Светлана Козлова "Страницы минувшего будущего"

И ринулся буквально к месту, на котором стоял жалкие минуты назад, так странно пригибаясь и неотрывно следя за новыми ударами. Побежал, спотыкаясь и совершенно того не замечая. Володя пошёл следом, на ходу подобрал валявшийся в траве штатив. Каждый шаг таким тяжёлым выглядел, что даже со спины Агата видела всё то не выплеснутое напряжение, сгруппировавшееся в крепко сложенной фигуре. Диссонанс не давал покоя, совершенно не жалел, а наоборот, словно пытался выкрутить все внутренности до конца. И непонятно только, когда же этот самый конец настанет.

Все голоса – такие незнакомые, приглушённые. Стоило бы испугаться, но если б на то остались силы!..

Мягкое прикосновение горячей ладони заставило отвлечься от созерцания совершенно дикой картины, представавшей взору, и посмотреть на Сергея Павловича. Тот смотрел так тепло, так по-отечески, что помимо воли Агата подалась к нему и схватилась за протянутую руку двумя ладонями сразу. Позволила обхватить себя за талию и даже сумела кое-как принять вертикальное положение. Ноги тут же подкосились, но упасть ей не дали, осторожно придержав.

Вдали медленно рассеивался, смешиваясь с осенним воздухом, чёрный дым.

– Ну что, милая? Натерпелась за сегодня…

Сердце ухало под самым горлом, каждый удар отдавал в голову, а в ушах по-прежнему шумело так громко, что можно было, наверное, с ума сойти прямо сейчас.

Сергей Павлович обнимал за плечи, гладил по волосам, и Агата не заметила, в какой момент тихо заскулила, словно щенок, которому лапу камнем перебили. Судорожно цепляясь трясшимися, сбитыми в кровь пальцами за офицерский бушлат, не понимала одного: почему до сих пор не проронила ни слезинки.

Кричала, скулила, хрипела, тряслась, но не плакала. Такая совершенно типичная для любой, наверное, девушки реакция сейчас никак не проявлялась. Правильно ли это вообще?

И что считать правильным теперь?

Володя стоял неподвижно, уставившись в экран камеры, а Кравцов говорил, изредка жестикулируя и поворачиваясь в сторону домов, совсем недавно бывших жилыми. И вся его фигура была так подтянута, и весь внешний облик даже на расстоянии читался таким собранным, таким уверенным… Агата смотрела неотрывно, и частичное отсутствие слуха отходило на второй план, когда она видела безумие, отражавшееся на суровом лице. Подлинное безумие фанатика.

Это не поддавалось никакому адекватному объяснению, но не прошло и пятнадцати минут, как необходимый материал оказался записанным. Денис работал, как никогда – по крайней мере, Агата уж точно не видела подобного раньше. Запал горел в тёмных глазах настоящим костром, и ни единого брака не случилось, ни единой запинки за весь мотор!

И это добивало окончательно.

Мимо проносились чёрные остовы сожжённых домов, кое-где изредка мелькали брошенные и уцелевшие в обстрелах барашки, щипавшие последнюю в этом году траву. Лишь позавчера эти картины казались такими интересными, а сейчас…

Сейчас ужас выжигал всё привычное, что имелось.

Это ощущалось сквозь плотную туманную завесу, которая мешала мыслить хоть сколько-то трезво. Агате, лежавшей под целым ворохом курток и бушлатов, казалось, что рассудок медленно покидал её, с каждой минутой усиливая разрыв с реальностью, и она нисколько того не страшилась. Это походило на смирение, как если бы она вдруг оказалась вновь тринадцатилетней, принесла домой двойку по алгебре и ждала справедливого наказания. Но Агате двадцать два, и несколько часов назад жизнь её надломилась.

Под горой тёплой одежды трясло, словно в лихорадке. Совершенно отрешённый взгляд устремлялся в серое небо, а негромкие переговоры слышались едва-едва.

Ведь даже самолётов разглядеть не получилось – настолько шок силён был.

– Смысл деревню бомбить? Нет же никого. Баранов на шашлык заготавливать?

Сидевший рядом Сергей Павлович, к чьему боку так удобно прижиматься, потянулся и заботливо провёл пальцами по виску, поправив назойливую прядь. Но Агата лишь головой мотнула ленно, словно в полудрёме, и губу растерзанную прикусила.

– Местные очень быстро возвращаются, деваться им особенно некуда. Профилактика такая, считай. Сам понимаешь, что бомбить они только по воздуху могут, на границе сейчас жарко слишком.

Кравцов медленно покачал головой, разминая шею – невольно замыленный взгляд зацепился за плавные и совершенно спокойные движения.

Часы Агата выбросила перед тем, как сесть в машину. Подарок Марка на пятнадцатилетие, врученный торжественно и помпезно, навсегда остался валяться в грязной дорожной пыли и камнях, вдребезги разбитый.

«Будут твоим талисманом», – так ей было сказано, когда замотанная в пергамент коробочка перекочевала из рук в руки. Через несколько месяцев Марк отправился защищать Родину, практически полностью исчезнув из жизни Агаты на долгие два года, а часы и впрямь приносили удачу. С ними сдавались выпускные школьные и вступительные институтские экзамены, с ними закрывались сессии. Защита практики, защита диплома… И позавчерашним утром Марк собственноручно помог застегнуть ремешок. Почему-то очень внимательно глядя при этом прямо в глаза.

Полчаса назад она выбросила самую ценную вещь, которую имела когда-либо. Выбросила, не почувствовав ничего.

Потому что талисманы ей больше не нужны.

Потому что она разбита на тысячи осколков, которые никогда и ничем уже не склеить. Никогда.

Кравцов повернулся назад всем корпусом, при этом как-то странно дёрнув ногой и посмотрев куда-то вниз, и обхватил рукой спинку собственного сидения, чтобы не подпрыгивать на ухабах. Тёмные глаза по-прежнему горели нездорово, но теперь уже пусть самую малость, но меньше. Агата отметила это, когда взгляды их пересеклись на мгновения. Отметила совершенно машинально и тут же потеряла интерес, стоило только контакту разорваться.

– Ты точно обстрел снял?

Володя ленно пнул спинку Денисова сидения и сполз ещё ниже.

– Ты достал меня. Сам же видел, что горела лампочка.

Кравцов запрокинул голову и оскалился. Затем вдруг снова дёрнулся, словно задев что-то, и полез рукой под сидение.

– Да что там за херня у вас? На ходу разваливаемся?

Все фразы, все слова доносились словно бы откуда-то издалека. Шум постепенно сходил на нет, но легче от этого не становилось совершенно. Уши словно заложило от резкого перепада давления, вот только не откладывало никак. Наверное, судьба такая выпала – получить инвалидность в двадцать с хвостиком. И проскользнувшая тенью мысль почему-то не вызвала ни страха, ни опаски, ничего. Лишь безразличие.

Значит, так тому и быть.

– Оп-па!

Секунда – и подобрались все, находившиеся в машине. Только Ильнар продолжал крутить руль, старательно объезжая бесчисленные ухабы. Но на возглас всё же отвлёкся, и невольно в глаза бросился кривой смешок, исказивший пухлые губы.

В руках Кравцов держал автомат.

– А, это, – Сергей Павлович усмехнулся и махнул рукой, – на всякий пожарный.

Агата медленно приподнялась, постаравшись сделать это как можно незаметнее, и во все глаза уставилась на оружие. Раньше видеть его приходилось только на страницах каких-нибудь учебников, а сейчас оно блестело перед глазами едва различимо – настоящее, боевое. И Кравцов держал его так… так, наверное, мужчины держали любимых женщин. Медленно вёл большим пальцем по стволу, рассматривал каждую деталь столь пристально, словно запомнить силился. И этот взгляд… фанатичный, он преисполнился ещё и чем-то, что напомнило жадность. Словно ребёнок перед целой вазой шоколадных конфет.

Что-то щёлкнуло негромко, и Денис, вытащив рожок, усмехнулся, удовлетворившись увиденным. Казалось, ещё чуть-чуть, и кривая усмешка переросла бы в радостную улыбку. Если то, что творилось с ним, подходило под подобное определение.

Пальцы заметно дрогнули, когда рожок возвращался на положенное место.

– Подотчётные?

Вопрос почему-то вызвал у Сергея Павловича лающий хохот, который, казалось, в этот раз послышался чуть чётче. Агата даже осторожно коснулась уха и тут же поморщилась, цапнув кожу сломанным ногтем.

– Шутишь?

И в следующие секунды случилось то, чего ожидалось меньше всего. Денис переглянулся с Ильнаром, и, когда тот кивнул, взяв чуть левее, отрывистыми движениями прокрутил несколько раз рукоятку на двери. Стекло опустилось, в салон ворвался холодный сквозняк. Агата хотела уже было закутаться поплотнее в один из бушлатов, но, лишь только пальцы вцепились в воротник, как напало оцепенение, которое мигом выбросило из головы все мысли.

Потому что Денис высунулся в окно больше, чем по пояс, и свободной рукой схватился за крышу. А потом…

Автоматная очередь прервала шум мотора и заставила в ужасе зажать ладонями уши, потому что именно в этот миг слух, казалось, вернулся в полном объёме. Громкий треск не длился дольше нескольких мгновений, но согнувшейся пополам Агате показалось, что он бесконечен. Его эхо не стихало и никак не сходило на нет, наоборот, пробиралось под кожу, всё глубже и глубже, и сорвавшийся с губ протяжный крик смешался с этим треском воедино.

Сергей Павлович тут же схватил за плечи и с силой потянул назад, Ильнар ударил по тормозам. Крепкие мозолистые пальцы вцепились в ладони, пытаясь отнять их от ушей, Агату затрясло вдруг, заколотило в припадке, крик перерос в звериный вой. Её пытались удержать, успокоить, но она брыкалась так сильно, что даже не сразу почувствовала, что на помощь пришёл Володя, потому что кто-то с силой схватил за щиколотки, не позволяя метаться ещё сильнее.

– Ну всё, всё, всё!

Сергей Павлович гладил по голове, прижимая к себе и глуша тем самым полный ужаса крик, но это совершенно не помогало. Агата билась в неконтролируемой истерике, содрогалась всем телом и не то выла, не то стонала. Лишь только слёзы никак не появлялись, словно их вообще не существовало. Отчаянные попытки вырваться, сведённые болью рёбра и сразу четыре крепкие руки, ни на миг не отпускавшие ни туловища, ни ног.

Зачем её держали, когда шёл обстрел? Ведь всё могло бы закончиться.

Только что она услышала то же, что слышал маленький мальчик в последний миг своей жизни.

Карий глаз. Развороченный череп, осколки костей вперемешку с кровавыми ошмётками посреди травы. Рука лежавшей рядом женщины на маленькой спинке… и ещё с десяток разбросанных по улице тел.

Они наверняка были мертвы, но их всё равно добивали.

Агата вертелась в крепких руках, стонала сквозь сжатые зубы, в отчаянии пытаясь освободиться. И никак у неё этого не получалось, и рёв душил, лишая кислорода.

– Господи, что делать-то с ней?..

– Дай, я…

В голосе, донёсшемся сквозь собственный безостановочный скулёж – лёд и что-то ещё. Но, стоило Денису лишь податься в её сторону, как новая волна вопля тут же свела судорогой внутренности. Изо всех сил дёрнувшись, Агата вцепилась руками в спинку сидения, вжалась в неё, спрятав в обивке лицо, и затряслась. Ноги, наконец, отпустили, получилось подтянуть их к груди и буквально в комочек сжаться. Животный ужас заставлял тело биться в ритмичных конвульсиях, сливавшихся с ударами сердца под самым горлом.

Руки Сергея Павловича вновь обхватили, заключая в крепкие объятия. Тяжёлый подбородок опустился на макушку.

– Не лезь.

Голос Володи насквозь пропитан усталостью – почему-то так не вовремя вернувшийся слух распознал то слишком чётко. Рыдания душили, не позволяли даже ртом воздух схватить нормально, и дыхание выходило частым-частым, словно у собаки после долгого бега. Тихий свист в лёгких, словно ножами изрезанное горло и голова, с каждой секундой всё больше разваливавшаяся на кусочки от нестерпимой боли…

Как выглядит точка невозврата?

Агата не видела, что происходило в салоне, по-прежнему прижимаясь щекой к крепкой мужской груди, но фраза, которую произнёс Володя негромко, явно отвечая на что-то, заставила съёжиться ещё сильнее. Он наверняка не сообразил, что слух пусть не до конца, но восстановился одновременно с выстрелами, и думал, что слова негромкие расслышать не удастся.

– Она тебя, похоже, испугалась.

* * *

– О, репортёр, привет!

– Да отвали от неё. Им сегодня веселья без тебя хватило.

Звук шаркавших по асфальту сапог донёсся откуда-то издалека, хотя между скамейкой и группкой возвращавшихся домой солдат было метра четыре расстояния. А потом – тихий бубнёж, походивший на неразборчивое шипение. В ушах уже не шумело, но слух всё-таки оказался повреждённым довольно сильно, а потому приходилось усилия прикладывать, чтобы расслышать что-то, что говорили, находясь не в непосредственной близости. А до говора солдат не имелось ровным счётом никакого дела.

Агата сидела на лавочке у подъезда. Сидела неестественно прямо, держа руки сложенными на коленях, и смотрела куда-то в пустоту. Всё тело дрожало от боли, каждая его клеточка горела, ныла, лишая всяческого желания двигаться. Связанные в хвост волосы, которые так и не получилось разодрать до конца, наверное, придётся остригать.

Получилось бы хоть домой вернуться для начала…

– Слушай, а если она того… ну, с ума сойдёт?

– Да вряд ли. Это обычно по-другому происходит.

– А всё же?

– Что «всё же», Володь? Я говорил, что добром это дерьмо не кончится! Я же говорил, что так будет. Говорил? Кто меня услышал?!

– Да тише ты.

Агата из ванной выходила, когда услышала едва различимый тихий говор, доносившийся из-за плотно закрытой двери, ведшей на кухню. Услышала и тут же почувствовала, как мурашки почему-то вновь покрыли спину и разодранные плечи, хотя ни слова на тот момент разобрать не получилось. И не понимала, отчего решила вдруг сделать несколько шагов и, собрав все силы, что оставались, с замиранием сердца вслушаться в каждое слово.

Лучше было бы, наверное, этого не делать.

Как вышла из квартиры, как оказалась на улице? Эти моменты совершенно не запомнились, да и не особенно они важны.

А что, если она и впрямь теряла рассудок? Что тогда?

Если бы всё было в порядке, подобные мысли вызвали хоть какую-то реакцию. А она продолжала сидеть неподвижно и совершенно ничего не чувствовала – ни страха, ни опаски.

Только боль медленно разрывала тело на мелкие кусочки и никак не могла довести своё дело до конца.

Что, если это конец?

О таком ты, Волкова, мечтала?

Вышедшего из подъезда Кравцова, тут же попавшего в компанию всё ещё куривших солдат, Агата заметила боковым зрением. И сразу же остро почувствовала непреодолимое желание встать и уйти куда подальше. Хотя бы вон, к руинам, в которые превратилась целая половина дома. Там можно спрятаться, затаиться в обломках так, что никто и никогда бы не нашёл, и пролежать без движения до конца времён.

Дальнейшая жизнь представлялась… да никак не представлялась. Какая могла быть жизнь после такого? Существование разве что. А существование смысла не имело.

На полочке в ванной с позавчерашнего дня лежали две бритвы и помазок. Почему-то лишь сейчас Агата сообразила, что именно показалось странным на мгновение, когда замутнённый взгляд скользил по стенам, покрытым запотевшей от влаги светло-персиковой плиткой. Бритв не было.

Смешно это, наверное.

Денис подошёл к скамейке. Тяжело опустился рядом. Покрутил меж пальцев пачку сигарет и протянул её Агате. Та лишь косо глянула и едва уловимо головой мотнула.

– Легче станет.

На банальное «нет» не нашлось ни сил, ни желания.

Легче станет, ну как же! Откуда ему вообще знать, станет или нет? Великий эксперт по чужим головам?

Зубы сами сжались так, что едва не свело челюсть.

Щёлкнула зажигалка, Денис затянулся и отвёл руку с сигаретой от лишь на мгновение глаза скосившей Агаты подальше – очевидно, чтобы дым не плыл в её сторону. Впрочем, самой Агате наплевать – молча она смотрела на погнутые детские качели, с которых слезла почти вся краска. Наверное, были дни, когда за них шли настоящие баталии. А сейчас только солдаты изредка баловались, вспоминая детство и заливисто гогоча.

Интересно, играли ли на этой площадке дети, которых убивали так же, как того мальчишку?

Когда Кравцов вдруг заговорил, показалось на секунды, что повреждённый слух решил поиграть с сознанием и подкинул что-то совсем не то, что произнеслось на самом деле. Но Денис находился совсем близко, едва ли не касался коленом её бедра, и потому, наверное, в услышанном сомневаться не имело смысла.

– Когда я стрелял, – небольшая пауза, затяжка. Словно выигранный на раздумья миг, – ты испугалась самих выстрелов, или того, что это делал я?

Перед глазами – тянувший переломанную руку мёртвый ребёнок, которого застрелили, прежде чем лишить половины черепа. Затряслись вдруг пальцы, Агата остекленевшим взглядом смотрела в пустоту, чувствуя, как грудь снова медленно сжимало от неистового желания заорать. Но вместо этого – лишь сжатые в ниточку прокушенные губы.

– Володя говорит, что второе.

Денис не сводил с неё пристального взгляда – это ощущалось каждой клеточкой, каждым сантиметром кожи, вмиг ставшей гусиной. Пробил жар, руки и вовсе заходили ходуном – трудно, наверное, не заметить, – но сама Агата не пошевелилась, не осознавая при том, каких трудов ей это стоило.