовать – но вот травли новичков или кого-то, выбранного изгоем, на моей памяти не случалось. Здесь же, столкнувшись с другими отношениями, я растерялся – и в результате стал объектом издевательств со стороны Кулябьева и троих его прихлебателей. Помнится, особенно обидно было, когда они вчетвером принимались осыпать меня насмешками в присутствии девчонок – и было особенно обидно, когда одноклассницы весело хихикали, услыхав очередной оскорбительный пассаж.
Разумеется, я попытался решить проблему, разобравшись с Кулебякой один на один – но нет, эти ребята предпочитали действовать сообща, и первая же попытка закончились для меня унизительными побоями. К своему стыду я тогда испугался, чем окончательно закрепил в глазах своих мучителей свой статус мальчика для битья. А потом – проблема решилась сама собой, поскольку рыжий главарь и двое его «миньонов» в девятый класс не прошли, а Черняк, оставшийся в одиночестве, не рискнул продолжать в том же духе. Тем не менее, эти полтора месяца унижений не прошли для меня даром – у Кулебяки нашлись последователи из параллельного «Г», с которым нас слили на следующий год, и мне пришлось потратить целую четверть, чтобы избавиться от унизительного клейма отверженного.
– Само, говоришь? – я демонстративно поглядел на асфальт под их ногами. Ни наледи, ни лужи, поскальзываться не на чем. – Что ж так неосторожно, а?
Я нарывался на драку прямо сейчас, и это было очевидно обоим моим оппонентам. Но до звонка на первый урок оставалось чуть больше десяти минут, и рыжий, видимо, решил пока не нагнетать.
– Ладно, на переменке поговорим… Монах!
Монах – это я, уже успели прилепить прозвище. Впрочем, на это я не обижаюсь, оно и в прошлой школе было такое же, в полном согласии с фамилии «Монахов». А вот тон говорившего мне не понравился, но с этим мы ещё разберёмся… потом.
– Обращайся! – я изобразил жизнерадостную улыбку, надеясь, что она получилась похожей на оскал. – И гляди, не споткнись ещё раз, а то можно ведь носик расквасить, будет бобо!
Кулебяка при этих словах дёрнулся, но Черняк схватил его за рукав и что-то торопливо зашептал, после чего оба повернулись и заторопились в сторону школы. Я проводил их взглядом и встал на четвереньки, чтобы вытащить из-под «Москвича» сумку. Наскоро обтерев с неё грязь, я перекинул ремень через плечо и тряхнул головой. Да что это происходит, в самом-то деле? Шагу ступить не успел, как уже угодил в колею, накатанную бесчисленными книжными попаданцами в собственное детство. И уже, подобно им, готов строить планы: как бы разобраться с теми, кто имел неосторожность задеть меня в прошлой жизни? А с другой стороны, куда деться? Набивать по второму разу уже набитые однажды шишки – что может быть глупее? Разве что, полагаться на то, что подобные конфликты можно разрешить на словах. Н-да, первый полноценный день попаданца в новой реальности начинается не слишком-то духоподъёмно…
Я обогнул угол пятиэтажки – и оказался на школьном дворе. Народу здесь было полным-полно, толпятся перед крыльцом, ожидая чего-то. У многих в руках – букеты, что удивительно. Конечно День Космонавтики, – это праздник, тем более, для нашей семьи. Но в череде широко отмечаемых «красных дней календаря» он, помнится, никогда не числился. А тут – толпа школьников всех возрастов, цветы, девчонки подозрительно нарядные, над козырьком крыльца красуются два кумачовых полотнища, натянутые на каркасы из реек. На первом вполне предсказуемое «12 апреля – День Космонавтики!»; на втором же, поуже и подлинней, красуется лозунг: «Освоение космоса – кратчайший путь к построению коммунистического общества! Л.И. Брежнев». Не успел я удивиться ещё раз – что-то не припомню я таких высказываний за «дорогим Леонидом Ильичом», как и не помню, чтобы 12-е апреля когда-нибудь отмечали у нас с такой помпой – как большой чёрный динамик, стоящий на крыльце, зашипел, закашлялся, и над головами собравшихся поплыло бодрое:
«…Заправлены в планшеты космические карты,
И штурман уточняет последний раз маршрут.
Давайте-ка ребята закурим перед стартом,
У нас ещё в запасе четырнадцать минут…»
Забавно, усмехнулся я, здесь ещё не наступила эпоха повальной борьбы с курением. И то, что в наши времена не задумываясь, объявили бы вредоносной пропагандой, никто тут предосудительным не считает.
Сюрприз – а уроков-то сегодня, оказывается, нет! То есть по расписанию они есть, те самые, что указаны у меня в дневнике – но на деле большую часть первого урока, труда, съел импровизированный митинг на улице; второй урок, русский превратился в праздничный классный час, благо учительница литературы Татьяна Георгиевна (сам вспомнил, без подсказок!) оказалась заодно нашим классным руководителем. Третий же и остальные уроки были отменены по всей школе – нас собрали в актовом зале, и после положенных речей устроили просмотр… как думаете, чего? Правильно, «Отроков во Вселенной!» То есть на этот фильм я сегодня всё же попал, хотя и без бонуса в виде общения с юными актёрами.
Соответственно, и встреча с одноклассниками вышла несколько смазанной. Почти всех я узнал, однако общения не получилось – все были радостно возбуждены по случаю праздника, и даже разборка с Кулябьевым похоже, откладывалась. Что ж, мне это, пожалуй, на руку – окончательно лохом и чмошником меня ещё не успели выставить, а значит, единожды данный отпор позволит поставить себя в новом классе, что называется, «с чистого листа». Но об этом будем думать потом, в понедельник – сегодня рыжему и его рыбам-прилипалам точно не до меня.
Как и мне не до них. Потому как сюрпризы продолжились, и ещё какие! Ну, хорошо, насчёт масштабов празднования Дня Космонавтики я мог и запамятовать (хотя – с чего бы, всё остальное, вроде, помню?), но вот содержание речей, лозунги, праздничные стенгазеты и прочая наглядная агитация, которой в изобилии увешаны и актовый зал, и школьные рекреации – с этим как?
Про удивившую меня цитату Брежнева я уже упоминал. Но ею дело далеко не ограничилось: на первом этаже, возле школьной раздевалки, где висят расписания уроков, я обнаружил стенгазету, выпущенную к праздничной дате одним из десятых классов. Не меньше четверти её объёма составляла старательно переписанная от руки и снабжённая вырезанными из «Огонька» фотографиями статья дорогого Леонида Ильича. В ней подробно, в деталях, излагалось, как в бытность свою первым секретарём ЦК КП Казахстана он принимал участие в строительства космодрома Байконур, в частности – всячески отстаивая строительство этого объекта не в Дагестане и не в низовьях Волги, на так называемых «Чёрных Землях», а именно в Казахстане. Более того: Брежнев в статье упоминал, что став секретарём ЦК КПСС, он продолжал курировать вопросы развития космической техники, и даже был удостоен Золотой Звезды Героя Соцтруда за подготовку полёта Гагарина. Ни одной из этих подробностей я не помнил совершенно, но в одном мог дать голову на отсечение: парадных медальонов с профилями Гагарина, Королёва и Леонида Ильича в нашей реальности мне не попадалось.
А на закуску – прочувствованный пассаж из речи директора насчёт развития и углубления международного, в особенности, советско-американского сотрудничества в космосе! Поначалу я на это не отреагировал, решив, что речь идёт о подготовке к полёту «Союз-Аполлон», широко разрекламированного и в нашем прошлом. В конце концов, на дворе 1975-й год – и именно этот полёт наряду с окончанием вьетнамской войны стал чуть ли не самым запоминающимся его событием. Но когда директор упомянул о запущенной в прошлом году станции американской орбитальной станции «Скайлэб-2» я насторожился. Тут-то и прозвучали слова насчёт советско-американской миссии – но к моему глубочайшему удивлению, она называлась вовсе не «Союз-Аполлон», а «Союз-Скайлэб» – долговременная, как я понял из речи, программа, в которой кроме нашего корабля должна быть задействована первая американская орбитальная лаборатория. Что-то подобное, как я припомнил, планировалось и «у нас» – но так и не состоялось; здесь же об этой программе говорят, как о свершившемся факте. Мало того: на кружащей сейчас по орбите станции «Салют-4» работает совместная советско-американская экспедиция из двух человек – Виталия Севастьянова и неизвестного мне астронавта по имени Масгрейв, – а ближайший запуск «Союза» (порядкового номера директор не упомянул) производится для того, чтобы доставить на вторую «Небесную лабораторию» двух наших космонавтов, которым предстоит работать там с американцами и невесть как затесавшемся в их компанию французом!
Всё это не лезло ни в какие ворота и напрочь смазало удовольствие от просмотра любимого фильма. В итоге я едва досидел до финальной сцены с запиской (помните: «Не пора ли на Землю, друзья?) после чего подхватил сумку под мышку, выбрался из актового зала и, не чуя под собой ног, припустил домой. Ладно, с космосом, так или иначе, разберёмся, даже не зарываясь в газеты – вот вернутся родители, и я всё узнаю из первоисточника. Но интуиция уже сейчас прямо-таки вопит, что этим сюрпризы не ограничится, и давешний «ЗиСовский» шильдик на решётчатой морде стотридцатого «зилка» – всего лишь первый из них.
Сам не помню, как добрался до дома. Захлопнул дверь, отпихнул сунувшуюся, было, лизаться собаку, стащил ботинки и как был, не снимая куртки, потопал на кухню, к телефону. Произошедшее требовалось срочно обмозговать, но сначала надо принять кое-какие меры предосторожности.
– Бабуль? Это я. Да, всё нормально, только из школы. Что, Дворец? Нет, не пойду, устал, шумно у нас очень было – праздник ведь, а вместо третьего урока ещё и кино показывали. Да, и тебя тоже поздравляю, и деду передай поздравления… Только к вечеру вернётся? Ну да, конечно, у них там тоже торжества… Нет, не голодный, от вчерашнего обеда осталось. Что на ужин? Схожу в магазин, куплю пачку пельменей. Да-да, завтра прямо с утра к вам, не волнуйся… Ладно, пока, а то мне тут ещё кое-что сделать надо.
Так, полдела сделано, сегодня визита бабушки не будет. Это, с одной стороны, неплохо – не придётся объясняться насчёт собаки. А с другой – насчёт обеда я наврал, сковородка пуста и мне, в самом деле, придётся идти в магазин. Я встал, швырнул куртку на стол (хорошо, мать не видит, она бы мне задала!) и протопал в родительскую комнату. Деньги мать оставила как обычно, в сахарнице… так, трёх рублей должно хватить – пресловутые пельмени, ливерная «собачья радость» для Бритьки, ну и к чаю чего-нибудь, на вечер. Надо же как-то отметить первый день попаданства!
Чёрт, время-то как стремительно летит! Вчера, помнится, только и делал, что предавался рефлексии, а сегодня – некогда присесть и подумать! И ведь есть о чём: того немногого, что я успел выяснить с утра, с лихвой хватило, чтобы понять: прошлое, в котором я оказался какое-то… не то. Причём отнюдь не в бытовых, памятных с детства мелочах, с ними-то как раз всё в порядке. Нет, тут расхождения основательные системные, а вот сформулировать, в чём они заключаются, не выходит. Космос? Да, конечно. Шильдик «ЗиС» вместо полагающегося «ЗиЛа»? И это – да, тем более, что на обратном пути я заметил минимум три знакомых грузовика с теми же самыми «аксессуарами». Но много ли увидишь во дворах, а на улицы, даже не самые оживлённые, вроде нашей Крупской, я сегодня не выбирался. Ну, ничего, до угла Ленинского проспекта всего полквартала, и там-то наверняка многое прояснится…
Что ещё – радио, телевизор? Я щёлкнул выключателем, экран «Темпа» (массивный лакированный ящик на тонких ножках) засветился. Чёрно-белый, конечно… ладно, сойдёт и так. А вот с выбором каналов тут неважно: на первой кнопке (никакой кнопки, разумеется, нет и в помине, а есть большой верньер из серой пластмассы, проворачивать который приходится с немалым усилием) какая-то классическая музыка. Вторая и четвёртая демонстрируют увлекательнейшее зрелище в виде настроечной таблицы, а на третьей – солидного вида товарищ рассуждает о вопросах научного коммунизма. Я совсем было собрался плюнуть и поискать газету с телепрограммой на неделю (она должна быть где-то здесь, вся исчёрканная карандашом на предмет того, что стоит посмотреть) – как вдруг что-то резануло мой слух. Я сделал погромче, подождал – и вот оно, снова!
– …в своей статье в «Правде» от десятого апреля сего года, – говорил ведущий, – член ЦК КПСС товарищ Шепилов коснулся вопросов дальнейшего развития марксистско-ленинской философии, как науки, определяющей…»
Я повалился в кресло, будто оглушённый ударом по голове… если не пресловутым пыльным мешком, то уж точно диванным валиком, с хорошего такого замаха. Как – Шепилов? Какой, нахрен, Шепилов? Тот самый, который «…и примкнувший к ним?..» Так его же с пятьдесят седьмого, после разгрома «антипартийной группы», законопатили в то ли в Туркмению, то ли в Киргизию, заведовать республиканским архивом, и больше о нём никто ничего не слышал? А тут – гляди ты, целый член ЦК, и, судя по тематике статьи, которую бодро обсуждает на экране марксистско-ленинский товарищ, занимается там как раз идеологией, заняв место… Суслова? Я кинулся в прихожую, где рядом с вешалкой, на тумбочке, мать складывала старые газеты. Да, есть! Стопка, правда, жидковата, ну так мы тут недавно, да и газет много уходит в процессе обживания новой квартиры – то застели, это подотри, то заверни и выброси… Я разворошил всю пачку, безжалостно отшвыривая ненужные номера прочь, пока не наткнулся на то, что искал.
Вот оно – ряд фотографий членов ЦК! Вверху, крупнее других – ясное дело, Леонид Ильич. Косыгин тоже присутствует, и судя по подписи, занимает ту же должность Предсовмина, Подгорный – председатель Президиума Верховного Совета… чёрт его знает, в чём разница между этими двумя должностями, но фамилию эту я, вроде помню. Громыко – министр глава МИДа, тут никаких сюрпризов, как и с Андроповым – и здесь он, надо полагать, не просто член Президиума, но и Председатель КГБ СССР… ага, вот!
Шепилов, Дмитрий Трофимович, Член Президиума ЦК… а Суслова нет. Вообще. Выходит, Шепилов занимает его место ведущего идеолога страны? Но ведь тогда…
А что там пишут о дорогом Леониде Ильиче? Генеральный Секретарь ЦК КПСС с… как так – с семьдесят первого года? Хрущёва ведь сместили ещё в шестьдесят четвёртом, и с тех пор именно Брежнев занимал этот пост. Так, а кто был его предшественником в кресле Генсека?
Увы, в газете об этом не было – причём ни в одной из тех, которые я просматривал в течение следующих минут сорока. Н-да, задачка… в библиотеку, что ли, сходить? Районная здесь, неподалёку – я, помнится, был в неё записан, и уж подшивки газет шестилетней давности там точно найтись. Или… не должны? В нашей истории уже были прецеденты, когда газеты и журналы с упоминаниями чего-то не соответствующего новой линии партии изымали из библиотек по всей стране, не считаясь с затратами.
…а я-то, наивный чукотский юноша, всерьёз рассчитывал, что конфликт с болваном Кулябьевым – самая неотложная из моих проблем…
V
В общем, ни в какую библиотеку я не пошёл. Торопливость хороша только при ловле блох – что такого случится, если я разберусь в ситуации на сутки позже? В какой-то момент я стал ощущать нервную трясучку и осознал, что ещё немного, и допрыгаюсь до нервного срыва. А потому – я сходил-таки в магазин (пельмени «русские» в знакомой с детства красно-белой килограммовой пачке по шестьдесят две копейки, ливерная колбаса (второй сорт, полтинник за кило) пачка «Геркулеса» – его предполагалось запарить сразу по возвращении, чтобы и вечером зверя покормить, и с утра, и ещё на завтрашний ужин хватило бы. Столь резкая смена рациона меня несколько беспокоила, но тут уж ничего не поделать – ни «Чаппи» с «Педигри», ни элитную дорогущую «Эканубу», ни даже отечественную «Трапезу» тут взять неоткуда.
Поход в магазин обогатил меня давно забытыми и даже в чём-то умилительными впечатлениями: сначала пришлось отстоять недлинную очередь к прилавку, дождаться, когда необъятных размеров продавщица взвесит и отложит всё, что нужно, потом ещё одну, подлиннее, в кассу. Наконец, уже без очереди, получить покупки, обменяв их на выбитый лязгающим кассовым аппаратом чек, и запоздало порадоваться, что, уходя из дома, сунул в карман сумку авоську, потому как ни о каких пакетах для покупок тут не слыхали, а расскажи – не поверили бы, сочтя буржуазной пропагандой и враждебной вылазкой. Заодно, в «Кулинарии» на втором этаже я прикупил полкило печенья «Масляное» в виде больших рассыпчатых ракушек, и уже предвкушал, как заварю сейчас чайку покрепче (на кухне обнаружился и предамся релаксации, как меня, на подходе к родному двору, окликнули.
– Лена? Титова, да?
Девочку, обратившуюся ко мне, я узнал сразу, а неуверенности подпустил… сам не знаю, зачем. Может, от некоторого смущения – хотя смущаться мне, шестидесятилетнему мужику, пусть и в подростковом теле, вроде, как и не пристало.
– Верно! – очаровательная улыбка стала мне вознаграждением, как и жизнерадостное тявканье полугодовалого эрделя, весело скакавшего возле хозяйки. – Ты ведь в этом доме живёшь?
– Ага, в нём самом! – подтвердил я.
– А я вон в том, следующем! – девочка махнула рукой. – А тут гуляю с Джерри!
А то я не знаю! Весь следующий класс нам предстоит просидеть за одной партой, и я буду чуть ли не ежедневно провожать её до подъезда, и даже носить портфель. А влюблюсь всерьёз через год, в десятом классе – и не сказать, чтобы совсем уж безответно. Мы танцевали на выпускном, целовались… а потом, спустя всего три месяца я узнал, что Ленка вместе с родителями уезжает в Вену, а дальше – сами понимаете, куда. Насовсем. Это стало первой моей серьёзной жизненной катастрофой… во всяком случае, так я тогда думал.
И собака у неё, помнится, тоже была – сколько раз, помнится, я выходил из дому после ужина, чтобы сопроводить эту парочку во время вечерней прогулки!
– Мама говорила – у тебя тоже есть собака? – спросила тем временем девочка. – Она вас вчера здесь видела, а сегодня перед школой заметила и узнала! Какая-то особенная, редкая порода и очень красивая?
Слов-то сколько… но интерес явно неподдельный – оно и неудивительно, если вспомнить, какой фурор мыс Бритькой произвели вчера среди местных собачников. А что, чем не повод для развития и углубления знакомства?
– Так и есть. – отвечаю. – Вашего Джерри я помню, вместе гуляли вчера. – И, прежде чем она успела открыть рот для нового вопроса, торопливо добавил:
– Я вот тоже собрался сейчас вывести Бритьку – так может, дождётесь меня? Я быстро, туда и обратно, вот и познакомитесь!
И, не дожидаясь радостного «Да, конечно!», или хотя бы согласного кивка, со всех ног припустил к своему подъезду, размахивая на бегу авоськой с пельменями и половиной круга ливерной колбасы.
Прогулка затянулась часа на полтора. Скучать, впрочем, было особо некогда. Звери, спустив первый пар, притомились скакать и бегать, и держались поближе к нам – так что решено было отправиться на улицу Крупской, пройтись по бульвару. Одно слово, что бульвар: деревья ещё не успели толком пойти в рост, так, торчит из земли что-то, недалеко ушедшее в развитии от прутиков-саженцев… Впрочем, нам было не до зелёных насаждений: сначала мы непринуждённо болтали о породах собак – Бритька ожидаемо вызвала у моей спутницы массу восторгов, – потом плавно перешли на одноклассников и вообще, школьные дела. Лена удивилась, узнав, что я, по сути, живу один, пока родители в командировке – в её реакции я уловил нотки зависти. А когда я упомянул что уехали они не куда-нибудь, а на Байконур, то собеседница пришла в восторг. «Как здорово! Увидят всё своими глазами! – защебетала она. – Между прочим, сегодня вечером, после «Очевидного-невероятного» будет прямая трансляция, экстренный выпуск новостей с космодрома! Будешь смотреть?» Я удивился – в изученной мною телепрограмме ничего такого не значилось. Лена снисходительно объяснила, что экстренный – он на то и экстренный, об изменении программы объявили только вчера, во время программы «Время», и теперь её родители – как и все остальные, наверное, – ждут-не дождутся назначенного часа. Ещё бы, такое событие: первый запуск не с помощью ракеты-носителя, как это было раньше, а с помощью новой орбитальной катапульты!. Весь мир будет у экранов, как в те два раза, когда американец Армстронг, а через два года и наш Фетисов по Луне расхаживали! Да ещё и передачу обещают цветную, классно же!
После её заявления о Фетисове и Луне я завис – и настолько, что даже не сразу обратил внимание на оговорку насчёт «орбитальной катапульты». Чтобы как-то выйти из неловкого положения (не спрашивать же, тем более, у девчонки – раз мои родители работают в космической программе, по идее сам должен знать!) я промямлил, что у нас телевизор чёрно-белый, и в цвете я трансляции не увижу. И немедленно получил предложение: «пошли к нам, у нас и посмотришь!»
– А родители не будут возражать? – спросил я. – Я ведь у вас никогда не был, и вообще, неудобно, да и собаку надо домой отвести…
А сам покосился на запястье – до начала «экстренного выпуска» оставалось минут двадцать.
– Нет, что ты, мама даже обрадуется! – легко отозвалась Ленка. – А собаку бери с собой – она вчера весь вечер только о ней и говорила, всё сетовала, что хорошенько рассмотреть не смогла – вот, сейчас и рассмотрит!
– А отец?.. – я всё ещё не мог избавиться от сомнений.
– Папа будет поздно. Да и он не станет возражать, он собак ещё больше мамы любит! Соглашайся, чаем тебя напою, у нас кусок торта остался, «Прага». Вку-усный!
– Ну, раз «Прага», тогда пошли! – сдался я. В самом деле, зачем упираться, если так и тянет согласиться? И дело, если уж совсем честно, отнюдь не только в таинственной «орбитальной катапульте», действие которой мне предстояло увидеть на цветном экране…
Лена с родителями жили на седьмом этаже дома, углом выходящего на дворик с собачьей площадкой. Лифт был прочно оккупирован соседями – у них было что-то вроде переезда, и половина лестничной клетки на первом оказалась завалена тумбочками, замотанными в тряпки зеркалами и штабелями картонных коробок. Так что, на седьмой этаж мы взбежали вслед за собаками (какое это всё же удовольствие – ощущать себя в молодом, полном сил и здоровья теле, когда можешь бегом преодолеть четырнадцать лестничных пролётов и ничуть при этом не запыхаться!), и перепугали Ленкину маму ввалившимся в дверь лохматым, повизгивающим и гавкающим клубком из ушей, лап и хвостов. После чего, отчистив кое-как Бритьку с Джерри от собранной на улице грязи, для чего обоих по очереди пришлось запихивать в ванную, устроились в большой комнате, за застеленным скатертью столом, перед огромным, неподъёмным даже с виду, ящиком цветного «Рубина».
Мне не раз приходилось читать о разнообразных космических катапультах – от наклонных решётчатых эстакад, по которым в воображении фантастов пятидесятых разгонялись крылатые космопланы и до частично реализованного в Америке проекта улиткообразного центробежного ускорителя. В нём, помнится, «полезная нагрузка» разгонялась в кольцевой трубе до сумасшедших скоростей, чтобы потом выбросить её вертикально вверх, и по инерции достичь низкой орбиты. Но чтобы такое…
На первый взгляд это даже напоминало классический стартовый стол, каким все его знают по телепередачам и кинохронике: огромный вырытый в земле забетонированный котлован, прикрытый сверху козырьком, на котором, в свою очередь… только вот здесь не было раздвижных стартовых мачт с кабелями, трубопроводами, и площадками обслуживания. Вместо них поверх площадки, приподнятая на решётчатых опорах, красовалась тороидальная конструкция, сразу напомнившая мне великанскую катушку Тесла. С земли к «катушке» шли многочисленные жгуты кабелей, и всё это было подсвечено лучами прожектором. Что до ракеты, то она обнаружилась внизу, в котловане, ниже уровня стартового стола, и выглядела как-то неубедительно – во всяком случае, по сравнению с привычным обликом «Союзов», «Сатурнов» и «Энергий». Она походила на обрубок прежнего ракетного корабля – без разгонных труб первой ступени, да и короче вдвое, как минимум. Поддерживалась вся конструкция лёгкими решётчатыми фермами, и по ним, как продемонстрировали камеры телеоператоров, в кабину попали трое космонавтов, двое наших, и один американец, в точности, как было объявлено ещё утром. Имён я не запомнил – был слишком занят, разглядывая диковинную конструкцию. Понадобилось усилие, чтобы сосредоточиться на словах комментатора – тот как раз объяснял, что обмотки стартовой катапульты (ага, всё-таки обмотки! Значит, первое впечатление оказалось верным…) запитываются от ядерного реактора, смонтированного в десятке километров от космодрома, по подземной высоковольтной ЛЭП. С этого места я стал слушать внимательнее, и уже через минуту узнал, что если запуск пойдёт успешно и корабль выйдет на расчётную орбиту (а что могло случиться, если предыдущие три беспилотные запуска прошли без сучка, без задоринки?) – тогда с интервалом в сутки на орбиту отправится и американский корабль, который уже установлен на другой «орбитальной катапульте», на космодроме мыса Канаверал. А за ним ещё через неделю последует – французский, с космодрома Куру во Французской Гвиане.
Пока я пытался осмыслить услышанное, диктор объяснил телезрителям, как собственно будет происходить запуск. Прозвучали положенные напутствия, телекамеры крупным планом показали техников, закрепляющих последние болты на крышке обитаемого отсека, и…
Этому старту не хватало грандиозной, поистине вулканической торжественности взлётов многоступенчатых прежних ракет. Сначала заискрилась «катушка» катапульты, по всей её поверхности зазмеились лиловые молнии-разряды, а комментатор с опасливым восторгом признался, что у него самого волосы встают дыбом – настолько воздух вокруг стартового комплекса перенасыщен электричеством. Потом сработала первая (и единственная) разгонная ступень, поднимая корабль на огненном столбе – и когда он пересёк плоскость «катушки», экран ослепительно вспыхнул и погас. Картинка с космодрома сменилась настроечной таблицей, но диктор предупреждал и об этом – электронику, в том числе и телекамеры, заранее вырубили, чтобы уберечь от сокрушительного электромагнитного импульса в момент срабатывания «катапульты». Люди же, находящиеся в опасной близости от установки, сообщил он, облачены в специальные защитные костюмы, и их здоровью ничего не угрожает. Когда картинка восстановилась, дымное облако, окутавшее и стартовый стол, и «катушку Тесла» уже оседало, а торжественный голос сообщил, что «пилотируемый корабль «Союз-К1» успешно вышел на расчётную орбиту и в настоящий момент выполняет манёвр разгона для последующего сближения и стыковки с орбитальной станцией. На Землю кораблю предстояло вернуться традиционным способом – сначала затормозив в разрежённых слоях атмосферы, а потом воспользовавшись парашютной системой. Но недалёк тот день, когда место старых «Союзов» и «Аполлонов» займут новейшие «космические самолёты» – они будут садиться на крыльях, а потом их снова запустят в космос. Уже сейчас первый самолёт под названием «Буран» готовится к лётным испытаниям, которые должны состояться этим летом. А пока – поздравляем вас, товарищи, с грандиозным успехом советской космонавтики, с этим поистине судьбоносным шагом, открывающим человечеству путь к освоению Космоса. И символично, товарищи, что шаг этот совершён в день, когда весь мир празднует пятнадцатую годовщину первого полёта человека в Космос, ура!
Картинка снова сменилась, и на экране появился Брежнев – оказывается, он присутствовал на космодроме и теперь повторял основные тезисы речи диктора, делая результаты запуска официально совершившимся фактом. Что характерно – не забыл дорогой Леонид Ильич упомянуть и о том, как сам в далёком пятьдесят седьмом трудился, не покладая рук, на запуске Байконура, внеся, таким образом вклад в открытие космических врат для всей земной цивилизации.
Дальше пошла трансляция из ЦУПа, потом с американского стартового комплекса (точно такой же «бублик» катапульты поверх стартового стола, и кружащие над ним вертолёты в цветах американского флага»), потом выступление американского президента Никсона (Как так? А где Джеральд Форд, которому полагается сидеть в Овальном кабинете с семьдесят четвёртого года? Или, здесь и Уотергейта не было?..) Далее пошла картинка из французского ЦУПа, развёрнутого на борту авианосца «Клемансо» – а я шумно выдохнул, обнаружив, что всё это время задерживал дыхание. И вслед за Ленкой и её мамой захлопал в ладоши – как хлопали сейчас миллионы людей перед экранами своих телевизоров по всему миру.
И как я только ухитрился пропустить информацию о предстоящем запуске? Ведь битый час копался после школы в газетах и журналах, да и в сумке со вчерашнего дня лежит номер «Техники-Молодёжи». И наверняка там (хотя бы по случаю надвигающегося Дня Космонавтики) было что-то, из чего можно было понять, что процедура старта будет не похожа на то, что я мог ожидать! Хех, не пропусти я вчерашнее занятие во Дворце – наверняка всё знал бы. Хотя, «всё» – это, пожалуй, перебор. В той круглой штуковине явно используются какие-то иные физические принципы, из числа тех, о которых у нас рассуждали исключительно фантасты, вроде Беляева, описавшего в своём «Ариэле» объёмное ускорение ВСЕХ атомов некоего массивного тела. Разобраться в них при помощи сведений, содержащихся в статье из научно популярного журнала – вот это самая настоящая фантастика и есть. Гадать же можно хоть до морковкиного заговенья, и всё равно ни до чего не додуматься…
Итак, сообщения о предстоящем запуске я пропустил – банально прозевал, не обратил внимания, увлечённый поисками портретов членов Президиума, и это не очень-то хорошо меня характеризует. Потому что – с таких вот мелочей и начинается превращение гордого собой попаданца в скучного обывателя. Признаюсь, мысль эта несла оттенок иронии – тоже безусловно, вид защитной реакции… Но, если уж по гамбургскому счёту – так ведь оно и есть! Сперва не дать себе труда разобраться в чём-то, лежащем под самым носом; потом начать устраивать комфортную жизнь себе любимому «здесь и сейчас», а космос – что космос? Пить-есть его не будешь, а романтики и прочей фантастики, научной и не очень, я и в «той, другой» жизни наелся досыта и даже больше – так стоит ли начинать заново? А вот стоит, потому что однажды вся страна, если не весь мир приняли такое решение – и чем дело закончилось?
Попробуйте сейчас, в семьдесят пятом году, сказать, что полвека спустя люди всё ещё будут спорить, стоит ли лететь на Луну, а над их головами станет нарезать круги ветхая орбитальные станция, запущенная четверть века назад – станция, в которой не успевают латать дыры, да дискутировать – топить её в океане, или обождать немного? Ну, хорошо, станций, положим, две, считая китайскую «Тяньгун-2» – но летать-то к ним обеим по-прежнему будут в кораблях, мало отличающихся от нынешних «Союзов» и «Аполлонов»… Нет, не поверят такому пророку, засмеют, а то и по физиономии дадут, чтобы не поганил своим языком святого.
Вот и насчёт Политбюро – нет, не зря потрачено время, совсем не зря. Вопрос, как говаривал дедушка Ленин, «архиважный» – одна только замена угрюмого фанатика Суслова на вполне вменяемого и ориентированного на внутрипартийный прогресс и развитие Шепилова дорогого стоит, а уж то, что страна была избавлена от хрущёвского волюнтаризма…
Да, пока я действительно мало что понимаю, – уж очень обрывочны и неопределённы полученные сведения, но уже завтра всё изменится кардинальным образом. И дело тут вовсе не в походе в библиотеку: встреча с дедом, затеянная ради легализации собаки, обещает обернуться чем-то совсем другим. Из рассказов матери мне было известно, что при Хрущёве дед занимал весьма высокий пост, был кандидатом в члены ЦК, и даже не сойдясь характерами с «кукурузником» (тот покончил с дедовой карьерой, по гроб жизни законопатив его в Госплан) сумел-таки продавить создание советской титановой индустрии. Против этого возражали некоторые советники Никиты Сергеича, но дед настоял на своём, за что его потом благословляли целые поколения авиа- и рактетостроителей, создателей атомных подводных лодок и экономистов. Не говоря уж о советских альпинистах, которым люто завидовали зарубежные коллеги – а всё из-за прочнейшего, почти невесомого титанового карабина «Ирбис».
Насколько я помню, дед всегда избегал любых политических бесед. Но тогда-то я был всего лишь школьником, мало интересующимся нюансами внутренней и внешней политики СССР – а сейчас вытягивать из него сведения будет человек, обладающий солидным жизненным опытом. Дед, если мне память не изменяет, семнадцатого года рождения – то есть, сейчас ему пятьдесят восемь, на три года меньше, чем было мне, когда я оставил свой две тысячи двадцать третий год и провалился в прошлое. А значит, разговор пойдёт на равных, и тут важно не перестараться что с психологическими уловками, что с демонстрацией послезнания.
Кстати, о послезнании. Ты уже понял, парень, что оно, это главное достояние попаданца – не более, чем фикция? Неизвестно ведь, как изменились видимые, а особенно, глубинные, подспудные течения мировой политики в этой, явно альтернативной реальности! Теперь можно рассчитывать лишь на самые общие сведения, вроде представлений о личностях тех или иных политических деятелей, выцарапанных из памяти дат природных катаклизмов, да того, что можно с натяжкой назвать «общими тенденциями». Но и это более, чем сомнительно: ну кто в «том, другом» 1975-м году мог бы помыслить о такой «общей тенденции», как создание программы «Интеркосмос», только на этот раз в советско-американском, да ещё и с французским участием, исполнении? То-то…
Вот и родной подъезд. Я подозвал собаку (в поводке Бритька давно не нуждалась, и я пристёгивал его лишь когда предстояло идти по многолюдным улицам или пересекать проезжую часть) и распахнул дверь, пропуская золотистое чудо вперёд. Сейчас – душ, стакан чаю и спать, спать. Есть не хотелось совершенно – обещанная «Прага» оказалась не только вкусной (Ленкина мама не преминула похвастать, что торт из кулинарии при знаменитом ресторане) но её ещё и оказалось так много, что воспоминание о дожидающемся дома печенье уже не вызывала особого энтузиазма.
Нет, но интересно-то как! И, похоже, дальше будет всё интереснее и интереснее. А тут ещё этот придурок Кулябьев со своими шакалами Табаки… Нет, ребята, ничего личного – придётся поскорее и пожёстче с вами разобраться, чтобы потом не отвлекаться на всякую ерунду.
…а попаданцем-то, оказывается, быть не просто увлекательно – захватывающе! Столько всего нового узнаёшь! Да и с Ленкой Титовой удачно вышло – хотя рецидив подростковой влюблённости более, чем сомнителен, не тот у меня жизненный опыт. А вот юношеские гормоны как раз те самые, так что зарекаться я бы поостерёгся…
Последнее, о чём я подумал, уже проваливаясь в колодец сна: по сути, я ведь «попал» в чрезвычайно удачный момент, точнёхонько на переход от старых, громоздких, опасных и чудовищно затратных ракет-носителей к куда более экономичному, а значит и массовому способу выведения полезной нагрузки на орбиту! И пусть я даже приблизительно не догадываюсь, на каких принципах действует новинка, но она есть, работает – и это, если я правильно сложил два и два, обещает в самом ближайшем времени не просто гигантский скачок в освоении ближнего космоса – перелом, прорыв в новую космическую эру.
Случайность? Совпадение? Ох, сомневаюсь…
VI
Утро. Будильник молчит. Жизнерадостное апрельское солнышко пробивается сквозь занавески, и холодный нос тыкается в щёку с напоминанием, что вообще-то пора, хозяин, и о собаке подумать. Ну, хорошо-хорошо, – споласкиваю физиономию холодной водой, чтобы прогнать остатки сна, одеваюсь, выхожу на двор, где мы уже успели обрасти кое-какими знакомствами.
После получасовой прогулки, дом, завтрак и включённый на полную громкость «Маяк», где только и говорят, что о вчерашнем успешном запуске – как и о запланированном на сегодня американским старте. Чай из пачки «со слоником» красноватый и чрезвычайно крепкий, печенье «Масляное» именно того вкуса, что помнился мне детства – жизнь определённо удалась, товарищи!
Во всяком случае, на сегодня.
Всё-таки я какой-то неправильный попаданец – раз не готов вот так, с пол-оборота строить планы о спасении страны или, хотя бы, об обеспечении дальнейшей безбедной и беспроблемной жизни себя, любимого. Может, дело в том, что попал я слегка «не туда», и весь мой бесценный багаж послезнания, мало чего стоит? Или в том, что то немногое, что я успел увидеть, не вызывает непреодолимого желания спасать и предотвращать – а наоборот, жить, радоваться и наслаждаться ожиданием светлого (обязательно!) будущего? Нет, правда: я понимаю, что середина семидесятых для человека, помнящего и душный застой середины следующего десятилетия, и кромешный ад девяностых, и «прочая, и прочая, и прочая», включая войну на Украине и почти неотвратимую перспективу глобальной ядерной войны – время чуть ли не райское. Но это ведь относилось ко всем книжным попаданцам, которые задумывались прежде всего о том, чтобы не допустить грядущие ужасы. А я – что, какой-то особенный?
Выходит, что особенный – вернее сказать, «особенный» не я сам, а мир вокруг меня. Ладно, я не беру расхождения в космической программе, несоответствия в составе власть имущих, причём что в благословенном отечестве, что за океаном – но вряд ли только этим дело и ограничивается! А пока интуиция прямо-таки вопиет, что тут всё не так, и спасать ничего не надо, потому как оно и само неплохо так развивается. Или дело в эйфории, порождённой не в последнюю очередь ощущением собственного, юного и абсолютно здорового тела?
Разбираться со всем этим, конечно, придётся – но кто сказал, что этим надо заниматься немедленно? Если честно, после вчерашних потрясений у меня не хватит душевных сил даже на то, чтобы спуститься к почтовому ящику за газетами и просмотреть новости…
Нет, тут я, пожалуй, ошибся – к газетному ящику сбегать стоит, но дело вовсе не в новостях. Дело в том, что начиная с января этого года в «Пионерке» печатают фантастическую повесть чешского писателя Александра Ломма «Дрион» покидает Землю». Довольно занятная и почти забытая любителями фантастики более поздних времён история про инопланетянку прибывшую на Землю в шарообразном «биотехнологическом», как это сказали бы в наши времена, корабле. Дело происходило в Средней Азии, в период ликвидации басмачества; Миэль (так звали прекрасную астролётчицу), намеревалась ни много ни мало, избавить человечество от агрессивности и перспективы всеуничтожающей войны, покончив, попутно и со способностью к развитию. Но не сложилось: незваную «прогрессоршу» подстрелили в стычке с местными бармалеями; за этим последовал перелёт на её родную планету в сопровождении одного из землян, конфликт с местным спятившим электронным мозгом, увенчавшийся полным успехом и победой посланца Республики Советов на фоне романтической любви – и, наконец, возвращение на Землю…
Первую часть повести начали печатать ещё в прошлом, семьдесят четвёртом году, и я помню, как с замиранием сердца ожидал очередного выпуска. А, поскольку отец имел обыкновение забирать газеты, отправляясь на работу, приходилось на большой перемене бежать на первый этаж, где в холле, на стендах вывешивали свежие номера «Пионерки». Я даже собирал вырезки с новыми главами – они нашлись в картонной папке, в ящике моего стола. Но сегодня новой порции инопланетных приключений не было – оказалось, «Пионерская правда» выходит дважды в неделю, по вторникам и четвергам. Облом-с…
Ладно, что тут поделаешь, подождём до завтра (удивительно, но мне всерьёз хочется окунуться снова в давно забытую историю), а пока – можно расслабиться и получать удовольствие, не забивая себе голову всяким… нет, не вздором, конечно, но вещами несколько от меня отдалёнными, во всяком случае, на текущий момент времени. Имею право, или нет?
Еще как имею – а если даже нет, то кто мне запретит? И раз так, то давайте-ка займёмся куда более скромными, но насущными текущими проблемами. Что у меня на сегодня запланировано? Прогуляться, наконец, по Ленинскому проспекту, поглазеть на окружающую жизнь? Попытаться (если это возможно, разумеется) хотя бы на этот воскресный день, хоть на небольшую его частичку ощутить себя обыкновенным беззаботным школьником, которых сейчас полным-полно на улицах, и все радуются весеннему солнышку? Позвонить Ленке и предложить вечером встретиться, погулять с собаками – а заодно продолжить осторожные расспросы о школе и одноклассниках? А вернувшись, поужинать пельменями и посидеть перед чёрно-белым телеком, наслаждаясь выпуском «Кабачка 13 стульев», которых в Интернете почему-то раз-два и обчёлся?
Да ведь есть ещё и самая срочная, самая актуальная задача: встретиться с дедом на пример легализации Бритьки. Вот и приступим, не откладывая…
И я потянулся к телефону.
С дедом мы встретились на бульваре, тянущемся вдоль улицы Крупской – там он по воскресеньям совершал пробежки. Это был целый ритуал, под названием «дед бегает трусцой» – большой, крепкий, широкий в плечах, он надевал ярко-синий спортивный костюм, вязаную лыжную шапочку, кеды – и в таком виде отправлялся на пробежку, не делая различия для времени года или погодного прогноза. Исключения составляли те воскресные и субботние дни, когда он отправлялся на стенд, или на охоту – и как раз на эту тему я намеревался завести сейчас разговор.
Так оно и вышло. Я увидел его далеко в перспективе бульвара, махнул рукой и пошёл навстречу; Бритька, успевшая уже набегаться вволю, трусила рядом со мной, так что у деда было достаточно времени, чтобы задаться вопросом, что это там такое происходит – а когда мы сблизились на достаточное расстояние, оценить заодно явно охотничьи стати незнакомой собаки. Конечно, золотистый ретривер, как и лабрадор – порода в СССР почти неизвестная, но дед много лет выписывал журнал «Охота и охотничье хозяйство», в котором печатались статьи по охотничьему собаководству, плотно общался с весьма высокопоставленными людьми, отдающими дань тому же увлечению, и я рассчитывал, что породу-то он опознает. Ну, или примет за обожаемых им ирландских сеттеров, тоже неплохая база для первого знакомства…
Так оно и вышло: дед смерил нас удивлённым возгласом и, вместо того, чтобы подать мне свою огромную, как лопата, ладонь, присел на корточки и протянулся к собаке. Бритька, существо крайне доброжелательное и неизменно радующееся любому знаку внимания, не подвела: лизнула широким розовым языком руку, потом уселась и, склонив на бок улыбающуюся мордаху, в свою очередь подала новому знакомому лапу. Этот жест окончательно растопил ледок недоверия, даже если он и был с самого начала: не прошло и минуты, как мы шли по бульвару вниз, в сторону проспекта Вернадского, собака нарезала круги вокруг нас, а я торопливо излагал деду заранее заготовленную и тщательно отрепетированную легенду.
Если вкратце – собака оставлена на моё попечение одноклассником, с которым мы учились в прошлой моей школе, и которому пришлось неожиданно уехать вместе с родителями за границу. Щенка его отец привёз полгода назад из очередной загранкомандировки – но не предполагал тогда, что Родина в самом скором времени призовёт его продолжить службу на чужбине, причём предложив прихватить с собой и семью тоже. Собаку же начали обучать охотничьим премудростям (глава семейства и сам был страстным охотником), но, поскольку новое назначение было не куда-нибудь, а в Аргентину, от мысли взять зверя с собой в трансатлантический перелёт пришлось отказаться. Собаку же оставили мне, причём по моей же горячей просьбе. «Ну, ты же такой охотник, дед, – сказал я, а всё время таскаешь уток, вальдшнепов и прочую болотную и водяную дичь, а это её прямая специальность!»
