– Уйди! Оставьте меня! Я не пойду! Я умру! Я лучше умру с ним, я не буду… Отстань! Уйдите от меня!
Хагир схватил ее за руку, сильно сжал и встряхнул:
– Замолчи! Ты помнишь, что у тебя двое детей? Других уже не будет! Позаботься хотя бы об этих! Другого хозяина теперь нет! Ты слышишь?
Бьярта смотрела на него безумными блестящими глазами и тянула на себя свою руку.
– Иди! – Хагир толкнул ее к двери. – Где Коль? Его выпустят, он еще мал! Стормунда уже не поднять, за него надо мстить! Береги сына – он это сделает, когда вырастет! А ты позаботься о нем, и хватит причитать!
Эгдир вытолкнул вперед Коля; в руках воспитатель держал длинный нож, отобранный у мальчика только что, судя по его обиженному и насупленному лицу.
– С оружием не выпустят! – сказал ему Хагир. – Через два года ты получишь право мстить,[4 - В возрасте двенадцати лет мальчик получал права взрослого мужчины, в том числе право мести.] а этот долг на тебе уже теперь! Ты понял? Ты должен вырасти и справиться с делом как следует, а не делать детских глупостей сейчас! Иди и слушайся Тюру, понял! В ближайшие два года она лучше знает, что тебе делать! Ты понял?
Он присел на корточки перед мальчиком, взял его за плечи и тряхнул. Коль зажмурился: смотреть в лицо Хагиру было страшно. Черты его ожесточились, глаза остро блестели и пронзали насквозь. Взгляд казался напряженным и отстраненным, как будто Хагир, глядя на Коля, в то же время внутренним взором держит что-то совсем другое. Он уже вступил на ту дорогу, куда они с ним не пойдут.
– Иди! – Хагир поднялся на ноги и толкнул Коля к дверям. – Помни, что я тебе сказал!
Тюра не отрывала от него глаз; одной рукой она прижимала к себе руку ревущей Кайи, а второй держалась за горло, будто пытаясь разгладить давящую судорогу. Она знала, что видит Хагира в последний раз. Эта яростная обреченность была открытым приговором судьбы. Он совершит великий подвиг, он убьет Вебранда, но за этот подвиг заплатит жизнью и никогда, никогда им больше не увидеться на земле. В ее груди колом стояла острая боль и не давала вдохнуть. Все кончилось: усадьба Березняк, род Стормунда Ершистого, их недолгое благополучие. Она не жалела о доме, в котором прожила почти пять лет: бревна и дерновая крыша не много значат без людей. Хагир был последней опорой этого дома; дом устоял бы с ним и без Стормунда, но без Хагира все рухнет, все. И напрасно он пытается спасти их, женщин и детей: без него они не смогут жить, они рассыпятся в пыль, как шелуха, что остается на земле, когда самого ствола уже нет.
А Хагир уже откинул засов, и тяжелое кованое железо в его руках сейчас казалось не тяжелее соломы. Он распахнул дверь, и кто-то из граннов отскочил от нее назад. Хагир встретил взгляд Вебранда – тот стоял в пяти шагах перед дверью.
– Я выпускаю женщин, – почти спокойно произнес Хагир, остро и непримиримо глядя прямо в глаза своему врагу. – Но если с ними что-нибудь случится, я клянусь, что приду к тебе из мертвых миров не хуже, чем твой старый волк.
Вебранд задержал взгляд на его лице и медленно кивнул. Сейчас в его чертах не было и следа прежнего злобного ехидства: в Хагире он увидел достойного противника и верил, что это не пустая угроза.
Тюра первой шагнула за порог, ведя за руку Кайю и прислушиваясь, идут ли за ней Аста и Коль. Она хотела обернуться, но не смела; прямо перед ней, как волчья стая, стояли гранны. Ей было жутко видеть их, как восставших мертвецов, но она не могла оторвать от них глаз. Каждый шаг давался ей с усилием, земля знакомого двора казалась ненадежной, как весенний лед: еще шаг – и в пропасть. Это был совсем не тот двор, к которому она так привыкла, совсем не то пространство, что она пересекала по двадцать раз на дню, а чужое и страшное – часть мира мертвых. Мертвые, темными грудами лежащие здесь и там, захватили землю и не отдадут.
Немолодой, плотный, седоватый вождь с широким носом стоял впереди граннов, положив руки на пояс и пристально рассматривая выходящих. Это Вебранд Серый Зуб. Тюра легко узнала человека, о котором столько слышала.
– Послушай! – обратилась она к нему, судорожно ловя последние мгновения, пока присутствие женщин еще сдерживает клинки. – Вебранд! Я понимаю, что ты зол из-за твоего отца, но поверь, это не наши, это не Хагир хотел его смерти! Этого хотел Фримод ярл, это он настаивал на том, чтобы ограбить курган и забрать ваши сокровища! Хагир хотел только освободить Стормунда, это нельзя ему ставить в вину! Ты сам поступил бы так же на его месте!
Еще от порога она заметила краем глаза что-то такое, что настойчиво притягивало внимание. И вот взгляд сам собой соскользнул вниз, и Тюра задохнулась от ужаса: она увидела тело Стормунда. Одно дело слышать среди невнятных криков, что «Стормунд убит», а совсем другое – увидеть это своими глазами. Во внезапную смерть всегда труднее верится. Он лежал неподвижно, чего никогда не бывало с живым Стормундом, и пятно крови уже засохло, и на лице его застыло нелепое выражение, удивленное и дикое… Казалось, настоящий Стормунд где-то не здесь, куда-то спрятан, а тут какая-то нелепая, даже недостоверная подделка, как тяжкое оскорбление человеческой природе…
Рядом раздался крик, и Бьярта кинулась к мужу. Она упала на колени прямо в кровавую лужу, приподняла его голову и тут же снова выпустила: подрубленная шея казалась тонкой и ненадежной, а остывающая голова – тяжелой и страшной.
– Стормунд! Стормунд! – кричала Бьярта и теребила тело за одежду на груди. Это был совсем не ее Стормунд, и она кричала, стараясь разбить этот страшный сон, вернуть прежнего, живого мужа, не понимая, что из такой дали не возвращаются.
– Послушай, ведь он мертв! – Тюра снова заставила себя посмотреть на Вебранда и шарила взглядом по его лицу, точно хотела все же высмотреть в нем человека, способного ее услышать. – Ты сам убил его, ты отомстил за твоего отца. Если мы отдадим тебе все то, что взято нашими людьми из твоего дома, может быть, ты сможешь с нами помириться?
Вебранд молчал, спокойно глядя на нее. В глазах его не было ни злобы, ни ненависти, а только холодная решимость делать то, что он считает нужным. Несколько месяцев он шел к цели, и сейчас ничто не смогло бы его остановить. Тюре хотелось отвести глаза, спрятаться. Но она заставляла себя смотреть и лихорадочно выискивала еще какие-нибудь доводы. Пусть он зол и жесток, пусть он непримиримый враг, пусть просить его бесполезно – но она должна пытаться, должна биться тем единственным оружием, использовать единственное средство, которое у нее есть. Богиня Фригг, да слышит ли он ее?
– Не бойся, Фрейя золота, я тебе не сделаю зла, – ответил наконец Вебранд. – Ты хочешь мира, и в моем доме ты найдешь мир и покой. И даже богатство. Я верну себе прежнее и добуду новое. Ты ни в чем не будешь нуждаться.
– Чтоб ты провалился, волк проклятый! – хрипло крикнула Бьярта. Она все еще сидела на земле возле тела Стормунда, но разговор Тюры и Вебранда разбудил ее. Теперь она все понимала, ее блестящие глаза были полны осознанной и горячей ненависти. – Чтоб ты подавился! Чтоб тебе зарезаться своим же оружием, чтоб тебя повесили вниз головой, чтоб тебя расклевали вороны и растерзали волки, чтоб кости твои валялись сто лет непогребенные, чтоб твои дети зарезали друг друга и род твой исчез без следа! Ты, подлец, волчий выродок, мерзкий оборотень! Ты узнаешь! У меня есть сын, и он отомстит тебе! Я сама отомщу тебе! Я не буду знать покоя, пока ты ползаешь по земле, серая сволочь! Чтоб все твои дети кончили дни в рабстве, в свинарнике, чтоб имя твое забыли, а если вспоминали, то с проклятием!
– Я тебя продам на Квартинге Сэбьёрну Говоруну, – спокойно ответил Вебранд на ее горячую речь. – Вместе с твоим мальчишкой. А хочет мстить – пусть попробует. Веселее жить, когда есть враги. Без них я заскучал бы. Ну, что, все вышли? Среди вас нет мужчин в женском платье?
Тюра пошла вперед, волоча за руку Кайю, за ней потянулись прочие, старая Гуннхильд вела Бьярту, которая все оглядывалась на Вебранда и сквозь рыдания бросала еще какие-то угрозы. Они отошли от двери, и толпа граннов сомкнулась за ними. Хмурясь и отворачиваясь, женщины проходили мимо убитых и даже не всегда могли отличить своих от чужих; иные с плачем тянулись к мужьям и родичам. Бьярта спотыкалась о мертвые руки и ничего не замечала.
Не оглядываясь, Тюра первой спешила прочь: протиснулась через пролом в стене, выбралась со двора и побежала к лесу. Никто из граннов не пытался их задержать, все наблюдали за домом.
На опушке Тюра обернулась: никто их не преследовал. Она ждала увидеть облако дыма над двором, но его пока не было.
– Скорее! – задыхаясь, заговорила она и остановилась, пропуская остальных вперед себя. – Скорее бежим отсюда, пока им не до нас! Потом они вспомнят… Пойдемте к Ульвмоду, до него ближе всех!
– Он не примет нас! – Гуннхильд качнула головой. – Зачем ему наживать врагов? Разве что одну тебя, и то едва ли: этот волк сказал же, что возьмет тебя к себе!
– Он что, будет бегать по округе и искать меня во всех домах? Можно собрать людей: у Ульвмода, у Торвида есть дружины. Они ведь не захотят, чтобы после нас он поджег и их усадьбы, а они же знают, что за человек Вебранд! Надо их предупредить! Не за нас, так хоть за себя и Ульвмод будет биться! Идемте скорее!
– Я сама буду биться! – сквозь рыдания выкрикивала Бьярта, все время оглядываясь на пригорок позади, где стоял ее дом. – Пусть мне дадут меч, я сама перерублю ему глотку!
– Идем, идем! – умоляла Тюра. – Иначе будет поздно! Он вспомнит о нас! Ты помнишь, что он обещал продать тебя как рабыню? Подумай о детях! Они уже лишились отца, ты хочешь лишить их и матери? И сделать рабами?
– Чтоб ему подавиться!
– Скорее, скорее! – Тюра помахивала свободной рукой, призывая всех двигаться быстрее. – Мальдис, иди же, иди! Бьёрн, дай матери руку! Мы должны скорее уйти отсюда, укрыться, чтобы не делать им лишних трудностей! Скорее, не оглядывайтесь! Коль, показывай дорогу! Сигрид! Бренна, возьми у деда Кнотту, он не может один нести сразу все! Идемте, идемте! Мы спасемся, не бойтесь, только шевелитесь, умоляю вас! Альв, подними рукавицу! Смотрите под ноги!
Подгоняя служанок и детей, Тюра повела всю причитающую стайку в глубь леса, по скользкой тропке, усеянной бурыми листьями со снежным налетом. Она старалась не думать о том, что осталось позади. При мысли о доме и Хагире ноги подгибались и душу заполняло отчаяние, доходящее до безразличия, но она бросала взгляд на детей и вспоминала: они должны выжить и спастись! Однажды, почти пять лет назад, она уже была в таком же отчаянии: когда получила весть о гибели мужа, когда осознала, что в одиночку и без дружины не может отстоять свой дом и добро. Тогда она выдержала, добралась с дочерью и кое-каким имуществом до родичей, и жизнь снова наладилась, хотя стала уже совсем не такой, как прежде. Душа Тюры уже встречалась с горем и чувством безнадежности и теперь справилась с ними легче. Думать не надо, бояться и горевать не надо, теперь главное – передвигать ноги и тащить за собой остальных. Каждый должен биться до последнего. Хагир говорил: надо использовать все возможности, и тогда даже поражения нечего стыдиться.
Глава 2
Начало темнеть, но все оставалось по-старому: гранны все так же стояли во дворе, а квитты сидели в доме. Хирдманы точили оружие, урывками пили воду и остатки пива. Все напряженно прислушивались, ловили каждый отзвук со двора, каждый миг ждали приступа или треска подожженного дерева, не снимали рук с оружия. Эта постоянная напряженная готовность изматывала, казалась хуже самого сражения.
– Как в кулаке у дракона! – ворчал Альмунд. – Сидишь и думаешь: вот-вот сожмет!
Но «дракон» почему-то медлил: время тянулось долго, но проходило, воздух в дымовом отверстии посерел, но слабый запах дыма так и оставался слабым: он шел от костра, который гранны разложили во дворе, чтобы погреться.
– То ли они чего задумали, то ли… – бормотал Эгдир и озабоченно качал головой.
– Им же неохота жечь дом, где полно всякого добра! – разъяснял всем вокруг Аудвин Долговязый. – Вебранд-то не дурак: он хочет получить назад свое добро, а не угольки от него!
– Серебро не горит, – бурчал кто-то в ответ.
– Зато меха горят, полотно горит, зерно обугливается. Да и серебро из пожара на стол не поставишь: все расплавится, почернеет… Ну, я думаю, он дом-то хочет целым получить.
– Пусть попробует! – пожелал Хагир. – Он собирается нас осаждать до весны?
– А куда ему спешить?
– Думает, мы тут через недельку с голоду загнемся и он тут все голыми руками возьмет!
– Эгдир! Посмотри, какая тут есть еда!
– Только что здесь! – Эгдир кивнул в сторону очага, где стоял большой котел с остатками овсяной каши на дне. – Тут еще Тюра горох для похлебки замочила… Готовила-то на всех…
«Всех» теперь стало втрое меньше, но это не радовало, а угнетало еще больше.
– Ни одна крыса не выползет, чтобы нам помочь! – злобно бормотал Хринг кузнец. – Эта толстая сволочь Ульвмод только и умеет брать седьмую долю чужой добычи за свой паршивый корабль. А как запахло дымом, так он засел на своем насесте и носа не высунет!
– Так ведь Вебранд этого не знает! – ответил Хагир. – Он в нашей округе в первый раз, никого не знает. Он не знает, много ли тут людей и какие из них бойцы. Он не может ждать неизвестно сколько. Вот-вот полезет опять. Он ждет, что мы перестанем ждать и заснем.
– Тихо! – Бранд Овсяный вскинул руку. – Уже пошли!
Хирдманы похватали свое оружие, положенное рядом, под рукой, и кинулись к дверям. Со двора и правда доносился шум, но к дверям с той стороны никто не приближался, возле самых стен дома тоже никого не было слышно. Шумело в отдалении, у ворот.
– Куда они? Ульвмод… Торвид… – Настороженные хирдманы перебрасывались неясными восклицаниями и ничего не понимали.
Хагир передвинул к дымовому отверстию стол, взобрался на него и кое-как выглянул из-под самой крыши. Во дворе горел костер, все было хорошо видно.
– Корабль! Они захватят корабль! Скорее, на берег! – слышался где-то возле ворот голос Вебранда, и гранны по одному поспешно протискивались в проем разломанной стены.
Для корабля граннов возникла какая-то опасность? Кто ему угрожает? Хагир не знал, верить ли своим ушам и глазам. Мерещились Торвид и Ульвмод с грозными лицами во главе дружины, но эти видения казались нелепыми и неправдоподобными. А чего еще могут испугаться многочисленные гранны на нашем пустом берегу?
Может, Вебранд затеял какую-то хитрость… какую? Ясно было одно: все гранны до одного высыпали со двора усадьбы и скрылись в темноте. На дворе остались только мертвые, рядком сложенные под стеной. Только они и остались охранять запертых в доме квиттов. Больше никто.
На самом деле никакой хитрости Вебранд Серый Зуб не задумывал и по доброй воле никогда не оставил бы для охраны своей добычи только покойников. От берега прибежал хирдман с тревожной вестью: во фьорде появился корабль! Из-за сумерек его заметили не сразу, но теперь он был уже близко. Дозорные разглядели красный щит на верхушке мачты и высоко задранную голову рогатого дракона на переднем штевне. Похоже на фьяллей!
– Они приплыли за моей добычей! – ворчал Вебранд на бегу, торопясь во главе своих людей к берегу. – Они же ползают по здешним местам, собирая дань! Мою добычу они считают за свою дань! Жаль мне их!
– Фьялли, фьялли! – кричал знакомый голос спереди. – Они захватили «Змея»!
Когда дружина граннов добежала до вершины откоса, уже было поздно: фьялльский «Дракон» причалил, и весь берег был полон фьяллями. Они окружили и «Змея», вытащенного на берег. Трое дозорных, задыхаясь от бега, поднялись снизу и присоединились к дружине.
Завидев над откосом множество вооруженных людей, фьялли выстроились, держа оружие наготове, но остались на месте. По узорам на щитах и по гривнам на шеях они видели, что перед ними не квитты, а какое-то из племен южного берега.
– Кто вы такие? – яростно рявкнул Вебранд, встав над откосом. Сверху было видно, что врагов очень много, но, возвышаясь над ними, Вебранд чувствовал себя больше и сильнее всех. – Чего вам здесь надо? Кто посмел захватить мой корабль? Я – Вебранд Серый Зуб, сын Ночного Волка, и плохо будет тому, кто встал у меня поперек дороги!
– Я – Хрейдар Гордый, хёвдинг северной трети Фьялленланда! – ответил ему снизу уверенный и надменный голос. – И сыну ночных волков и ночных лисиц не стоит путаться у меня под ногами! У меня свои дела на этом берегу! Если будешь умным, то получишь свой корабль, и проваливай куда хочешь! Что ты тут делаешь?
– Я пришел сюда по моим делам!
– Если ты что-то взял в той усадьбе, то все это наше! – крикнул ему в ответ молодой и злобный голос. – Я – Ормкель сын Арне, и у меня свои счеты с Стормундом и его дружками!
– За Стормундом отправляйся в Хель! Я убил его, и вся его усадьба – моя добыча! Видит Отец Ратей!
Фьялли загудели.
– Вот поганец, чтобы его тролли драли! – яростно кричал Ормкель. – Стормунд и его дружки поубивали у меня половину людей! Я просто так не уйду! Я возьму здесь все, что мне причитается, хоть все волки и лисицы Среднего Мира будут мне мешать! Все, что тут есть, наше! И ты, троллиный сын, лучше уходи с дороги, если хочешь быть целым!
– Я пришел первым и никуда не уйду! Никто еще не пользовался добычей, которую захватил Вебранд Серый Зуб, и не будет пользоваться! Хочешь владеть чем-то, мальчишка, добейся сам! Попробуй отними у меня! Я уж если вцепился зубами, так живым не выпущу!
– Так мертвым выпустишь! Я не уйду просто так! Я возьму свое взамен того, чего я лишился!
– Погоди, Ормкель! – остановил его Хрейдар Гордый. – Не трать силы на перебранку, прибереги для битвы. Послушай, ты, Вебранд Серый Зуб! – крикнул он гранну. – Если уж мы оба хотим взять наследство Стормунда Ершистого, то нам тут не разойтись. Сейчас уже ночь, а утром мы померяемся силой дружина на дружину, и победитель возьмет усадьбу и все, что сумеет. Ты принимаешь условия?
– Уговор не хуже других! – согласился Вебранд. – Я ничего еще не отдавал просто так! И не бойся, что я сбегу – никогда я еще не бегал от хорошей драки! Клянусь именами Гери и Фреки! На рассвете поднимайтесь сюда – тут хорошее просторное место.
Вместо корабельного сарая на берегу дымило еще горячее пожарище; раздув угольки, фьялли устроились на ночь прямо на песке возле своего «Дракона». Ормкель сын Арне был угрюм и зол на весь свет: судьба опять обманула его, да как подло! Там, на Ветровом мысу, едва лишь он увидел Хрейдара Гордого, входящего в подклет вслед за Сэбьёрном, как сразу поверил, что боги не оставили его. Хрейдар не слишком обрадовался, узнав среди рабов своих соплеменников и особенно Ормкеля, которого встречал еще в дружине Торбранда конунга и Асвальда Сутулого. Между ними не имелось родства и не водилось дружбы, но сага о пленении «Златорогого» не могла оставить Хрейдара равнодушным.
– Хорошо, я выкуплю тебя! – пообещал он в ответ на беспорядочные горячие просьбы Ормкеля, больше похожие на требования. – Квиттам нельзя давать распускаться! Хотя ты сам виноват!
Радуясь, что нашел такого выгодного покупателя, Сэбьёрн Говорун запросил полторы марки серебра за человека. Сколько-то он продал еще до того, за время праздников, и в подклете вместе с Ормкелем оставалось всего семнадцать пленников, но теперь они принесли ему доход, за который он должен был благодарить Гельда Подкидыша.
Но если долг благодарности люди помнят не всегда, то долг мести лежит на душе пылающим углем.
– Один из этих гадов здесь – Гельд Подкидыш! – настойчиво твердил Ормкель Хрейдару, едва лишь выбрался из темной и душной рабской каморы и снова почувствовал себя человеком. – Он здесь, я слышал, он собирался пробыть тут все праздники! Надо найти его! Дай мне меч, я сам его убью!
– Тебе что, все еще натирает шею рабский ошейник? – презрительно осведомился Хрейдар Гордый. – Остынь! Только раб мстит сразу, ты забыл? Нечего кидаться на первого, кто тебе подвернулся! И нечего смотреть на Гельда Подкидыша! У меня всего сорок человек, я плыл сюда не для драки! У меня четыре торговых корабля и всего один боевой. Я не так глуп, чтобы ссориться с конунгом кваргов на его земле, имея свои корабли и товары в его сараях! А Гельд – любовник его сестры, и непохоже, чтобы Рамвальду конунгу это не нравилось. Они вместе обделывают торговые дела, и Рамвальд так просто его не отдаст. А еще умный человек вспомнил бы про Хеймира конунга…
– Очень надо про него помнить! – В запале ярости Ормкель не желал быть умным человеком. – Он за морем!
– Я и говорю: про него подумал бы умный человек, а не такой разгильдяй, как ты! – прямо определил Хрейдар. Его, как видно, прозвали Гордым не только за посадку головы, а еще и за то, что никому другому он быть гордым не позволял. – Впрочем, как хочешь. Ты теперь свободный человек, и я не скоро забуду, в какую сумму ты мне обошелся. Половину я обещал отдать железом, да по такой цене, что это и есть грабеж, хотя и без мечей! А теперь ты можешь драться хоть со всеми конунгами Морского Пути, но только у тебя будут твои семнадцать человек, ваши драные вонючие штаны и те палки, которые вы себе выломаете в лесу. Я вам больше помогать не намерен. Помогать дуракам – только зря ввязываться в неприятности.
Выслушав все это, Ормкель принудил себя остыть. Ему стало стыдно за свой порыв: только раб мстит сразу, верно, есть такая пословица. Но было слишком нестерпимо знать, что один из обидчиков так близко, сидит за столом у конунга, мысленно пересчитывая серебро, полученное за него, Ормкеля, и его людей, и пьет пиво, которое ему подносят красивые девушки. Человек, владевший Ормкелем как рабом, не имел права ходить по земле, но вспоминать об этом вслух не слишком приятно.
– А Фримод ярл уже сидит у себя дома и хвастается на пирах моим кораблем! – буркнул он чуть погодя.
– А ты хотел бы, чтобы он стыдился твоего корабля? Кстати, Гельд Подкидыш собирается плыть с конунгом на юг. Я слышал, они вчера на пиру говорили об этом.
– И что же – позволить им веселиться по всему Морскому Пути и хвастаться своими победами?
– Пусть похвастаются, – невозмутимо позволил Хрейдар. – Почему бы им не похвастаться – на это каждый свободный человек имеет право. Ты по себе помнишь… А чем больше человек хвастается, тем больше потом его позор. Пусть пока пьют пиво, их черед еще придет. А мы, если тебе уж так не терпится, можем навестить по дороге домой твоего Стормунда Ерша. Все равно нам плыть в ту сторону. А там я верну вашу стоимость. Если что-то останется, можешь взять себе. Со временем построишь новый корабль и наберешь новых людей. Только я не уверен, что Асвальд Сутулый доверит тебе свою дружину еще раз. Зато потом ты будешь мстить, кому пожелаешь. Надеюсь, ты наберешься со временем ума, и если погибнешь, то не хуже, чем твой отец. Подумай о нем – он пал в битве в Пестрой долине, на самом перевале, и память о нем всегда будет дорога фьяллям! А ты чуть было не кончил жизнь в свинарнике!
– Никогда! – пылко восклицал Ормкель. – Никогда я не стал бы делать рабскую работу! Клянусь Отцом Павших!
– Клянись осторожнее, он ведь все слышит! Он тоже видел, как ты сидел в рабской каморе в вонючих штанах и выл от голода и злобы! Не знаю, как бы ты выбрался оттуда без моей помощи!
И Ормкель умолк, поскольку кроме непримиримой решимости у него в запасе ничего не имелось. Две попытки к бегству, предпринятые еще по пути сюда, кончились смертью трех фьяллей и раной самого Ормкеля; то, что при этом погиб один человек из дружины Гельда, а самому торговцу пришлось заплатить за разломанную крышу сарая и за испуг хозяев там, где в тот раз ночевали, не слишком помогало пленникам.
И вот такая досада! Стормунд Ершистый уже убит, убит каким-то подлецом из племени граннов, который лишил его возможности отомстить! В ярости Ормкелю хотелось вцепиться зубами в кромку щита, как делают в ярости берсерки.
Вебранд Серый Зуб был полон решимости отстоять свою добычу и свое право мести, но, вернувшись к Березняку, обнаружил, что последнее от него ускользнуло. Двери дома оказались открыты, дом стоял пустой, как скорлупа от съеденного ореха. Во всех постройках остались лишь раненые гранны, которых сам Вебранд еще днем приказал там устроить.
А в гриднице на почетном хозяйском месте сидело тело Стормунда Ершистого, прихваченное веревкой к спинке, чтобы не упало. На коленях мертвый хозяин держал один из лучших кубков, привезенных из похода, и Вебранд без труда узнал свое прежнее имущество.
– Тролли вас дери! – вскрикнул он, при свете факелов разглядев, кто это так вольно развалился на хозяйском месте в покинутом мертвом доме.
Зрелище было жуткое. «Посадим его! – решил Хагир, когда квитты перед поспешным уходом занесли тело хозяина в дом. – Пусть встречает, кто бы ни пришел». Ни на достойное, ни даже на недостойное погребение времени решительно не оставалось, но нельзя же оставить славно погибшего воина лежать на земле у дверей.
