Василий Гурковский "Куда кого посеяла жизнь. Том XI. Избранное"

Отдельные открытые места мы заделали брезентом и транспортерными лентами и получили довольно приличное место обитания на весь путь следования, за что наши комбайнеры были бесконечно благодарны (позже) – отцу.

Повторяю- ничего подобного мы не видели за весь период движения. В нашем «домике», на двух его «этажах», поместились все экипажи наших самоходных комбайнов (из нашей МТС). Экипажи прицепных комбайнов (нашей же МТС» -8 человек, привезли с собой две палатки и тоже чувствовали себя относительно неплохо, по сравнению с экипажами из других МТС.

Когда мы еще грузились на рампе, отец, вместе с двумя комбайнерами, работавшими вместе с ним в одном колхозе, остановили возле консервного завода, машину из того колхоза, серьезно «поговорили» с водителем, потом вместе поехали в «их» колхоз, набрали полмашины яблок, несколько ящиков помидоров, огурцов, лука, выпросили несколько больших «бригадных» караваев хлеба и привезли все это к нашему комбайну.

В итоге – засыпали полный зерновой бункер яблоками, погрузили все овощи и хлеб, а водителя отблагодарили тем, что оставили ему все, что не вместилось в бункер….Как мы вспоминали не раз эту «благотворительную» поездку в колхоз! Она нас очень здорово выручила, но об этом – попозже….

Так как комбайны от нашей МТС были погружены первыми, то наши платформы поставили на запасной путь. И, пока грузились остальные – мы уже не могли отлучаться от своих платформ и жили на станции, «при комбайнах». Грузились почти две недели.

И только 1 августа, когда вся техника была погружена и готова к отправке, со станции Раздельная, прибыл тяжелый паровоз «ФД» (Феликс Дзержинский), который должен был вывести наш состав из зоны действия станции Тирасполь. 40 платформ растянулись, чуть ли не до станции Ново-савицкая. Наконец – мы – выехали. Две недели ожидания, на жаре и в неизвестности, – это много.

Мы уже не верили, что впереди у нас всего пять дней пути, но ничего изменить было нельзя. Будь что будет!..Посмотрим- как нас встретит та, далекая Башкирия?!

Глава третья

До Раздельной доехали без остановок. Поезд наш был по своему, уникален. Его трудно было сдвинуть с места, из-за большой длины, поэтому паровоз, перед началом движения, вначале несколько минут пробуксовывал на месте, потом пробовал сдавать назад и только потом – начинал потихоньку двигаться вперед, причем – все эти подвижки «вперед-назад» сопровождались страшным, постепенно нарастающим, грохотом межвагонных амортизаторов и сильными рывками, от которых, если не приготовиться, то можно было запросто свалиться с ног. Постепенно, мы к этому привыкли, но эти рывки, всю дорогу, доставляли нам неприятные ощущения. Такой состав, из-за его размеров, не просто было тронуть с места и еще более непросто снижать его скорость на крутых перегонах, да и при остановках – тоже.

Но все эти сопутствующие неудобства, нивелировались теплым августовским летом, ожиданием неизвестного будущего, наличием кое-каких домашних продуктовых запасов, а – главное – тем, что мы – таки ЕХАЛИ!

Ребята наши, после двухнедельных погрузочных мытарств и неизвестности, наконец – расслабились, определились с местами размещения на ночь и – просто спали, кроме меня, конечно….

Как я мог улечься спать, когда в первый раз в жизни, ехал на настоящем поезде, да еще – в рейс за три тысячи километров!. Нет, я восседал на комбайнерском сидении, держался за штурвал управления комбайном и наслаждался необычайно удивительным (для меня) видом, с возможностью кругового обзора. Было не очень удобно ехать «задом наперед»; до Раздельной, наш поезд, шел в одну сторону, а после узловой станции, тот же паровоз, подцепил нас с другой стороны и, до самого конца путешествия, мы все время двигались только «вперед» и я, сидя за штурвалом комбайна, представлял себя в роли водителя всей этой огромной мчащейся по рельсам, машины…..

Ощущение – невероятное….Комбайн стоит большими резиновыми колесами на платформе, где-то в метрах 3 —х от земли, то есть – довольно высоко, слегка покачивается на неровностях, а ты – сидишь на сидении комбайнера, смотришь, смотришь…и насмотреться не можешь, потому что все вокруг непрерывно меняется – то лесополоса, то поле, то речка или село вдруг выскочит из-за пригорка, потом – город, большой или маленький, станции, полустанки, домики путевых обходчиков, с небольшими огородами. И все время – что-то новое и новое. Красота! Не то, что сидеть в душном вагоне, даже у окна….

Я наполнялся всем этим новым, неизвестным и был просто счастлив, что мне выпала такая возможность познакомиться ближе с окружающим нас миром и никакие трудности и неудобства предстоящего пути, меня не смущали….Интерес, простой, человеческий – перебарывал все….

Как после выяснилось, отрезок пути, в восемьсот километров, через всю Украину, от Раздельной – до Харькова, мы преодолели «всего» за пять суток, то есть, в среднем по 160 километров в сутки. Это, конечно было очень мало, даже для товарного поезда, но, впереди нас ждало расстояние, в два с лишним раза превышающее то, что мы проехали. И, как я посчитал позже, дальше мы двигались чуть быстрее лошадей, преодолевая в среднем по 50–60 километров в сутки.

После Харькова – мы больше стояли, чем ехали. Стояли на входах в станции, по 6-8-10 часов, в степи, стояли на самих станциях, стояли на каких-то перегонах, где угодно, только не ехали. Стало понятно, что наши комбайны абсолютно никому (и нигде) не нужны и их просто гоняют туда-сюда, не зная, кому бы их сплавить…

Таких составов, как наш, за время нашего путешествия, мы видели сотни, и с новыми комбайнами, и со старыми, разными тракторами и другой сельхозтехникой, но только наш эшелон шел с людьми, на открытых платформах….Это даже описывать трудно, а как нам было ехать!. Без денег, без еды, без всего самого элементарного! Пока ехали по Украине, да и почти – до Пензы, можно было хотя бы картошки накопать или кукурузных качанов наломать, на людских огородах, пока стояли на въездах в станции, а как переехали за Волгу, там уже ни огородов, ни садов по-над железной дорогой – не было, а, если и были, то все уже было убрано.

Когда стояли на больших станциях, можно было бы что-то заработать, на погрузке – разгрузке, но мы не имели возможности, потому, что не знали, сколько будем стоять, наш поезд никакого расписания не имел, его куда могли- туда и встраивали. Ребята даже носильщиками подрабатывали на станциях, постоянно переживая, что могут отстать от поезда. Дело шло к нервным срывам. Только наши люди могли терпеть такие условия и не бросить все чертовой матери. Если бы не комбайны – точно бы все разбежались по стране….

Заканчивался август, а в тех местах, ночью уже пошли заморозки и вода на улице ночью замерзала, да и одежды теплой у нас не было, а мы все еще ехали на уборку урожая!….

От Самары(в то время – Куйбышева), до места нашего назначения, оставалось еще около 700 километров, а у нас уже практически ничего не осталось. Здорово выручали всю дорогу яблоки, некоторые дни, мы только ими и питались, но они еще в Пензе закончились.

Потом случилась неприятность, в том числе и со мной. Когда состав не впускали несколько часов на станцию, нам удалось накопать ведро картофеля. Как обычно, мы приготовили место, ниже железнодорожной насыпи, рядом с нашим поездом, разожгли костер и начали варить картофель «в мундирах». Дело шло к вечеру, садилось солнце. Когда картофель в ведре начал закипать – открылся входной семафор и наш поезд тронулся. Мы занимались картофелем на пару с одним парнем, из помощников от соседнего комбайна.

Что делать! Тушить огонь и забирать недоваренную еду?. Жалко, да и на станции обязательно будем стоять. Отец крикнул с проезжающей платформы: – «Как доварите – найдете нас на станции!».

Они – уехали, мы доварили картофель, слили воду и пошли по шпалам на станцию, там было с пару километров. Можно только представить, что мы почувствовали, когда узнали на станции, что наш состав прошел Кинель, на проход, не останавливаясь….

На дворе – уже темно и тянет морозом, а я в легком пиджаке и в тапочках…У нас- ничего, ни документов, ни денег. Мы даже не знаем, куда наш состав едет, где наша последняя станция. Знаем только, что – в Башкирию. Поговорили с дежурным по станции, он сказал, что наш эшелон пошел на Абдулино, раньше он не остановится, там узловая станция. До неё 206 километров….

Спросили у него, что будет двигаться скоро в ту сторону. Он показал товарный поезд, который будет скоро отправлен на Урал и тоже через Абдулино….

Состав- открытые товарные полувагоны. Поднялись по лестнице на один из них. Они были груженые – беспорядочно набросанным металлоломом. Только успели залезть в вагон- поезд тронулся. Пока набирал скорость – было еще терпимо, но, когда выехали со станции, на нас обрушилось все, что только могло; – холодный морозный ветер, усиленный скоростью движения и насыщенный мелкой угольной пылью, беспорядочным вихрем, носился по вагону. От него некуда было скрыться и нечем защититься, в этом нагромождении ржавого железа.

Я нащупал какой-то круглый барабан, наверное – от зерноочистительной машины, влез в него, надеясь хоть как-то защититься от пронизывающего ветра, но это не помогло – эту трубу продувало, как ледяным вентилятором, а прикосновения к стенке моего убежища, любой частью тела, ощущалось, как ледяной ожог.

До сих пор не могу поверить – как мы смогли выдержать трех часовую сверх пытку в том товарном вагоне. Я менял положение тела, крутился, извивался в ледяной трубе и, когда поезд, наконец, остановился, мы, с большим трудом и одновременным облегчением, покинули этот не гостеприимный состав.

Глава четвертая

Прочитали название станции- Абдулино и, на негнущихся ногах, двинулись к вокзалу. Часов у нас не было, но, по расчетам, было уже три или четыре часа ночи. Близость возможного тепла, уже грела сама по себе, но нам тепла не досталось. Когда мы открыли вокзальную дверь, сидящий внутри на стуле милиционер, по виду – башкир или татарин, вскочил, увидел нас, дрожащих от холода, грязных и запорошенных угольной пылью, да еще с закопченным ведром картошки, вытолкнул нас на перрон, прокричав что-то вроде: —«Шляются здесь всякие…Проваливайте отсюда!»– и закрыл дверь изнутри….

Учитывая наше состояние, это был удар, равносильный убийству. Оставалось только или упасть на перрон и завыть, или броситься на рельсы….

Но, видимо, у Того, кто сверху все видит, были на нас другие планы….Пока мы стояли на перроне, кляня всех дежурных и милиционеров, вместе взятых, подошел пассажирский поезд, я и сегодня вижу его название – «Харьков – Новосибирск». Остановился, вышли проводники. Пассажиры не выходили и не входили, время, наверное, было такое, позднее.

Напротив нас, из вагона вышел пожилой проводник, в форме, начал что-то протирать на входной двери. Мы подошли к нему, поздоровались. По выговору – я понял, что он украинец и заговорил с ним по-украински, ни на что не надеясь….

В течении пару минут, я объяснил ситуацию и попросил пустить нас хотя бы погреться, пока поезд стоит, все-таки узловая станция, а мы уже на грани….

Мужчина все понял, у нас на лицах все было написано, да еще ведро с картошкой, выступало в качестве подтверждения наших слов. Он не стал выдумывать каких-то оправдательных (для него) причин, а просто сказал: «Заходите, ребята, я вас сейчас горячим чаем напою, как раз только бак закипел…». Мы зашли к нему в купе, он дал нам по два стакана чаю и по небольшому пакетику вафлей. Когда мы все это освоили, он открыл соседнее купе, дал нам по одеялу и сказал: «Садитесь, укутывайтесь и грейтесь. До Уфы почти три часа ходу. Я вас заранее разбужу, если заснете». Вот такой нам попался Проводник – Человек! Я запомнил его на всю жизнь. Он, действительно спас нас. Если бы не он – я просто не знаю, что было бы с нами в ту страшную ночь!….В лучшем случае, мы могли оказаться в больнице, в чужом краю и без ничего…..Обошлось!.

Но радости, как и беды, по – одиночке – тоже не ходят. В ту ночь свершилось первое в моей жизни настоящее Чудо и, с тех пор – я начал верить, что Чудеса все-таки существуют, что не раз было подтверждено, позже, для меня – лично.

Здесь можно привести массу причин, повлиявших прямо или косвенно, на появление того Чуда, одно их перечисление, могло бы занять целую страницу, но я не буду их перечислять, просто выдаю утверждение, что Это – таки бывает….

Рядом с Уфой, находится большая узловая станция – Дема. Она как бы разделительная по основным направлениям башкирских железных дорог – прямо на Восток – идет ветка на Урал, Сибирь, а другая ветка идет на Юг, пересекая в принципе, всю республику. Нам это было неведомо, но Чудо нашло нас именно там, на станции Дема…., как раз – там где надо и когда надо.

При подъезде к этой станции, а она узловая и на ней пассажирские поезда обязательно останавливаются, наш Спаситель-проводник, разбудил нас, сказал, что это большая станция и может быть, мы сможем что-то узнать о нашем поезде. Поезд остановился, мы, вместе с проводником, вышли вначале в тамбур, а потом и на перрон. Рассветало, мы оглядывались вокруг, привыкая к утренней прохладе после теплого вагона.

И вот здесь и случилось то, немыслимое для нас с моим напарником, – то самое Чудо!. По соседней с нашей, железнодорожной колее, как бы нам навстречу, потихоньку трогался поезд. С комбайнами! Мало того! В предрассветном мареве, к нам приближался, ставший таким родным для нас за прошедший месяц, опрокинутый набок на платформу, НАШ копнитель, с ярким номером 10, написанным белой краской. Да это же – Наш комбайн и наш копнитель! -промелькнуло в голове. Промелькнуло неосознанно, но в следующую секунду, поблагодарив проводника, я схватил ведро с картошкой, крикнул напарнику – Догоняй – наши едут! И бросился к проезжающему мимо поезду….

Сильно ударился о стальную пластину – амортизатор борта платформы, не чувствуя боли, передал ведро напарнику, залез на платформу, взял у него ведро, помог ему тоже подняться, и ….упал. Просто упал на спину, по – хорошему. В одну секунду – все куда-то провалилось – и страшная прошедшая ночь, и все неизвестности- непонятности, и ВСЕ, ВСЕ, ВСЕ, вместе взятое. Мы – дома! И на соседней платформе – едет наш с отцом комбайн и его можно пощупать руками! А ведь мы не надеялись его больше увидеть! А оно взяло и свершилось!.

Не помню, сколько времени мы сидели-лежали на полу платформы. Мы никак не могли поверить, что вот так, просто, можно никуда не бежать, никого не догонять, а просто – ехать и ехать, на своем ПОЕЗДЕ!

Когда отдышались, успокоились и поверили, что это таки- так, пошли к нашему домику-копнителю. Вся наша команда – просто спала и никакие наши ночные мытарства, им были неведомы. Мы тоже легли на свои места, а утром получили серьезное замечание за то, что, пока добирались- съели часть картошки….А что там и как – никто даже и не спросил.

Мы, действительно, скушали по паре картофелин, пока они были теплыми, еще в Кинеле, перед поездкой в товарном поезде. Больше – не трогали, знали общий порядок.

Когда мы ехали по Башкирии, спать я уже не мог, просто смотрел на проплывающие мимо небольшие горы. Когда проезжали Стерлитамак, впервые увидел какой-то огромный завод, позже узнал, что это крупный химкомбинат, но это не столько удивило меня, как сплошной лес телевизионных антенн, над крышами домов. У нас, в Слободзее, в то время- я не видел ни одной такой антенны.

Потом проехали Салават Юлаев, когда-то по истории учили про пугачевские времена, немного дальше на юг – Мелеуз.

Ну и, наконец, где-то к обеду, мы прибыли на свою станцию назначения, Кумертау, на самом юге Башкирии. Прибыли на 32-й день пути…помогать убирать, давно убранный здесь урожай….Первое, что бросилось в глаза – огромная площадь, скорее – пустырь, рядом со станцией и посредине него – колодец. Наши ребята потянулись к колодцу, умыться и напиться, оттуда принесли первую местную новость. Женщина набирала там воду и они выяснили, что, если по-молдавски «апа» – это вода, то, по-башкирски – апа – будет – мама….

Еще выяснилось, что еще на станции Кинель, кто-то, по ошибке, отсоединил 4 прицепных комбайна из нашей МТС. Куда их отправили, – неизвестно. Остальные партии комбайнов, постепенно отцепляли уже на территории Башкирии, а 8 самоходных комбайнов из нашей МТС, таки доехали до места назначения. Прибывшие встречать нас, новые хозяева из районного управления сельского хозяйства, особой радости не испытывали, а просто – отказались принимать наши машины. Во первых – комбайны были старыми, а во-вторых – уже не нужными, так как уборка в районе – закончилась. Нам сказали – езжайте обратно. Вы получите вместо этого старья новые комбайны, а нам эти – не надо….

Легко сказать – езжайте обратно, а мы уже два дня ничего не ели….Поморочили нам головы местные хозяева часа два, потом приехал главный инженер из соседней со станцией, Ермолаевской МТС, сказал, что у них еще есть для нас работа, докашивать остатки поздних культур и забрал нас к себе, предварительно покормив в столовой при станции. Больше месяца – без горячей пищи!….

Глава пятая

Подкрепившись, мы собрали, то есть – укомплектовали комбайны, потом их заправили из подошедшего бензовоза и были готовы отправляться «по месту службы». Причем, наш комбайн был готов раньше всех, так как копнитель у нас, как было уже сказано- практически не разбирался.

Поэтому- пока готовили 7 комбайнов, которые должны были отправиться в Ермолаево (В МТС) с сопровождающими местными специалистами, нас – главный инженер, направил в самый дальний колхоз района, и сам поехал нас сопровождать.

Передвигаться по сильно пересеченной местности, на комбайне – не так-то просто, машина большая, тормоза – не для горных дорог, но, имея такого водителя, как отец, прошедший три войны за рулем, в том числе – в горах Манчжурии, мы добрались до места назначения – без особых проблем.

Колхоз, куда мы прибыли, располагался рядом с соседней Оренбургской областью. Нам достались нескошенные площади в одной из бригад, рядом с хутором Сандин. После нашей двадцатитысячной Слободзеи, хутор в пару десятков домов, вытянувшихся в два ряда на пригорке, вдоль речки, не произвел вначале на нас особого впечатления. Но – это вначале….Приехали мы уже под вечер, нашли местного бригадира, он уже знал, что мы прибудем, поэтому приготовил нам место пребывания. Поставили комбайн рядом с домом. Все дома на хуторе – рубленные, деревянные и, непривычно для нас- черные, вроде, как копченые. У нас, в Слободзее, дома все побеленные, белые, голубые или зеленые, а здесь- все черные – и стены, и крыши. Заборов – никаких нет. Один ряд домов – внизу, вдоль речки, второй ряд- наверху, вдоль пригорка.

На следующий день- рано утром приехал тот же главный инженер МТС, вместе с колхозным агрономом, и, пока стояла сильная роса- нам показали предстоящий фронт работ. Местные комбайнеры оставили нам целое поле проса, гектаров пятьдесят, оно просто поздно вызревает. Кроме него, в разных местах оставались небольшие неубранные участки, на неудобьях. Их просто оставили напоследок, а потом пошли дожди и так все и осталось. Нам предстояло все это докосить и сдать работу агроному местного колхоза.

Инженер привез нам два документа. Первый – был акт о приеме в Ермолаевскую МТС, нашего комбайна, прибывшего из Слободзейской МТС, Молдавской ССР. Второй документ- был приказ о приеме на работу в качестве комбайнера Ермолаевской МТС, Гурковского Андрея Гавриловича (моего отца) и – меня Гурковского Василия Андреевича, в качестве Штурвального (помощника комбайнера). Так я окончательно поменял направление жизни – Из Штурманов – в Штурвальные. И закрыл этот вопрос навсегда.

Отец решил вначале убрать просяное поле, а потом уже заняться оставленными участками, потому что просо – особая культура, тем более – целое поле, все остальное – подождет.

Сразу возникли проблемы с укомплектованием нашего агрегата. Местный бригадир заявил, что людей у него просто нет и некого ставить на копнитель, там положено- два человека, а у него и одного нет в наличии. Хорошо, что хоть нашел подростка возить зерно от комбайна. Тот приехал к нам за зерном, на повозке, с одним волом….Так он и возил от нас зерно, по горам. Тормозил при спусках-подъемах, специальной палкой, просовывая её в колеса. Иногда мы подталкивали повозку с зерном, когда вол не мог тянуть её в гору.

Проблемы с кадрами мы решили просто – кроме отца- все остальные функции исполнял я – и за Штурвального (помощника комбайнера), и за обоих копнильщиков. Я, на ходу, перебегал с одной стороны копнителя (где набиралась солома), на другую сторону (где собиралась полова, которой было гораздо меньше) и успевал разравнивать обе стороны. Официально работал за троих членов агрегата и не зря заработал больше всех штурвальных из нашей группы, даже больше отдельных комбайнеров, которые больше простояли, чем косили….Было тяжело, но интересно, не зря комбайновая уборка, осталась навсегда во мне, как самый близкий (для меня) вид полевых работ., да и работ вообще….

Готовила нам хозяйка дома, где мы «квартировали». Утром и вечером – мы кушали в доме, а обед нам привозил наш «зерновоз». Позже мы познакомились с хутором поближе. Уже была осень, утром и вечером были сильные росы, косить было нельзя, и мы находили время знакомиться, с приютившим нас местом.

Мужчин я на хуторе не видел. Был один бригадир и то – с другого села, да еще дед-сторож, он наш комбайн охранял ночью. Сторож приезжал с «зерновозом», под вечер, ожидал, пока мы накосим бункер зерна, потом зерно выгружалось в повозку, мы на той же повозке ехали домой, а сторож – оставался на ночь.

Утром все раскручивалось в обратном порядке. Мы с отцом и зерновозом, приезжали к комбайну, накашивали первый бункер зерна, высыпали его в повозку, зерновоз забирал с собой сторожа и они вместе, отвозили зерно в склад. Потом тот же зерновоз, привозил нам обед, мы к этому времени, накашивали бункер зерна, высыпали его в повозку и его сразу же отвозили на место хранения. И так – до вечера, по одинаковой схеме.

Сторож, в ожидании зерна, часто просто ездил со мной на копнителе и мы с ним подолгу разговаривали на разные житейские темы. Он годился мне в дедушки, но мы находили с ним общие темы и были довольны друг другом.

Именно от него я постепенно узнал историю появления этого хутора и только много позже, я не то, что понял, а больше – почувствовал, какое это благословенное место – тот затерянный в горах хутор. В одном из своих произведений, через много лет, я назову его – «РАЙ для Изгоев», и это на самом деле было так.

Хутор появился на этом месте, после разгрома так называемой «Банды Антонова», в двадцатых годах, двадцатого века. Всех, кто не был расстрелян или посажен в тюрьму из «антоновцев», выселили из Тамбовской области, в разные места, в том числе – в Башкирию. Выселили с поражением в правах. Их не брали в армию, не давали работать по желанию, понятное дело- не принимали в комсомол, партию, не разрешали приобретать хорошую специальность и т. д… И так – до самого начала Войны. Потом начали призывать на фронт и посылали на самые сложные участки. Мужиков на хуторе – не осталось и, как следствие – детей – тоже почти не было.

Дед-сторож рассказывал ужасные вещи из их довоенной жизни, но всегда с гордостью подчеркивал, что он последний на хуторе, из тех, настоящих, «тамбовских волков». Было в свое время такое выражение – «тамбовский волк – тебе товарищ!».

Всегда очень нелестно отзывался об известном комбриге Г.И.Котовском, приложившем руку к подавлению «антоновщины».

Глава шестая

От него я впервые узнал, а потом и сам не раз видел, главные «достопримечательности» хутора Сандин. Собрать в одно место, столько хорошего и полезного для хуторян, могло только бесподобное внимание к ним откуда-то СВЕРХУ. Ничем другим объяснить сложившуюся там ситуацию, я не мог, ни в описываемое время, ни позже….Возможно, это была своеобразная компенсация за все им причиненное Зло, не знаю, но, что было-то было….

Где-то в пределах километра от хутора, из невысокой скалы, тоненькой струйкой, толщиной в спичку, – постоянно текла…нефть. Да, обычная натуральная нефть. В каждом доме, имелась какая-нибудь емкость, чаще всего – двухсотлитровая металлическая бочка, в которую, по очереди, собирали ту нефть, на растопку. Этот процесс шел непрерывно, круглогодично. Несколько выше той скалы, к северо-востоку, находился открытый угольный разрез – «Маячный». Там работал мощный «шагающий» экскаватор и разработка угля велась открытым способом. Среди кусков породы, часто попадались крупные куски угля- антрацита, которыми за полчаса, можно было легко наполнить грузовую повозку.

Мне довелось видеть уникальную картину, в доме нашего пацана- зерновоза, на первой, нижней улице. Когда мы с ним опустились в подпол на кухне их дома, то оказалось, что три стены подвала, из четырех, вырублены из чистого, блестящего, угля-антрацита. На другой стороне речки, начинался лес, так что о дровах на этом хуторе, вопрос тоже никогда не стоял.

Неширокая, метров 4–5, родниковая чистейшая речка, где прекрасно просматривается дно и все её обитатели, а, с обеих её сторон – огороды. Таких овощей, крупных, сочных, я даже дома, в Слободзее, не видел.

В каждом доме – корова, овцы, козы; в подполе – целые кадушки домашнего сливочного масла, брынзы, ящики яиц и по несколько кадушек соленых грибов, разных моченых ягод и т. п..

Насмотревшись всего этого, настоящего, природного, я, в те годы, еще не понимал, что нахожусь, если не в раю, то, по крайней мере, в его предбаннике….

Забытый всеми маленький хутор, без электричества, без магазина и каких-либо видов медицинской помощи, а – живет и не знает, что он живет натуральной райской жизнью, о которой так много людей мечтают в разных уголках нашей Земли и даже не знают, что такие места есть совсем рядом….

Там было все, кроме…жизни.

Девчат на хуторе – с десяток. Иногда собираются на…танцы. Был тогда на хуторе, один пацан, лет десяти-двенадцати. Так вот он играл на гитаре. Знал всего две мелодии – одна что-то похожее на вальс, вторая – что-то веселое, типа фокстрот. За день до тех «танцев», к музыканту направляются «ходоки» – девчата. Несут ему подношения- конфеты, пряники и уговаривают (завтра) сыграть на танцах. Он приходит, по пару раз что-то там сыграет и уходит спать. Все – танцы закончены…

При нас, однажды, на хутор привезли – кино. Узкопленочный аппарат, школьная стена – вместо экрана, два рубля билет и ни начала – ни конца. До сих пор помню название – «Школа злословия». Запомнил не только потому, что он никудышный, а больше потому, что его еще не раз видел в «бесплатных» показах, после разных общественных мероприятий, – колхозных или партийных собраний и т. п… Обычно – какие мероприятия – такой и фильм….

Как видите – мы не только убирали хлеб, но и «участвовали» в общественной жизни хутора, если выпадала такая возможность….

Надо сказать, что работа нам досталась нелегкая. Если просяное поле не убирали, ожидая пока созреет, то брошенные отдельные небольшие участки, как правило, находились на опасных крутых склонах, на которых не то, что косить, а просто на комбайне ехать опасно.

Когда комбайн ползет на первой скорости в гору, с критическим боковым креном, да еще с сухой пробуксовкой – жди беды. У нас дважды рассыпалась коробка перемены передач, по ночам – приходилось её менять или ремонтировать.

Каждый день – как испытание. Бывали такие крутые места, что отец приказывал мне покидать комбайн и просто идти впереди, выбирая более безопасное направление.

Уже позже мы узнали, что во время уборки, случаи опрокидывания комбайнов были нередки, даже один из наших, Слободзейских (приезжих) комбайнеров, опрокинулся, причем не на поле, а во время переезда с места на место. Хорошо, что все благополучно обошлось, а комбайн был полностью выведен из строя.

Глава седьмая

Был у нас ещё один курьезный случай. Отец, по характеру, обладал значительным чувством юмора. Еще в первые дни работы, он решил проверить уровень интеллекта нашего местного бригадира.

Зерновоз привез нам обед, как обычно, хозяйка передала довольно большой кусок сливочного масла, к горячей лапше с мясом. Я как раз смазывал шприцем-нагнетателем, отдельные деревянные подшипники на комбайне. В качестве смазки в те времена, использовался обычный салидол. В это время подъехал бригадир, спросил, как идет работа, посмотрел, сколько ещё осталось косить. Отец взял у меня шприц, открутил головку, набрал на палец несколько граммов сливочного масла и начал делать вид, что закладывает масло в шприц.

На вопрос бригадира, что он делает, отец сказал, масло нужно для смазки подшипников, вот он его и использует. Бригадир уточнил, а сколько масла нужно в день для таких целей. Отец ответил- что граммов 300–400. Несколько дней, бригадир возил нам брусок масла, но, однажды, свидетелем передачи «смазки», оказался подъехавший главный инженер МТС.

Увидев, что бригадир передал отцу масло, инженер поинтересовался, а причем здесь сливочное масло, на что бригадир ответил, что они, мол, комбайн им смазывают….Инженер ничего не сказал, только усмехнулся и уехал. Правда, больше бригадир нам масло не привозил, да оно нам и не было нужно, хватало с лихвой того, что готовила хозяйка, просто отец так пошутил с бригадиром….

Начала портиться погода. Повезло, что не было дождей, но утром здорово подмерзало. Хорошо, что косить еще было можно, мы старались экономить каждую минуту, на подготовке комбайна, на времени обеда, в общем, где только могли, потому, что начали сгущаться тучи, дед-сторож, ориентируясь на свой радикулит, предупреждал, что в этих горах скоро может пойти и снег….

Была еще одна проблема, которая все больше и больше заявляла о себе – нам стало холодно, а ничего теплого из одежды, у нас не было. На мне была наполовину истлевшая рубашка, брюки и пиджак. На ногах – спортивные тапочки, у которых уже не было подошвы, только верх, а снизу – вместо подошвы, вырезанная по контуру ступни картонка, прикрепленная снизу медной проволокой. Хозяйка нашла нам с отцом по старой телогрейке, но на меня она была большая и мешала в работе, а без неё – стоять на ветру, было просто холодно.