– Как-то здесь стало тесно, – медленно, почти по слогам, сказала она.
– Просто ты выросла, – устало отозвалась мать, – да и отвыкла от дома.
Даша легла на кровать, почему-то показавшуюся ей большой, свернулась калачиком и мгновенно заснула. Она спала и видела себя во сне маленькой девочкой, лет пяти или шести, хорошенькой, со светлыми вьющимися волосами. Девочка эта, то есть, она, маленькая Даша, бежала по огромному полю, усыпанному ромашками и колокольчиками. Она бежала и кричала что-то, вокруг нее летали огромные, удивительно красивые бабочки. Поле это находилось на невысоком холме, а внизу за деревьями, блестела ровная гладь лесного озера. Ей было так хорошо в этом сне, она чувствовала себя настолько счастливой, что просыпаться ей не хотелось.
Даша вдруг поняла, что осознает себя во сне, понимает, что это сон, и что это странно. Еще она поняла, что ее реальная жизнь, эта бедная убогая комнатка, в которой она оказалась, не нравится ей. А нравится спать и видеть этот сон, а может быть еще и другие, такие же красивые сны. Когда ее мать, приготовившая для дочери вкусный обед, зашла в комнату, Дашенька крепко спала, улыбаясь во сне доброй, счастливой улыбкой.
Мама Даши, Любовь Андреевна растила дочку одна. Воспитывать Дашеньку она пыталась на примере семьи своих родителей. Они поженились перед самой войной, в начале июня сорок первого года, и через две недели двадцатитрехлетний Андрей Белоусов ушел на фронт. Его жене, Маше, было всего девятнадцать лет. Всю войну девушка прожила вместе со своей семьей в Ленинграде, в блокаду она похоронила почти всех своих родных, и долгожданную победу встретила со своим младшим братом Петей, единственным из всей их большой семьи, пережившим тяжелую блокадную зиму.
Летом сорок пятого года вернулся с войны ее муж Андрей, от которого за все эти годы Маша не получила ни одной весточки. Но она верила, что ее любимый жив и обязательно вернется к ней. Так и случилось. И хотя муж никогда не рассказывал ей о войне, а по ночам часто вскрикивал во сне, Мария Белоусова была счастлива. Через год после возвращения мужа она родила дочку Любочку. Девочка росла здоровой, муж постепенно привык к мирной жизни и стал неплохо зарабатывать, подрос младший брат и тоже устроился на работу.
Страна постепенно восстанавливалась после тяжелого времени, жить становилось легче. Их семья в скором времени смогла купить себе кое-какую мебель и даже маленький телевизор. Потом Петр, младший брат Марии, женился и уехал жить в Крым, в город Алушту, откуда родом была его жена.
Отец умер, когда Любе было восемь лет. Они с мамой остались вдвоем. Мама, очень любившая отца, до конца своей жизни, а умерла она в возрасте пятидесяти восьми лет, так и не смирилась с его смертью. Она постоянно рассказывала дочери, каким порядочным и замечательным человеком был ее отец, как его ценили и уважали на работе и как он заботился о жене и дочери. И постепенно у Любы в голове образ реального человека со всеми его слабостями и недостатками сменился на недостижимый идеал, обладающий исключительно положительными чертами. Кроме этого, мать не уставала внушать подрастающей дочери, что таких людей, как ее отец, больше на свете нет, никогда не было и не будет. Она осуждала всех потенциальных кавалеров подрастающей дочери.
– Чего достиг в жизни этот твой Василий, – строго говорила она Любе, обсуждая однокурсника, предлагавшего сходить в кино, – вот твой отец…
И опять пускалась в бесконечные воспоминания о единственном идеальном мужчине, существующем в природе. Постепенно все окружающие Любу молодые люди, пристально рассматриваемые ее матерью, один за другим исчезли из Любиной жизни, находили себе других, менее разборчивых невест и создавали счастливые семьи. Подруги выходили замуж, у многих уже появились дети, а она так и сидела вечерами рядом со стареющей матерью и слушала рассказы о своем замечательном отце.
Любе было тридцать два года, когда у мамы случился удар. Ее продержали две недели в больнице, а потом выписали домой. Мама была полностью парализована, и ничего не могла делать самостоятельно. Любе пришлось уйти с хорошо оплачиваемой работы и устроиться в другое место, где платили гораздо меньше, но зато был свободный график. На ее счастье их семье очень помогала пожилая соседка по коммунальной квартире, она была одинокой и очень любила Любу.
Через год мама умерла, а еще через год у Любы родилась дочка Дашенька. О том, кто отец ее ребенка, не знал никто, даже соседка тетя Клава.
Всю весну Даша провела дома. Ходила она только в поликлинику к пожилому невропатологу, посещать которого ее обязали раз в неделю. Врач внимательно осматривал девочку, добросовестно стучал молоточком по худющим коленкам, заставлял закрывать глаза, вытягивать вперед руки, и указательным пальцем дотрагиваться до носа.
– До своего носа, милая, не до моего, – каждый раз повторял невропатолог, пытаясь пошутить, хотя Даша прекрасно это знала и без его комментариев.
Он объяснил девочке, что в этом учебном году ей не рекомендуется ходить в школу, учиться дома и делать уроки тоже не нужно.
– Для тебя будет гораздо лучше, если твой организм отдохнет, на лето я дам тебе направление в хороший санаторий. После этого в сентябре ты будешь уже совсем здоровой и сможешь ходить в школу. А сейчас тебе нужен полный покой, никаких подружек, танцев, шумных игр. Телевизор тоже смотреть не надо. Да и книжки читать старайся поменьше.
Даша и сама не хотела никаких развлечений. Сразу после того, как она выписалась из больницы, к ней пришли в гости одноклассники. Они принесли ей фруктов и сладостей, подружки хотели поболтать и рассказать школьные новости, а Костя Старостин, мальчик, который до ее болезни несколько раз провожал ее до дома и помогал нести портфель, улучшив минутку, предложил сходить в кино. Даша с трудом дождалась, когда они уйдут, стараясь быть вежливой и никого не обидеть, потом, сказав маме, что все еще не очень хорошо себя чувствует и ни с кем не хочет общаться, попросила позвонить одноклассникам и объяснить им, что навещать ее пока не надо.
Подруги пытались еще несколько раз встретиться с ней, но Даша оставалась непреклонной, она не подходила к телефону и никому не открывала входную дверь. Постепенно девчонки перестали приходить и звонить, и Даша, наконец, обрела долгожданный покой.
Когда настал конец учебного года, две ее одноклассницы, Катя и Наташа все же упросили Дашину маму устроить им встречу с выздоравливающей подругой. Любовь Андреевна согласилась, несмотря на то, что дочка категорически отказывалась общаться с друзьями. Она надеялась, что Даша успела соскучиться по сверстникам и, возможно, посещение девочек выведет ее дочь из состояния бездействия, в котором она находилась вот уже три месяца. Даша на удивление спокойно отреагировала на сообщение мамы о том, что к ней придут подруги. Она угостила девочек чаем с печеньем, выслушала их веселое щебетание, покивала головой в знак того, что слушает их и даже задала несколько вопросов.
Но Любовь Андреевна, присутствовавшая при этом и внимательно наблюдавшая за дочерью, заметила, что Даше совершенно не интересно то, о чем говорят ее подруги. Более того, ей казалось, что дочка вообще плохо представляет, кто к ней пришел и о чем рассказывает. Катя и Наташа, наоборот, были очень довольны визитом, перед уходом они сказали Любови Андреевне, что Даша явно поправляется, что она стала улыбаться и интересоваться жизнью класса, и что совсем скоро она окончательно выздоровеет.
– Мама, а что это за девочки? – спросила Даша, когда мать, закрыв входную дверь, вернулась на кухню.
Любовь Андреевна молча опустилась на табуретку и обхватила голову руками.
– Ты что, совсем ничего не помнишь? – посмотрев на дочь, тихо спросила он.
– Мне кажется, что они приходили сюда, давно, когда мы с тобой только поселились здесь. И ты говорила, что это мои подруги. Но у меня это все, как в тумане, – Даша говорила медленно, тщательно подбирая слова, – Я не помню, что мы здесь давно живем, мне кажется, что мы жили в какой-то большой квартире.
Любовь Андреевна тихо заплакала.
– Что же нам с тобой делать, доченька? – сказала она, гладя Дашу по голове, – ты очень изменилась, совсем другая стала, тихая, спокойная. Раньше ты была другая.
– Какая я была? Расскажи, – заулыбалась Даша, и первый раз после болезни Любовь Андреевна увидела в глазах дочери неподдельный интерес.
И она стала рассказывать. О том, что раньше Даша была непослушной и грубой, прогуливала уроки и на нее жаловались учителя, что маму часто вызывали в школу, потому что Даша со своими подружками обижала других скромных и слабых девочек. Но училась она хорошо, была способной и у нее была прекрасная память. И если бы не плохое поведение и прогулы, Даша могла бы быть одной из первых учениц в классе.
– Знаешь, мама, вот когда ты рассказываешь, я это все вспоминаю, но как будто в тумане, вроде бы это все и было, но словно не со мной, – задумчиво проговорила Даша.
– Это все от болезни, – на глазах Любови Андреевны снова показались слезы, – от болезни, будь она неладна.
– А тебе какая дочка больше нравится? – глядя на маму хитрющими глазами той, прежней Даши, спросила дочка.
Любовь Андреевна разрыдалась.
– Солнышко ты мое, – сквозь слезы говорила она, – я так тебя люблю, главное, чтоб тебе хорошо было, мне-то уж что, мне-то ничего не надо, тебя бы вырастить.
– Мамочка, дорогая, не плачь, пожалуйста, – обнимая мать и поглаживая ее по худым плечам, говорила Даша, – ведь ты сама мне говорила, что все, что ни случается в жизни, все к лучшему, вот и я из-за болезни стала лучше, я никогда больше тебя не обижу и не нагрублю, я стала совсем-совсем другой, я даже почти не помню, какой я была раньше.
– Но ведь тебе надо учиться, – немного успокоившись, сказала Любовь Андреевна, – тебе надо ходить в школу, общаться с подругами.
– Зачем? Мне хорошо дома, с тобой, – Даша опять заулыбалась, и ее искренняя и добрая улыбка солнечным лучиком озарила темную, выходящую окнами во двор – колодец комнату.
– Как зачем? – изумилась мать, – ведь ты должна быть такой, как все.
– Быть такой, как все – скучно, – тихо-тихо ответила Даша.
Олег Логинов с грустью смотрел из окна машины «Скорой помощи» на пустые вечерние улицы с редкими прохожими. Его не радовала красота и величие огромного города в это самое необыкновенное время года, в разгар белых ночей.
Когда поступил вызов, его смена уже заканчивалась, до конца рабочего дня оставалось всего несколько минут, но другая бригада еще не появилась, и Олегу пришлось ехать в центр города к пятилетнему мальчику с высокой температурой и сильной головной болью.
И вот теперь он ехал в машине и думал о том, что сегодня ему опять придется дежурить всю ночь, потому что его сменщики уехали куда-то за город и неизвестно когда вернуться на станцию. А значит, он опять не успеет домой до того времени, пока его жена Катя не уйдет на работу. Они не смогут вместе позавтракать, и Катюшка не нальет ему чашку горячего ароматного чая.
Последний месяц он работал почти все ночные смены. Наступила отпускная пора, и приходилось подменять сотрудников. Олег слыл человеком мягким и никогда не мог отказать молодым мамашам с детишками. Они пользовались его добротой и всегда умудрялись легко уговорить его.
– Вот будут свои дети, тогда поймешь нас, – говорила яркая блондинка Зина, укатившая на две недели на юг с мужем и пятилетним сынишкой.
– Ох, Олег Алексеевич, вы тоже скоро узнаете, какое это счастье – дети, – жеманно улыбалась худенькая врач-кардиолог Леночка, которая после безуспешного десятилетнего лечения от бесплодия наконец-то догадалась сменить мужа и теперь носилась со своей трехлетней дочкой, как с принцессой из сказки.
Олег счастливо улыбался, слушая намеки сослуживцев на свое скорое отцовство, и безропотно соглашался заменять их. Но через месяц бессонных ночей его радужное настроение заметно испортилось.
«Интересно, как я смогу завести ребенка, не ночуя дома, – мрачно думал он, подменяя очередную сотрудницу, – если так пойдет дальше, то моя жена скоро сбежит от меня».
Всего два месяца назад он женился и, естественно, все свободное время стремился проводить дома. Тем более, что у молодой семьи имелась собственная отдельная квартира. Мама Кати жила в другом городе, а родители Олега были людьми обеспеченными и сделали все, чтобы их любимый сын мог строить свою семью в комфортных и благоприятных условиях.
Поддавшись невеселым мыслям, Олег не заметил, как машина въехала через арку во двор и притормозила у первого от поворота подъезда. Лифт не работал, и им с медсестрой Галей пришлось подниматься на последний пятый этаж пешком.
– Плохо день заканчивается, – недовольным голосом пробурчала Галя, – и лифт не работает, и мужик какой-то ненормальный чуть с ног не сбил. Хоть бы больной был не тяжелый.
– Все хорошо, не ной, – резко ответил Олег, которому не нравился постоянный пессимизм медсестры.
Хотя он сам тоже разозлился и на испорченный лифт и на странного мужчину, который налетел на них, лишь только они вошли в подъезд. Олегу показалось, что он очень испугался, увидев их, от неожиданности он метнулся в сторону, и, действительно, налетел на Галю. Затем, пробормотав какое-то невнятное извинение, выбежал из подъезда.
– Ну вот, еще только третий этаж, – опять заныла Галя, – какие здесь этажи высокие, дом старой постройки, наверное, квартиры хорошие.
– Стой, – вдруг сказал Олег, – что это?
В одной из квартир была немного приоткрыта входная дверь.
– Ну и что, может, хозяева забыли закрыть, – Гале явно не хотелось никаких осложнений.
– Может быть, – медленно произнес Олег, – а может, и нет.
Он постучал в дверь, потом позвонил. Но из-за двери не было слышно ни звука.
– Оставайся здесь, – скомандовал он Гале, а сам, открыв таинственную дверь, осторожно заглянул в квартиру.
– Так, Галя, поднимайся на вызов и звони оттуда в милицию, а я тут подежурю. В коридоре вещи разбросаны, похоже, ограбление, – тихо сказал Олег, и быстро шагнул обратно на площадку.
Галя, с расширенными от страха глазами побежала наверх, через минуту Олег услышал звук открывающейся двери, встревоженный голос медсестры и торопливые шаги. Еще через минуту с верхнего этажа спустился полный молодой мужчина в домашнем халате.
– Я папа Павлика, – быстро и по-военному четко доложил он Олегу, – работаю в охране. Я здесь постою, а вы идите в квартиру. Жена уже вызывает милицию. Парнишке нашему вроде лучше, температура поменьше стала.
Понимающе кивнув, Олег, оставил свой пост и пошел осматривать больного ребенка. Увлекшись привычной работой, он совсем забыл про открытую дверь на третьем этаже.
Он сделал мальчику укол, успокоил мать и уже собирался уходить, когда в квартиру вошел человек в милицейской форме и отец больного ребенка.
– Это вы обнаружили открытую дверь? – обратился милиционер к Олегу, и после его утвердительного ответа, добавил, – нам надо задать вам несколько вопросов.
Отец Павлика, представившийся Андреем, любезно предложил для беседы свою кухню. Быстро ответив на все интересующие милиционера вопросы, он ушел в комнату к жене и ребенку. Олег и Галя подробно объяснили, как и почему они заглянули в квартиру, и почему вызвали милицию. Рассказали они и о мужчине, которого встретили у входа.
В этот момент в кухню зашел человек в штатском, про которого Олег почему-то подумал, что это оперуполномоченный. Он был очень встревожен и знаками попросил своего коллегу выйти. Вернулись они минут через десять очень озадаченные.
– У нас нет оснований вам не верить, – сказал Олегу предполагаемый опер, – но все же ответьте еще раз, вы точно не заходили в квартиру.
– Нет, я заглянул в коридор, увидел, что на полу в коридоре валяется то ли плащ, то ли пальто и отошел от двери. Галя все время стояла рядом и может это подтвердить. Я врач и понимаю, что нельзя оставлять лишние следы, чтобы не осложнять работу экспертов. А в чем проблема?
– Мы обнаружили в квартире убитую женщину, она была задушена. Я прошу вас еще ненадолго задержаться.
Галя охнула и закрыла лицо руками.
– А как давно она умерла? – спросил Олег, в котором тут же проснулся профессиональный интерес.
– Похоже, что она мертва не более получаса, но точнее скажет эксперт. Так что тот мужчина, которого вы встретили, вполне может оказаться убийцей.
– Может быть, он вообще из другой квартиры шел, – предположил Олег.
– Это мы выясним, когда сделаем поквартирный обход, – ответил мужчина в форме, – а вы узнать его сможете?
Олег задумался, он видел незнакомца всего несколько секунд, но решил, что сможет его узнать.
Через полчаса приехала бригада с врачом, экспертом и следователем, Олега с Галей отпустили, назначив время, когда они должны прийти в милицию для составления словесного портрета встреченного ими незнакомца.
Они пришли, долго смотрели на экран, путались и спорили друг с другом, но все же пришли к взаимопониманию и составили фоторобот. С распечатанной фотографии на них смотрел молодой мужчина лет двадцати пяти, без особых примет, стандартной, ничем не примечательной внешности. Олег понимал, что найти по такой фотографии нужного человека практически невозможно. Почти сразу их отпустили, пообещав вызвать, если понадобится помощь.
На лето Дашиной маме с помощью своей сотрудницы удалось недорого снять дачу недалеко от города, и они с Дашей переехали в маленькую уютную комнатку в чуть покосившемся деревянном домике. Большое окно выходило прямо на кусочек леса, за которым гладким зеркалом лежало тихое озеро. Песчаный пляж, на котором всегда было много народа, располагался достаточно далеко от их избушки, и Даша с удовольствием бегала купаться к покрытому травой берегу, куда от их домика вела тоненькая, вьющаяся, словно змейка, тропинка.
Пожилая хозяйка, сдавшая им комнатку, была одинокой и доброй женщиной, когда-то очень давно она потеряла мужа и дочку-подростка, и теперь с удовольствием согласилась присматривать за Дашей днем, пока Любовь Андреевна была на работе. Антонина Петровна, так звали их хозяйку, говорила, что Дашенька напоминает ей дочку.
В первый вечер их знакомства, она рассказала Дашиной маме, что дочка ее утонула, купаясь в реке, муж, бросившись спасать девочку, тоже погиб. После этой трагедии она уехала из города, из квартиры, в которой все напоминало о горе, и поселилась здесь, в заброшенной деревушке, на берегу озера. Ей хотелось тишины покоя и уединения. Антонина Петровна не хотела никому сдавать одну из двух комнатушек своего домика, но история Даши, рассказанная ей племянницей Катериной, единственным оставшимся у нее родным человеком, почему-то тронула ее сердце. И она согласилась приютить на лето больную девочку с отчаявшейся матерью – одиночкой.
Даша тоже привязалась к пожилой хозяйке, которую стала звать бабой Тоней. Любовь Андреевна могла теперь не торопиться, ей не нужно было уходить пораньше с работы, чтобы успеть на удобную для нее электричку. И, несмотря на то, что состояние Даши по-прежнему беспокоило ее, она стала замечать, что в ее душе происходят благоприятные изменения. Она вдруг увидела, как хороша природа вокруг нее, как красиво цветет жасмин под окном ее рабочей комнаты, как особенным, ласковым светом загораются глаза ее выздоравливающей дочурки. Она вдруг подумала о том, что никогда не была так счастлива, как этим теплым и ласковым летом, и понимала, что такое особенное состояние души она обрела, как ни странно, благодаря кардинально изменившемуся характеру своей дочери.
С того момента, как дочка появилась на свет, у нее не было ни одного спокойного дня. Когда Дашенька была совсем маленькой, она постоянно плакала, почти не спала ночами, зато отсыпалась днем, и изменить ее режим дня матери так и не удалось. Когда Даша подросла и стала ходить в детский сад, легче не стало. Воспитатели жаловались, что девочка злая и агрессивная, что она обижает других детей, не слушает воспитателей. Однажды во время тихого часа она подошла к мальчику Саше и сильно укусила его за руку. Люба не знала, как ей быть. Она пыталась объяснить дочке, что нельзя обижать других, но та, насупившись, смотрела в противоположную сторону и ничего не отвечала. Не оправдывалась, не говорила, что больше так не будет, а просто молчала, хотя никогда не отрицала своих поступков. Позже, в школе, она практически не изменилась. Просто, став постарше, она стала понимать, как нужно себя вести, чтобы не попадаться на проказах. Нареканий в ее адрес со стороны учителей стало меньше, к тому же училась Даша хорошо, в младших классах она была отличницей, и Любовь Андреевна немного расслабилась.
«Девочка стала старше, умней, стала понимать, как можно и как нельзя поступать», – думала она, глядя на дочь. Однако матери Даша всегда грубила и никогда не считалась с ней. На ее просьбы помочь помыть посуду или сделать уборку, дочка отвечала, что она не домработница и не нанималась заниматься домашним хозяйством. Если же Люба начинала говорить ей о том, что она тоже не обязана обслуживать подрастающую дочь, Даша злилась и кричала на мать. Она жаловалась на то, что они бедные, что мать не может купить ей красивую одежду, которая есть у других девочек, что живут они в коммунальной квартире и ей некуда приводить подруг. Весь этот нескончаемый поток упреков сыпался на несчастную Любу, как из рога изобилия, и она, понимая, что дочь права, и чувствуя в душе вину перед ней, замолкала, и, глотая слезы, шла мыть посуду и стирать белье.
Так они и жили до тех пор, пока Даша не заболела. Но за все время мучительной борьбы за ее жизнь, Любу постоянно преследовала только одна мысль.
«Пусть она будет какой угодно, пусть не помогает и плохо учится, пусть каждый день ругается, только бы она поправилась, только бы она жила», – думала тогда несчастная мать.
И вот теперь ее дочь стала другой, спокойной и заботливой. Теперь она спрашивала у мамы о самочувствии, делала к ее приходу салатики, мыла посуду, называла мамочкой и лезла целоваться. Люба понимала, что это странно, и, вероятно, является следствием болезни, но как же было ей хорошо, тепло и уютно рядом с этой совсем другой Дашей, доброй, нежной и ласковой, очень похожей по характеру на саму Любу.
Быстро пролетели три летних месяца, за которые девочка выросла и окрепла. Любовь Андреевна, ничего не говоря Даше, сходила в школу и поговорила с классной руководительницей. Она попыталась объяснить ей перемены, произошедшие с девочкой, но строгая классная дама не считала нужным вникать в чужие проблемы, ей очень хотелось, воспользовавшись непростой ситуацией, избавиться от трудной ученицы.
– Она пропустила всю последнюю четверть, – высокомерно глядя на маленькую и худую Любу, сказала она, – теперь либо пусть сдает весь пропущенный материал, либо идите к директору и договаривайтесь, чтобы ее оставляли на второй год.
– Как на второй год? – попыталась возмутиться Любовь Андреевна, – Дашенька ведь хорошо училась, без троек.
– Я от вашей дочери столько натерпелась, – уже повышенным тоном заговорила учительница, – если не хотите неприятностей, идите к директору и пишите заявление, чтобы ее по состоянию здоровья оставили на второй год.
– Но ведь Дашенька очень изменилась, поверьте, она совсем другой стала, – снова начала объяснять Любовь Андреевна, однако классная руководительница уже не слушала ее.
Она молча повернулась спиной к несчастной матери, давая понять, что разговор закончен, и скрылась за дверью с внушительной надписью «Учительская».
Вечером Любовь Андреевна заговорила об этом с дочкой.
– Мамочка, я совсем не хочу ходить в школу, – сказала Даша.
– Как же так, доченька, тебе надо окончить школу, получить аттестат, потом учиться в институте. Так все делают.
– Но мне не хочется.
– Так что же, ты будешь целый день сидеть одна? – Любовь Андреевна все еще пыталась уговорить дочь, хотя понимала, что ее девочке действительно было бы лучше здесь, дома, чем в сложном и агрессивном мире, из которого она так неожиданно выпала.
– Я буду готовить обед, я могу ездить навещать бабу Тоню, продукты ей отвозить, помогать ей дом топить, – быстро, почти скороговоркой затараторила Даша, – ну мамочка, ну миленькая, ну разреши мне не ходить в школу. Давай купим мне книжек, я буду их читать и учиться сама. Ведь так можно, я знаю. Мне доктор говорил, что можно освободить меня от школы по состоянию здоровья.
