Дышала… Дышала… Вновь и вновь, чтобы вытравить этот дурман прошлого. Всё сломала. Собственными руками разодрала всё в клочья, пустив по ветру над рекой… Нависала над водой, видя, как в мелкую рябь падают мои горькие слёзы. Кап-кап…
– Идем, Сквознячок, – его мягкий вкрадчивый голос не напугал… наоборот, мне почему-то было страшно, что он больше никогда не придёт. А ещё через мгновение мою ладонь обожгло касание. Я медленно повернула голову, натыкаясь на ледяные голубые глаза, и застонала… О! Нет…
– Куда?
– Домой. Тебе же надо домой? Отвезу, – Лёва взял меня под локоть и потянул в сторону парковки. Движения его были резкие, рваные. Он словно и не пытался скрыть всю степень своего раздражения, лишь распахнул дверь, втолкнул в салон и быстро обошёл машину, будто могла убежать. А я не могла… Без него не могла…
Лев молчал, задумчиво почесывал подбородок, позабыв, что и аккуратную бороду постигла кара Германа. Не замечал он этого, плавал в своих мыслях, лишь подёргивал губами, ведя с самим собой диалог. А я смотрела на него, сверлила напряженным взглядом висок, надеясь прочитать мысли, скользила по резкому профилю и давилась никому не нужным сейчас восторгом.
Снова превратилась в малявку, что пересилила свой страх и пригласила школьную звезду на танец. Снова доверилась.
Не знала, куда он меня везёт, зачем и для чего… Просто сидела в кресле, обняв себя руками, глотала предательские слёзы, не в силах оторвать от него взгляда… Из-за слёз он был далёким и чужим. Я словно смотрела на него через мутное, составленное стекло, и лишь только густой аромат пьяного рома напоминал мне, что это Лёва… Мой Лёва.
Пересилила себя и отвернулась к окну. Даже не заметила, когда пошёл дождь… Крупные капли падали на стекло, разрываясь уродливыми кляксами, разбивались на крошечные слезинки, стыдливо убегая от порывов ветра. Город будто чувствовал бурю, что сносила внутри всё живое, утопал в моей тоске, а небо сверкало вспышками гнева, разрывающими душу в клочья. Столько лет молчала, а теперь? Что теперь? Для чего? Чтобы потерять его вновь? Превратиться в двух людей, уже никогда не смотрящих друг другу в глаза?
Ненавидела ощущение слабости и беспомощности. Переела я этого в школе, оттого и жизнь свою выстраивала так, чтобы ни за что и никогда не испытывать вновь. Назло самой себе пошла работать в ту самую школу, давилась столовский едой, глотала горький аромат этой долбаной герани и мучилась мигренью от запаха краски. Всё живо было… Но потом затянулось. А Лёва вскрыл! Как нарыв. Показал, что не вылечилась я, а лишь зализала рану свою, как кошка. Глупая… Боже, Вероника…
– Глупо, да? – выдохнула и закрыла ладонями покрасневшее лицо, сама не понимая, кому я это говорю? Напряженному, как тетива, Леве, или самой себе? Безопасная тишина лопнула тонкой льдинкой, оглушив так, что задрожали перепонки. И уже было ничего не исправить… А нечего было исправлять.
– Смотря что, – Лёва резко открыл окно, закурил и сбросил скорость, перестраиваясь в правый ряд. Высовывал голову, словно ждал спасительных холодных капель, чтобы прийти в себя, и снова нырял в тёплый салон. – Ты серьезно думаешь об этом все это время?
– Да.
– Ветер, ты шикарная женщина, мужчины шеи сворачивают, когда видят тебя, а ты все время думаешь о той школьной дискотеке?
– Думаю, Доний! Думаю! Моську твою красивущую вспоминаю с ухмылочкой дежурной, и то, как ты сцапал Зорину руками и к себе прижал на виду у всех! Помню ваш поцелуй до мельчайших подробностей! Помню! Помню! – внезапно заорала я и стала отчаянно лупить его по рукам, ногам, умудряясь впиваться ногтями. Хотелось сделать больно, чтобы показать то, что я чувствовала тогда! Пусть он знает, каково это – превратиться в изгоя, в ту, над которой можно смеяться и издеваться! Пусть ощутит, как может быть больно просто дышать… Как рыба, выброшенная на берег, умираешь от каждой долгой секунды собственной казни… Спасительный кислород раздирает лёгкие, обжигает, а когда боль стихает, ты снова делаешь вдох…
– Ты унизил меня! Понимаешь? Какая, к черту, разница, сколько мне сейчас лет? Тридцать, сорок или пятьдесят? Ты меня перед всей школой растоптал и исчез. Доволен? Ну? Ты этого хотел? Только вопрос: зачем я тебе спустя двадцать лет? Снова спорить на меня будешь? Можно ставку поднять, ведь я уже не та наивная девчонка с косичками. Может, и на работу ты меня взял, чтобы перед подчиненными унизить?
– А-а-а, – протянул Лёва, сверкнув ледяным взглядом потухших глаз. Он не сопротивлялся, даже бровью не дёрнул, снисходительно терпя мои удары. Я готова была к отпору, готова была драться и выбивать из него признание, что он – подонок, поспоривший на меня! Но он и не думал сопротивляться, смотрел то на меня, то на дорогу, дразня безжизненной голубизной глаз. И вроде нужно злиться, морду ему в клочья разодрать, но вместо этого я прислушивалась к странному вибрирующему звуку прямо в сердце… Странно… Оно не так болит. А я знаю, как оно болит…
Машина взревела, Лева резко выкрутил руль, разворачиваясь на светофоре. А я лишь закусила язык и отвернулась к окну, наблюдая, как капли добровольно разбиваются об асфальт, не беспокоясь о вспышке своей разрушенной жизни. И всё равно стало. Выговорилась, выплюнула обиду, и апатия накрыла. Понимала же, что везёт он меня не домой, но сил словно совсем не осталось. Казалось, что уже ничего не может меня удивить этим вечером, но вдруг тёплая мужская ладонь с силой сжала мои пальцы, словно пыталась забрать всю дрожь и остатки истерики.
– А говорить ты не пробовала?
– О чем? Ты спорил на меня, Лёва! Спорил! Думаешь, не знаю? Все я знаю, Юшков мне все рассказал тогда! Я ненавижу тебя! Слышишь? Так что можешь не смотреть своим пустым туманным взглядом, и улыбочку свою отвратительно-сладкую спрячь. Не действует это больше на меня! – новая волна дикой злости захлестнула с головой, пальцы сжались, впивалась ногтями в его руку, видела, как из незатянувшихся ран на костяшках его пальцев сочится кровь, но продолжала намеренно делать больно. Упивалась этой низкой и подлой местью, наслаждалась, а внутри рыдала маленькая девочка: «Отпусти его…Отпусти!».
– Ненавидишь? – наконец-то взревел Лёва, и я выдохнула. Он перехватил меня за руку и резко ударил по тормозам. Взвизгнула и по инерции полетела к лобовому стеклу, но он с силой дёрнул меня и прижал к груди. У меня больше не осталось сил терпеть, поэтому я разрыдалась прямо на плече своего обидчика. А он будто этого и ждал, сжал мои волосы, потянул, заставляя посмотреть в глаза. Наклонился, сокращая расстояние, и когда я уже не могла дышать от трескучей тишины, зашептал:
– Ненависть – это очень сильное чувство, Ветерок, такое же, как влюбленность, страсть, возбуждение. Ты уверена, что ненавидишь меня? – это был не шепот… Нет… От шепота не ползут мурашки страха и ужаса. Меня колотило мелкой дрожью, я обмякла в его хватке, утопая в потемневших, наполненных яростью глазах. Тонула… Захлёбывалась, не имея шанса на глоток воздуха. И надо бы промолчать, но уже ничего не изменить…
– Ненавижу, Доний! Слышишь? Ненавижу… – шептала, а сама вздрагивала от каждого хлёсткого слова.
– Значит, ненавидишь?
– Я терпеть тебя не могу, – шептала я, с ужасом наблюдая, как он снова наклоняет голову всё ближе и ближе. Ловила взгляд такой тягучий, мягкий, искрящийся грозовыми молниями и чем-то тёмным, таинственным и пугающим поволокой беспросветного тумана. Меня словно в дурман серый затягивало, а я тонула, наслаждаясь близостью, позабыв, что ещё пару минут назад убить его готова была. Забывала дышать, мысленно орала, пытаясь привести себя в чувства, но не могла. Дрожала от ощущения его ладони, аромата таёжной свежести и пряного горького рома. Ненавижу! Должна ненавидеть! Но это не так…
– Не трожь меня, Лёва. Ты же врешь! И глаза твои врут…
– Врут? – он прижался ко мне лбом, чтобы не дергалась, и зашептал: – А ты не врешь, Ветер? Ненавидишь? Что ты несёшь, девочка? Ты же хочешь меня… Посмотри, как твое тело реагирует на прикосновения? Трясёшься, убеждая себя, что это страх… Если кто и врёт здесь, Ника, то это ты…
Влажные от дождя пальцы начали свой бег по моей открытой спине, он словно пересчитывал табун мурашек, наслаждался дрожью и улыбался, когда я, пытаясь найти укрытие, прижималась к нему все крепче. Мы словно сливались воедино, вытесняя бестолковые миллиметры дистанции.
Дышала в унисон, чувствовала его сумасшедшее сердцебиение, вдыхала пряный сладкий аромат и глотала слёзы. Безвольная… Тогда была такой, и сейчас ничего не изменилось. Реву, ненавижу и одновременно таю от его близости. Вжимаюсь в него, сливаюсь с дыханием и вру… Вру, что ненавижу.
Слышала возмущенные гудки водителей, изумленные взгляды на чокнутую пару, застывшую посреди проспекта в центре города, но все это было пустым, важно лишь таяние ледника в его глазах, нежное касание и такие редкие выдохи. Тело полыхало, а такое жгучее, ничем не утолимое возбуждение концентрировалось внизу живота, пугая бабочек…
Он дождался, когда я успокоюсь, вернул обратно в кресло, пристегнул и только после этого тронулся с места. Хотелось задать миллион вопросов, но я продолжала молчать. Закрыла глаза и решила, что этой ночью весь мир подождёт.
– Куда ты меня везешь?
– Туда, где на твои вопросы найдутся ответы, – он больше не смотрел на меня, отклонился, чтобы увеличить дистанцию.
– Расскажи сам…
– Я лгу, – выплюнул он и дёрнул бровью, лишь на мгновение коснувшись меня взглядом. – И глаза мои лгут. Но знаю я одного человека, которому ты, безусловно, веришь.
Я тогда не придала значения его смешку, а надо было бы. Доний включил музыку и больше не проронил ни единого слова.
Безвольно следила, как за окном мелькают офисные небоскрёбы, щедро окрашивающие серые жилые кварталы неоновыми вспышками. Всматривалась в рекламные щиты, которых стало так много, улыбалась водителям в потоке и искала ладонь человека, которого ненавижу. Скользила пальцами по замше сидений, искала утешения в холоде хрома, желая только единения…
Лёва понял и подхватил мои пальцы, укладывая на рычаг коробки передач, сжал и больше не отпускал. Наверное, вот так выглядит жалость? Или так выглядит страсть? Потому что если это не она, то я умираю… Кровь закипает, чёткость зрения плывёт, тело огнём полыхает, а в голове слышен неровный сбивчивый пульс…
Очнулась я, лишь когда Лёва легко свернул в сторону центрального парка, пикнул брелоком пульта, а ещё через мгновение стало понятно, куда мы едем.
Охрана высыпала из будки, прикрываясь чёрными дождевиками, а признав начальника, засуетилась и открыла шлагбаум. Он свернул с брусчатой подъездной дорожки и стал вилять между ровными рядами машин, пока не остановился у высоченных жалюзийных ворот с торца здания. Я не успела осмотреть эту часть территории, поэтому крутила головой как болванчик.
– Не выходи, – выдохнул Доний и открыл дверь, ныряя в стену дождя. Внутри все клокотало, и я бездумно открыла дверь, угождая прямиком в его объятия. Лёва зарычал, дёрнул кожаной курткой, расправляя её над нашими головами, словно парус, и мы побежали к полоске света, сочащейся под воротами.
Слух резанула громкая музыка, а в нос ударил запах машинного масла и бензина.
– Сова, вставай! Медведь пришел! – пнул в косяк Лёва и аккуратно перенёс меня через высокую ступень двери.
– Куда ты меня тащишь?
– За правдой, Ника. Ты же хотела? – Лева дернул меня, как куклу, нагнулся, заглянул в глаза и снова понёсся по боксу, обходя машины, составленные так тесно, что приходилось буквально протискиваться. – Сова, мать твою!
– Ты время видел? – я даже вскрикнула, когда дверной проём в подсобное помещение заполнила внушительная фигура. Мужчина в синей рабочей форме подтягивался, растопырив руки, и только после этого повернул голову.
– Юшков? – ахнула я, когда луч света скользнул по знакомому лицу. Не изменился… Всё те же светлые спутанные волосы, красные, как от диатеза, щёки, лишь взгляд стал взрослым, потухшим, лишённым радости. Я запомнила его другим…
– Ну? Поиграем, Сова?…
Глава 13
– Ника-Ника-Вероника? – Славка был удивлен не меньше моего, хотя отчаянно пытался придать лёгкость своему подрагивающему голосу. – Каким ветром тебя занесло?
Я застыла. В прямом смысле этого слова. Рассматривала высокого мужчину, замершего в дверном проёме, пытаясь поверить, что это не сон, а гребаная реальность… Он был растерян, смущён, нервно теребил мятую синюю форму и поправлял растянутый ворот заляпанной футболки. Отводил взгляд, бесцельно смотря на циферблат наручных часов, ожидая, когда я растворюсь, как видение.
Почему-то так отчетливо поняла, что не рада… Та часть истории была под запретом, под личными санкциями, а Доний, мать его, за один вечер вытряхнул всё дерьмо прошлого наружу.
– Смешно, – хмыкнул Лёвка, наконец-то отпустил мою ладонь и сел на капот машины, сложив руки на груди. Чувствовала его ползающий напряженный взгляд, переходящий с меня на растерянного Славу. – А мы тут со Сквознячком катались по ночному городу, скучали. Думаем, дай друга школьного навестим? И хорошо, что приехали, шутками своими развеселил нас с порога. Может, тогда поиграем, Юшков, в игру твою любимую? Тряхнём стариной?
– Лёва? – сделала шаг, взяла его руку и затрясла, чтобы он перестал отворачиваться. Мне было нужно понять, что он затеял! Для чего это представление? Или… Или… – Что ты хочешь узнать? Давай я сама тебе расскажу? Только прекрати комедию ломать!
– А что ты мне, Никусь, можешь рассказать?
– Ты сначала определись, чего хочешь, а потом очные ставки устраивай! Что рассказать? Почему я должна перед тобой оправдываться? Кто ты для меня? – я шептала, надеясь, что Славка ничего не услышит. Прижималась губами к колючей мужской щеке и не дышала, чтобы не отравлять душу этим запахом его соблазнительным. А когда воздух в лёгких кончился, снова выпрямилась… Глаза его были стеклянные, за толщей брони нельзя было разглядеть ни единой эмоции. Не сдастся, и мне уйти не даст. Эта мысль обухом обрушилась на меня, подкатывающие слёзы высохли, и даже сердце успокоилось. – Мы встречались в одиннадцатом классе…
Я даже продолжить не успела, захлопнула на полуслове рот, потому что толстенное стекло рассыпалось мелкими осколочками, выпуская беснующийся лютый звериный взгляд…
О-о-о-ой…
Не то… Не то сказала…
– Что вы делали? – он выплюнул дым и резко обернулся в Славину сторону.
– Лёв, ты бредишь? – приложила ладонь к его лбу, ёжась от жара, ошпарившего ладонь. Да он горел, кожа красная, глаза кровью налились, как у кровожадного животного перед атакой, пара только из ноздрей не хватало, но тут неплохо справлялся сигаретный дым. Дышать перестала, смотря на разъярённого мужчинку, отдалённо похожего на шутника Лёву.
Есть минуты, когда в голове мыслей становится настолько много, что ты просто выключаешься. Всё становится бессмысленным, чистым, как белый лист, будто кто-то нажал кнопку «Del».
– Сова-а-а… – угрожающе потянул Доний, медленно скинув мою руку со лба. Лёва сделал резкую затяжку, щелчком отправил окурок в урну и медленно оборвал наш зрительный диалог. – Давай поиграем? Ну давай?
– Лев Саныч, ты пришел ночью в гараж, чтобы поиграть? Точно самодур, – Слава отводил взгляд, нервно брякал инструментами, то сгребая их в ровные ряды ящиков, то раскладывая в странном, понятном только ему порядке.
– Согласен. Давай, Сова, «Или-Или»?
– Пошел ты, – шикнул Слава и хотел было смыться в подсобку, но застыл на пороге от слов начальника.
– Вот тебе мой ход, Юшков: или ты рассказываешь, или уволен, – Лёва в последний момент рукой преградил мой путь отхода, когда наблюдать за всем этим уже не было никаких сил. – Твой ответ?
– Ты серьезно? – Славка рассмеялся, продолжая рассматривать меня, как куклу. Его липкий и довольно наглый взгляд скользил по ногам, а в районе декольте и вовсе застыл, будто о торчащий гвоздь зацепился. – Из-за неё? Мы ж со школы дружим, Лёв.
– Все, с меня хватит! – я развернулась на каблуках и хотела было сбежать с арены этого цирка, но он резко поставил ногу на крыло соседней машины, перегородив и без того узкую дорожку. – Лёва, что ты тут устроил? Давай ещё стрелку забьём или пойдем курить за школу? А на двери накарябаем «химичка дура»?
Передо мной уже был не Лёва, передо мной был Лев, которого именно я весь вечер дёргала за усы, заставив извергать пламя гнева. Так какого черта я пытаюсь убежать? Не отпустит.
– Это важно для тебя? – Доний наклонился, скользнул рукой по талии, больно впился пальцами и развернул к себе. – Именно ты, детка, это начала, а я закончу. Давай, Юшков, вещай. Только быстро, я есть хочу, поэтому краткий экскурс по правде.
– Отвали, – шикнул Слава и, немного подумав, собрался уходить.
– Мне кажется, или ты струсил? – Лёва снова закурил, наблюдая за мужчиной. – Или ты тоже хочешь услышать мою правду?
– Лёва! О чем ты говоришь? – силы иссякли… Видела настоящую лютую ненависть в глазах, понимала, что лучше бы мне сбежать и забыть об этом вечере, но ноги ослабли. Ухватилась за протянутую ладонь, оказавшись прижатой к тому, чьё дыхание болью отдавалось в самом сердце. Должно было быть так! Он ведь должен приносить боль и разруху… Вот только сейчас я чувствовала себя в странной безопасности, от которой хочется закрыть глаза и смаковать каждое мгновение. – Слава, говори уже, и я пойду.
– Доний не спорил на тебя, – выдавил Славка. Искала внутри остатки чувств к тому, кто стал моим первым мужчиной… Но пусто было. Голос его стал глухим, потеряв юношескую звонкость, но черты лица были очень узнаваемы. И даже морщины и неряшливая небритость не портили его. – Это я спорил…
Эта фраза разрядом тока отпечаталась в сознании. Я больше ничего уже не слышала и не видела. Лишь ощущала верную руку, на которую и опиралась, потеряв силу в теле. Стояла, раскачивалась, как чокнутая, пытаясь собрать хаотичные буквы в слова без смысла. Потому как смысла в них не могло быть…
– Я был молодой дурак, Вероника! Пацан, что с меня теперь взять? – Слава рванул ко мне, но Лёва, почувствовав дрожь страха и отвращения, выставил ладонь в предупреждающем жесте, и мой бывший школьный друг замер, как истукан. – Тихон сказал, что у меня кишка тонка затащить в раздевалку ту, с кем будет сосаться Доний! Да все же знали, что он с каждой дискотеки уходил с новенькой! Нас с пацанами порядком задрало, что все только и шептали: «Лёва! Лёва! Лёва…». Обидно стало, что объедки приходится со стола этого царя зверей подбирать. И на доске почёта висит его физиономия, и в спортзале установили алтарь медалями, кубками и грамотами этого придурка, будто он один за школу в баскетбол играет! Хотелось поднасрать этой «звёздочке» перед выпускным, чтобы знал, что девочки остаются в надежных руках…
Я слышала слова, понимала, что этот словесный понос покаяния уже не остановить, сжимала запястье Лёвы и смотрела в тёплые-тёплые голубые глаза. Они несли спокойствие, не было там искр наигранного веселья, лишь тепло свечного огонька и уютное потрескивание фитиля. Мужчина, которого я привыкла ненавидеть и тайно обожала, обнимал меня, успокаивающе поглаживая по спине. Он был рядом, пытаясь разделить боль, что выплескивалась с бесконтрольными слезами. Рядом…
– … Я знал, что Донию уже донесли о споре, поэтому и уверен был, что он выберет тебя предметом нашей шалости! Ну кто ты ему? Никто… А Зорина красотка, звезда школы, не чета малолетней зубрилке со скобками. План был верняк! Мне так хотелось проучить тебя за то, что при пацанах отшила меня, отказавшись идти в кино. Вот я и решил отомстить и затащить тебя в раздевалку, чтобы они видели, что никто не может мне отказывать. Но Лёва выбрал не тебя… Вернее, получается, он выбрал тебя. Пришлось Зорину тащить в раздевалку, где уже ждал Тихон с фотоаппаратом, – Слава говорил так быстро, что глотал некоторые слова, приправляя щедрой порцией мата. – Она, кстати, даже не сопротивлялась, потому что Лёва впервые ушёл с дискотеки один следом за тобой.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/evseniya-medvedeva-32255672/igraya-s-vetrom-69269161/?lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
