Светлана Козлова "Страницы минувшего будущего"

Повёл плечами, руки ещё глубже в карманы спрятал.

– Они ничего не знают. Ни с кем не могут связаться, информации нет. Знают только примерный маршрут… и всё. Надеются на плен. Тогда они хотя бы… хотя бы живы.

Голос стих, дрогнув. Так лопались струны, не выдержав напряжения.

Рощину показалось вдруг, что он мог видеть и оценивать сложившуюся ситуацию с разных сторон. И внутри столкнулись, сплелись два совершенно разных состояния. Одно заставляло лишь безмолвно наблюдать со стороны за всем: за заплакавшей в тот же миг, мелко трясясь и зажимая рот кулаком, Олей, за тут же обхватившим её хрупкое сжавшееся тельце Валеркой, бледным, словно мел, Марком – человеком, знакомству с которым всего-то пару минут от силы. И даже самого себя, стоявшего у серой стены и глядевшего куда-то в пустоту, Рощин мог представить в собственном воображении невообразимо чётко. Но это состояние отличалось совершенной безучастностью, лишь глядеть вынуждало безмолвно, отрешённо. Ни пользы от него, ни реакции какой, ничего.

А вот другое… вынуждало словно вскипать, сознанию яростью наливаться, руки в кулаки сжимать. Что именно побудило к такому его проявлению, неясно: не то услышанное, не то собственная реакция на сложившуюся ситуацию, не то по-прежнему трясшаяся в считанных сантиметрах Оля. Оля. Словно во сне Рощин повернулся в её сторону, посмотрел, голову склонив. Красивое лицо покраснело, глаза распухли, почернели, а вся фигурка ссутулилась, в размерах даже уменьшилась. Валерка тщетно пытался разжать скрюченные, сомкнутые на ткани свитера пальцы заломленных рук. Пальцы… эти пальцы – искусанные в кровь, побелевшие на костяшках, такие тонкие и длинные – именно они заставили взгляд остекленеть. Понимание ударилось о подкорку, заставило почувствовать пусть слабый, но ощутимый укол.

И вдруг, в одно оставшееся незамеченным мгновение… два состояния соединились, сплелись воедино. Картинка не стала чётче, никак не изменилась, но зато ушло то свербевшее на подкорке чувство странной отрешённости. Сашу словно бросило под лёд, а потом вытолкнуло на поверхность – он даже вдохнул рвано, пришёл в себя, волосами тряхнул. Голова, секунды назад бывшая на удивление лёгкой и неподъёмно-грузной одновременно, начала соображать. Застывший на тонких пальцах взгляд метнулся выше, к заплаканному лицу, а затем – на Валеру. Тот смотрел в глаза, растерянность плескалась, ничем не замаскированная, плыла по воздуху незримыми волнами. Она-то и привела в себя окончательно.

– Уведи её, быстро.

В ответ – ещё большее изумление.

– Ну!

Если пришлось бы повторять в третий раз, он бы не выдержал: точно заехал бы по лицу, не посмотрел на сновавших туда-сюда людей и возможные последствия такой выходки.

Но Валерка понял – что-то шепнув Оле на ухо, сильнее обхватил её за плечи и буквально поволок, вяло сопротивлявшуюся, по коридору прочь, то и дело оглядываясь и посылая немой, но слишком чёткий вопрос. Рощин читал его безо всяких усилий, а ответить не мог и самому себе. Хотя пытался изо всех сил.

Когда две фигуры скрылись за поворотом, вновь повернулся к Марку. Тот поднял голову, посмотрел долго, внимательно – так, что под новенький фирменный пиджак словно воду ледяную тонкой струйкой влили. Мурашки поползли по спине, от плеч к лопаткам и ниже, холодом забираясь под кожу, обвивая рёбра и медленно подбираясь к внутренностям. Отвести бы взгляд, отвернуться, да только одно сделать это не позволяло.

Глаза.

На него смотрели её глаза.

– Куришь? – прочистил горло, не позволив голосу сделаться хоть сколько-то сиплым или неуверенным.

– Уже да.

Пару мгновений постояв безмолвно, Рощин хлопнул Марка по плечу и потёр пальцем нижнюю губу.

– Пойдём, поговорим.

И двинулся вперёд, обогнув нагруженного батареей коробок какого-то тщедушного паренька. Шёл медленно, голову склонив и глядя на каменный пол затёртый, прекрасно понимая, что вряд ли мог внушить доверие после пары брошенных фраз. Но, когда услышал шаги позади, что-то внутри словно дёрнулось, сил придало, заставило идти быстрее и увереннее. Теперь стук каблуков слышался даже сквозь безостановочный гомон сновавших туда-сюда сотрудников. Рощин слушал каждый такой глухой щелчок, считал шаги и судорожно соображал.

Ничего нового Марк сказать не смог – информации ему дали с гулькин нос. Группа должна была выйти на связь во второй половине дня десятого числа, отчитаться и договориться о репортаже через спутник. Вовсю шло двенадцатое, но никаких изменений не появлялось. На связь никто не вышел.

Отсутствие новостей – уже хорошая новость?

И вот Рощин стоял у таксофона, крутил меж пальцев монету и слушал длинный механический гудок, нёсшийся из трубки. Марку сказал отойти к машине – так, чтобы тот ничего не смог расслышать, а сам вдруг словно окаменел, украдкой следя за алевшим крохотным огоньком очередной сигареты в руке нового знакомого. Лишь сейчас в сознание пробрался самый, пожалуй, логичный вопрос. Вопрос, который до того если и витал где-то поблизости, то оставался слишком призрачным и незаметным, чтобы привлекать внимание.

Тебе-то оно зачем?

Ведь чужие люди, которых узнать толком не узнал.

А перед то и дело становившимся мутным взором, словно в издёвку какую – согбенная фигурка и полное страдания лицо в обрамлении бордовых прядей лохматых. Тонкая прозрачная дорожка на щеке, сорвавшаяся с подбородка слезинка. И пустынный коридор, в котором лишь пыль витала. А потом – тонкие пальцы, нежно поводившие по кособоким крыльям наспех сложенного из салфетки журавля. Слабая улыбка, взгляд серых глаз…

Слова о детской мечте стать журналистом.

Что, если она ещё жива?

Что, если он не попытается?

Отвернувшись, медленно провёл пальцем по номеронабирателю, почувствовав холод металла, растёкшийся под кожей.

Тебе это не нужно. Ты потом проблем не оберёшься. Сам ведь знаешь, какие могут быть последствия. Это того не стоит.

Не дури.

Резкий, шумный выдох. Пальцы перехватили монету, сунули её в щель, метнулись к диску. Тихий ритмичный треск отсчитал нужные цифры. Гудок стал редким, прерывистым. Один, два, три… Рощин слушал, считал про себя и отстукивал костяшкой по ободранному корпусу какой-то странный ритм. Дышать старался через раз, словно боясь пропустить что-то. На счёт «девять» гудок прервался, захлебнулся, что-то кратко треснуло на линии. Глаза закрылись сами собой.

И, опередив абонента, одно лишь бросил в трубку:

– Это я.

Ответом послужило сочное причмокивание и смешок.

– А это – я.

Следом – громкий хруст, заставивший поморщиться машинально. Жрал он там, что ли?

Злость метнулась к горлу, пламенем незримым опалила внутренности. Пришлось сжать зубы на пару мгновений, утихомиривая приступ, подавляя желание отпустить фривольный комментарий, и тихо выдохнуть.

– У меня дело к тебе есть. Важное.

Протяжный громкий зевок заставил вновь передёрнуться, крепче вцепиться в трубку. Молчать, только молчать. Не сметь и рта раскрыть, иначе…

Иначе он поможет ей лечь в могилу.

Если она ещё не там.

Послышался негромкий шорох – скорый, чёткий, словно страниц перелистывание. Затем – очередное причмокивание губами.

– Ну давай, подваливай. К трём успеешь?

Глянув на циферблат наручных часов, прикинул время в пути.

– Да. Только со мной человек будет.

– Что, так серьёзно?

Александр развернулся, поймал взглядом неподвижную фигуру, стоявшую возле машины.

– Серьёзно.

Анализировать тот или иной выбор не любил никогда. Действовать по наитию старался, слушая голос внутренний, и сейчас не позволил ситуации стать исключением. Конечно, потом назойливые сомнения, от которых в эти минуты приходилось вновь и вновь отмахиваться, не дадут покоя, завладеют полностью, но сейчас Рощин даже задумываться себе запретил о правильности принимаемого решения.

Ехали со скоростью, явно превышавшей разрешённую, однако сотрудники постовых служб крайне редко тормозили владельцев элитных иномарок, и потому именно сейчас наличие «мерседеса» играло на руку втройне сильнее. Обычно не стихавшая магнитола молчала, а в салоне едва ли не осязаемо витала напряжённость. Она медленно распространялась, холодком окутывая плечи и заставляя крепче сжимать руль, чтобы не давать тремору одержать верх.

Притормозив на очередном светофоре, полез за сигаретами и покосился на сидевшего рядом Марка. Тот бездумно глядел куда-то прямо перед собой – бледный, без единой эмоции на осунувшемся лице. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы увериться в самой простой в сложившейся ситуации вещи: сна парень не знал уже несколько дней. Протягивая пачку в безмолвном предложении, Александр отметил против воли, как всё же дрогнули пальцы.

Дорога заняла от силы минут двадцать – полупустые улицы сыграли хорошую роль. Потому успеть получилось не просто к трём, а ещё и полчаса в выигрыше припасти. И всю дорогу Александр ждал. Ждал вопросов, попыток что-то узнать. Но то ли страх руководил Марком, то ли просто стресс перекрывал возможность сформировать что-то конкретное. Это играло на руку, потому что ни одного ответа в данные минуты найти бы не получилось.

Но, когда Марк всё же повернулся в его сторону, Александр заглушил мотор и резко выдохнул, опустив голову. Тут же резким движением закинул опавшую на глаза длинную прядь и поспешил не дать сказать.

– Ни о чём меня не спрашивай. Я ничего не обещал, поэтому… не надо.

И не мог видеть, по-прежнему сидя с опущенной головой, но отчётливо почувствовал нутром безмолвный кивок, послуживший покорным согласием. Некоторое время сидел, машинально с силой сжимая обивку руля и водя по ней побелевшими пальцами. Внутренний голос не говорил – кричал, оглушая изнутри.

Остановись, пока не поздно.

Да только вот ведь штука – «поздно» уже наступило.

Огромный холл, выбеленные стены, ковёр на широкой лестнице, бдительная консьержка с домовой книгой – на всё это убранство высотки на Котельнической набережной внимания не обращалось уже давно, а вот шедший на полшага позади Марк напрягался всё сильнее, и состояние его передавалось по воздуху. Пряча руки в карманы брюк как можно глубже, Рощин бесшумно шагал по ступенькам, чувствуя под тонкими подошвами проминавшийся ворс. Четвёртый этаж, три тяжёлые дубовые двери. Подойдя к уже давно знакомой, несколько мгновений постоял, кусая губу.

Продюсером Руслан Кривицкий стал относительно недавно – примерно, когда стала очевидной вся та потенциальная прибыль, которую сулил зарождавшийся в позднем Союзе шоу-бизнес. Обладавший просто акульей хваткой и огромным количеством самых разных знакомств, поднимался быстро, новых «звёзд» делал вполне успешно. Саша Рощин являлся одним из наиболее выгодных его проектов.

Комок мыслей, слишком туго спутавшийся, прервал треск звонка. Ладонь словно сама собой упала на кнопку – совершенно незаметно.

На Марка Кривицкий впечатление произвёл неизгладимое – это стало понятно, когда хозяин четырёхкомнатных апартаментов вальяжно развалился в кресле за тяжёлым письменным столом в кабинете и вопросительно кивнул на початую бутылку коньяка, чем вызвал взгляд, полный не просто изумления, но какого-то словно ужаса. Пить, впрочем, не стал никто, и тогда разговор сразу же приобрёл необходимое русло. Опершись о столешницу, Рощин чётко и внятно разложил всё, что удалось узнать Марку, по полочкам. Излагать было особенно нечего, а сам Волков выглядел настолько убито, что толка от него ждать не приходилось. Да и в беседах с такими, как собственный продюсер, Александр явно смыслил на порядок больше.

Услышанное не воодушевило ни на чуть – то, впрочем, было совершенно ожидаемо. На середине рассказа Руслан схватил с подноса яблоко и громко им захрустел, глядя на нежданных гостей практически безразлично. Рощину стоило невероятных трудов не морщиться от въедливых звуков и продолжать говорить.

– На границе, говоришь? – когда рассказ иссяк, Руслан потянулся и закинул ноги на край стола. Начищенные ботинки сверкнули в свете ажурной лампы. – Если натурально в плен попали, то я им не завидую.

– А что сделать могут? – Марк подал голос впервые за всё это время, потому вопрос прозвучал сипло, совсем уж беспомощно.

– Фантазия работает? Вот всё, что думаешь, всё и могут.

Некоторое время в гостиной висело молчание. Тяжёлое, оно давило на плечи, а постоянно царивший из-за бархатных портьер полумрак добавлял в и без того напряжённую обстановку ноток дискомфорта. Хотя сама квартира и отличалась роскошью небывалой.

Александр стоял неподвижно, по-прежнему упираясь ладонями в лаковую дубовую поверхность; Марк сидел рядом, глядя на сцепленные в замок пальцы. Стоявшие в углу ходики отмеряли с положенной скоростью мгновение за мгновением, но кто бы только мог объяснить, почему время тянулось так медленно?!

Скрипнув креслом, Руслан откинулся на спинку ещё сильнее и покрутил меж пальцев покрытую вензелями и позолотой авторучку. Последил за её слабым сверканием в электрическом свете и усмехнулся.

– А с чего ты вообще взял, что вы по адресу? Я не ищейка.

– Ты из меня дурака не делай. – Рощин скосил глаза и чуть повернулся корпусом к собеседнику. – Я твоих быков знаю. И связи у тебя есть.

Говорил, зная за собой абсолютную правоту – в криминальных кругах Кривицкий пользовался известностью, пожалуй, даже несколько сильнее, нежели в эстрадных. Впрочем, он такой был не один. Шоу-бизнес давал огромные доходы, а что именно скрывалось за концертами очередной группы или сольного артиста, простым смертным знать совсем не обязательно.

– Ну, у меня много, чего есть.

Рощин отошёл от стола к окну и, спрятав руки в карманы брюк, обернулся. Идти ва-банк приходилось не впервые.

– А ты вспомни, какие бабки я тебе приношу.

И фраза попала в точку. Это стало понятно, когда Руслан сложил губы бантиком и нахмурился. Александр выглянул в окно, чуть отодвинув бордовую штору, но уже через пару мгновений отвернулся от открывшегося было взору вида на Яузу. Зная себе цену, безо всяких раздумий выбросил единственный имевшийся в рукаве козырь. Поставил самого себя на кон ради девчонки, которую видел дважды в жизни.

Потому что знал, что ставка высока.

«Вот всё, что думаешь, всё и могут». Слова въелись в голову, на подкорке словно отпечатались. Воображение тут же принялось издеваться, подсовывая самые разные картинки, в которых всему находилось место. И рад бы Рощин оказаться сейчас где-нибудь подальше от этой квартиры и этой ситуации, да только скреблось внутри что-то предательски. И это «что-то» давало понять, что поступал он, в общем-то, правильно.

Пару раз похлопав пальцами по краю столешницы, Руслан выдвинул верхний ящик и вытащил несколько листов бумаги. Подкинул их Марку и опустил рядом ту самую ручку.

– Пиши всё. Имя, фамилия, возраст, внешность. Где была, с кем была. Их данные. Всё, что знаешь. И до мельчайших подробностей.

Марк обернулся. Посмотрел долго, внимательно, а в серых воспалённых глазах – немой вопрос, с отчаянием граничивший. Парень рассыпался изнутри, ломался с треском, и никогда прежде не доводилось Александру становиться подобному свидетелем. Хотя повидать успел многое. А всё, что смог – лишь кивнуть в знак ободрения да кулак в кармане сжать.

Схватив очередное яблоко, Руслан вновь принялся громко жевать, наблюдая за процессом выполнения собственного распоряжения. Взгляд его не выражал особенных эмоций, однако где-то в глубине, если присмотреться, можно было различить медленно тлевшие огоньки. Для такого, как Кривицкий, подобная реакция – уже много.

А вот листок, над которым Марк склонился, в итоге исписан оказался лишь наполовину. И пусть расстояние составляло несколько шагов, да только из-за царившего в комнате полумрака разобрать написанное не получилось, как ни косил Саша глаза украдкой.

– Всё? – Руслан тряхнул протянутой ему бумагой и, получив безмолвный кивок, чуть склонил голову. – Мы перетрём?

Повторять дважды не пришлось: тут же поднявшись, Марк поспешил выйти. Лишь у самой двери обернулся вновь и посмотрел на Рощина. И последнего снова обдало каким-то внутренним холодком – словно один-единственный взгляд мог насквозь пронзить.

Когда дверь закрылась, Руслан протяжно вздохнул и уставился на листок, держа его прямо перед собой в согнутой в локте руке. Через пару секунд хмыкнул.

– Ну и погремуха у девчонки.

– Зато искать легче.

В ответ – неопределённое покачивание головой. Вчитываясь в написанное, Кривицкий то и дело щурился, задерживал взгляд, в котором так и не прибавилось эмоций особенных. Но Александру, знавшему этого человека не первый год, с каждым мгновением становилось понятнее вот, что: если бы шансов не имелось никаких, разговор давно уже сошёл бы на нет. Потому молчал, то и дело прикусывая кончик языка, потому лишь следил за бегавшим по рукописным строчкам взглядом.

Отложив, наконец, листок, Руслан кивнул на ранее занимаемый Марком стул. Пришлось сесть, ногой развернув его так, чтобы оказаться лицом к собеседнику.

– Скажи-ка мне вот, что, – Кривицкий подался вперёд и сложил руки на столе, – на кой чёрт тебе эта баба? Что, парафинишь её?

А во взгляде – едва различимые огоньки лукавства. И Рощин, опершись локтем о лакированную гладь, вдруг задумался. Можно соврать, и это стало бы гарантией того, что Руслан впрягся и сделал бы всё, что смог. А можно сказать правду, но тогда не получилось бы увериться ни в чём.

Да только язык не повернулся выбрать первое. Ни язык, ни совесть.

– Нет.

По взгляду понял, что в услышанное не поверили. Да и в голосе заискрился плохо сдерживаемый сарказм.

– А зачем же тогда?

В заведомо провальной попытке расслабиться пожал плечами. Над ответом на этот вопрос задумываться уже не приходилось – настолько он на поверхности лежал, очевидный, казалось бы, до невозможного. Очевидный и совершенно нелогичный для такого, как он, одновременно.

– Дело хорошее сделать хочу. Авось зачтётся.

Руслан бросил долгий, пристальный взгляд. Александру не осталось ничего, кроме как выдерживать его, стараясь не выдавать ни одной более или менее чёткой эмоции, которую можно различить в пусть тусклом, а всё же свете. Хотя отвернуться хотелось просто невероятно – до противного зуда где-то под рёбрами. И сколько просидели так, безмолвствуя и позволяя лишь ходикам нарушать повисшую тягучую тишину, понять не удалось бы даже при желании и попытке время засечь. Не та складывалась ситуация.

– Только дело-то моими руками делать хочешь.