Керк Монро "Белые завоеватели. Повесть о тольтеке и ацтеке"

– Во всей земле нашлось бы всего несколько таких воинов, как он, – с гордостью добавила старая женщина, с гордостью посмотрев на своего старого мужа. Они рассказали ему и о единственном своем ребенке – девочке, которую звали Кокоцин, оставшейся там, о судьбе которой им все эти годы ничего не было известно. Рассказали он и теперешней своей жизни, полной трудов и лишений, и, когда рассказ их завершился, согласились с тем, что боги вели их тернистой тропой рабства, чтобы в конце ее они смогли служить сыну Тлауиколя, героя их страны.

Увы, все эти разговоры не содержали главного должны ли они помочь бежать жертве, убежавшей с алтаря, или спрятать его у себя, что грозило им смертью под пытками. Уэтзин тоже прекрасно это осознавал, поэтому, утолив голод скромным угощением и высушив мокрую одежду, он собрался уходить, но об этом его хозяева и слушать не хотели.

– Скоро рассвет, и при дневном свете здесь появятся те, кто тебя ищет – убеждал его мужчина. – Пережди здесь до следующей ночи, и отведу тебя к тому месту, откуда ты сможешь выйти к дороге на Тласкалу.

– Неужели господин хочет лишить нас главной радости в жизни? – укоризненно спросила женщина, – и хочет сократить единственные часы счастья, которые мы узнали с тех пор, как в последний раз видели лицо Кокоцин, нашей малышки?

– Но ведь если меня здесь найдут, вам угрожает смерть, – возразил Уэтзин.

– Все будет по воле богов, – ответил мужчина. – Наши жалкие жизни – ничто, если боги указывают, что решили сохранить тебя для своей великой цели. Нет, господин мой, не уходи, почти нас своим присутствием еще некоторое время, и все будет хорошо.

Это убедило Уэтзина, и он, почувствовав усталость, лег на циновку из сладкой травы, расстеленной в углу комнаты, и почти сразу уснул. Старики смотрели на него, сидя рядом и шепотом обсуждая чудесное событие, ставшее ярким пятном в их монотонной жизни. Мужчина то и дело выходил наружу и прислушивался. С рассветом он должен был быть в поле.

Когда он ушел, женщина достала охапку волокна из агавы, которое должна была в течение дня спрясть, и накрыла им спящего юношу. Она так хорошо его спрятала, что даже соседка, забежавшая к ней поболтать, пока она готовила завтрак, не заметила его присутствия.

– Ты слышала, – спросила женщина, – о том, что вчера убежал мужчина, предназначенный в жертву Уицилопочтоли? Каким-то образом – я деталей не знаю – он смог убить нескольких жрецов и сбежать прямо из-под жертвенного ножа. Боги были так разгневаны, что их дыхание погасило священный огонь. Они не вернут своей благосклонности, пока он вновь не предстанет перед ними, и сердце его не окажется на алтаре – так говорят жрецы.

– Как он выглядит? – спокойно спросила та.

– Говорят, – ответила гостья, – что это юноша, с виду красивый, как сам Кецаль, но имеющий сердце чудовища, и питается он только младенцами или маленькими детьми. Я бы, наверное, от страха умерла, только увидев его, хотя ради награды это стоило бы сделать.

– За него назначена награда?

– Да. Ты разве не слышала? Об это везде объявляли, что, любому свободному человеку, который доставит его живым или мертвым, или расскажет, где он находится, дадут сто перьев с золотом и участок земли. Если таким счастливчиком окажется раб, он и его семья получат свободу и двадцать перьев золота. Ох, как бы я хотела, чтобы мой муж заметил его. Он его уже ищет, как и многие соседи, потому что говорят, что он прошлой ночью пересек озеро в этом направлении, перевернув несколько лодок, которые его преследовали, оставив преследователей тонуть. Кроме этого, он убил или ранил нескольких владельцев чинамп и оттолкнул их каноэ. Я точно знаю, что все это так было, потому что мой мужчина нашел на берегу одно из этих каноэ, час назад, и сказал об этом стражникам.

– Никогда такого ужаса не слышала! – воскликнула тласкаланка, притворяясь, что верит всему услышанному. – Ведь теперь все мы в опасности.

– Да, – продолжила та, – но скоро его должны схватить, ведь воины прочесывают местность во всех направлениях, и проверяют все дома. Разумеется, в домах они его найдут, ведь наказание за это будет ужасное. Объявляли, что те, кто даст ему кусок хлеба или чашку воды, или приютит его, будет сожжен заживо, и вся его семья тоже. Так что помощи это чудовище не получит, за это можно ручаться. Ладно, мне пора идти. Я рада, что ты об этом ничего не знаешь, – добавила она, бросив изучающий взгляд на обстановку хижины, – потому что терпеть не могу доносить на соседей. Как ты много приготовила волокна!

– Да, – спокойно ответила тласкаланка, – хотела внести его на солнце, чтобы отбелить.

Когда шаги болтушки стихли, Уэтзин, которого разбудил ее резкий голос, слышавший все, что она сказала, сбросил с себя укрывавшее его волокно и встал – об был очень бледным и настроен решительно.

– Я не могу больше здесь оставаться, – сказал он, – меня найдет первый, кто станет обыскивать вашу хижину, а я не могу обрекать тебя и твоего мужа на столь жестокую расправу. Будет лучше, если т ы выдашь меня и получишь награду.

При этих словах женщина бросила на него взгляд такой укоризненный и умоляющий, что он поторопился взять свои слова обратно.

– Нет! – воскликнул он, – ты этого не сделаешь! Тласкаланец неспособен на такую низость! Но все же ты можешь дать мне уйти.

– Да, – сказала женщина, – ты должен уйти, потому что не можешь больше оставаться тут в безопасности, но я, по крайней мере, могу сказать тебе о месте, в котором ты сможешь оставаться в безопасности, по крайней мере на время. Пойдем со мной, я тебе его покажу.

Они вместе вышли из хижины – Уэтзин практически полз на четвереньках, прячась в невысокой траве, бывшей для него единственным укрытием, а женщина несла большую охапку волокна. Оно было нужно для ее цели. Это было поводом ходить, где захочется. Вес оправдывал то, что ходить ей пришлось медленно. Несла она его так, чтобы частично скрыть Уэтзина, а если бы кто-то появился, она бы бросила волокно на него, сделав вид, что отдыхает.

Так они вдвоем шли, пока не добрались до развалин старого акведука, который давным-давно доставлял воду для фонтанов в саду какого-то знатного тольтека. Акведук, который представлял собой трубу, засыпанную землей, покрытой дерном, был изрезан быстро появлявшимися и исчезающими бурными ручьями, и труба была размыта в том месте, куда пришли Уэтзин с тласкаланкой. Там было отверстие, достаточно большое для того, чтобы туда мог пролезть человек, но, оказавшись там, он почти не мог шевелиться или изменить положение – он мог только лежать, вытянувшись во весь рост. Дно трубы было покрыто слоем слизистого осадка, служащего пристанищем для множества разных ползающих и кусающихся тварей. Место было неуютное, но для Уэтзина оно было единственным шансом на спасение. Когда он исчез в темноте, тласкаланка вновь подняла свою ношу и отправилась домой.

Вскоре после возвращения к ней нагрянул отряд ацтекских воинов, которых вел ее муж, лицо которого было искажено от боли и носило следы побоев. Войдя в хижину, они тщательно ее обыскали, потыкав копьями во все подозрительные места, в том числе в груду волокна на полу, которую истыкали особенно тщательно. Тласкаланец был удивлен тем, как спокойно вела себя его жена во время этой процедуры, как и отсутствием беглеца. Он был уверен в том, что тот будет обнаружен, хотя и убеждал воинов, которые вели его в собственный дом, в том, что ничего о нем не знает и никогда его не видел. Закончив свои бесплодные поиски, они заставили его идти с ними. Его не было до темноты, когда он вернулся с поля, и только тогда узнал, что его гость находится в безопасности, и об убежище, которое нашла для этой цели его быстро соображавшая жена. Она не решилась в течение дня пройти рядом с этим местом, и они дождались часа, когда все лягут спать. Только тогда пара храбрых стариков направилась к акведуку, чтобы освободить пленника из его заточения в старой трубе.

ГЛАВА

VIII

Ловушка для императорского курьера

Помня о данном им обещании не покидать своего убежища, как и о том, какое ужасное наказание ждет его друзей, если их вязь с ним будет обнаружена, Уэтзин все это время провел в трубе виадука. Место это было столь неудобным, что, по мере того, как тянулись долгие часы, положение его стало невыносимым. Когда он, наконец, услышал зов стариков и выполз наружу, все его тело так затекло, что он с трудом смог встать. Несколько упражнений вернули подвижность его членам, и, поужинав в хижине своих спасителей, он был готов продолжить путь. Ему дали котомку с тортильями, которые заранее приготовила женщина, которой он был обязан жизнью, и, поблагодарив ее и попрощавшись, он последовал в темноту ночи за старым горцем.

Много раз сворачивая, чтобы обойти жилища, и с трудом избежав отряда воинов, появившихся непонятно откуда, и прошедших так близко, что беглецы, спрятавшиеся в кустах у дороги, могли бы коснуться их, они, наконец, добрались до чистых вод озера Чалко. Если бы Уэтзин был один, то потерял бы много драгоценного времени, но его проводник знал, где найти каноэ. Он вывел его из места, где оно было спрятано, и через полчаса, гребя в одиночку, пересек озеро. Хотя они причалили к берегу со всеми предосторожностями, из темноты их окликнули, когда они были совсем рядом с берегом, хриплым голосом, для них показавшимся гласом судьбы. Они остановились в нерешительности, и над их головами просвистела стрела, и старик дрожащим голосом крикнул:

– Остановись, господин, это всего лишь я, бедный раб из Ицтапалапана, пытающийся поймать несколько рыб для своего пропитания.

– Пойди сюда, ничтожный раб, я посмотрю, кто ты такой, пока я не пустил стрелу в твое ничтожное тело, – крикнул голос.

Громко плеснув веслом, чтобы Уэтзин смог незаметно скользнуть в воду, старик повиновался. Он обнаружил единственного поджидавшего его воина, но из того, что другие, с разных мест берега криками спрашивавшие его, что происходит, можно было сделать вывод о том, что он – только дин из целого кордона, перекрывавшего весь берег озера. Он тщательно проверил старика и его каноэ. Наконец, убедившись в том, что тот один и совершенно не похож на того, кого ищут, он отпустил его, велев не приближаться к берегу, если ему дорога жизнь. Когда он униженно поблагодарил воинов за их доброту и неторопливо отчалил, те пошли вдоль берега в поисках других подозрительных личностей.

Уэтзин, стоявший по шею в воде и слышавший каждое слово, привлек внимание тласкаланца тихим свистом, взмахом руки попрощался с ним и вылез на берег в том месте, где только что были воины, верно рассудив, что в данный момент, сразу после ухода воинов, оно безопаснее любого другого. Осторожно и бесшумно он вылез на берег, не рискуя двигаться быстрее улитки, пока не отдалился от врагов не меньше чем на четверть мили. После этого он пустился с такой скоростью, что еще до утра оставил за спиной долину Мехико и стал подниматься по горному склону, ограничивавшему ее с востока.

Когда настал день, беглец нашел пещеру, рядом с которой был родник с чистой водой, и там провел день, не имея иной пищи, кроме промокших тортилий, превратившихся в его котомке в кашу. Когда настала ночь, он двинулся дальше и нашел поле, на котором сорвал несколько початков наполовину созревшего маиса.

В течение недели он прятался днем и двигался по ночам, иногда рискнув пройти по дороге, пересекающей горы, но чаще двигаясь через густые заросли вдоль нее, несколько раз едва избежав встречи с дикими животными и еще более дикими людьми. Его одежда и кожа была изорвана терновником, ноги были покрыты ранами и кровоточили после ходьбы по острым камням, кровь застывала от холодных ветров, дувших на большой высоте, тело ослабело от голода и усталости. Только несгибаемая воля, память о смерти отца и мысли о Тиате, о которой во всем мире мог позаботиться только он один, гнало юношу вперед.

Часто, в течение дня наблюдая за дорогой, он с завистью замечал императорских курьеров, бегущих со скоростью ветра на запад или восток. Каждый из них, как он знал, бежал так две лиги, и в конце этого пути передавал свое послание другому, который ждал на почтовой станции, где он мог отдохнуть, подкрепить силы едой и напитками и помыться, перед тем как пуститься в обратный путь. Скорость этих курьеров была такой высокой, а почтовая служба так хорошо налажена, что послания передавались очень быстро, а на императорском столе в Теночтитлане постоянно подавалась свежая рыба, выловленная за двадцать часов до этого в восточном океане, до которого было двести миль.

Уэтзин, которому лишь изредка удавалось найти несколько ягод дикого инжира, не только завидовал тому, как жили курьеры на почтовых станциях, к которым он не рисковал подходить, и обитатели которых жили в комфорте, несравнимом с его собственным существованием, но и хотел знать содержание посланий, которые они передавали друг другу. Большая их часть содержала сведения о белых завоевателях, о передвижении и намерениях которых он очень хотел бы знать – в этом он был уверен. Он знал, что нападение на императорского курьера или даже попытка его задержать карается смертью, но для него это не имело значения – если бы его поймали, она так или иначе ожидала бы его. Он был вне закона, так что у него не оставалось сомнений в том, стоит ли напасть на курьера и забрать у него послание – останавливало его лишь то, что курьеры были сильными и сытыми, а он ослабел от голода. Кроме того, они были вооружены, а у него оружия не было – даже его нож сломался, когда он пытался с его помощью выкопать клубень. Наконец он составил план, обещавший успех, который он и стал приводить в действие.

У него сохранилось лезвие сломанного ножа, и он сделал из него примитивное оружие, обмотав корой его тупой конец. С его помощью он срезал крепкую гибкую лозу, длиной почти в сотню футов, и, свернув ее, как веревку, продолжил путь, в сумерках подойдя к краю дороги. Он выбрал место, с которого она была видна на большое расстояние в обоих направлениях, и, убедившись, что людей на ней нет, привязал лозу к корням небольшого дерева. Протянув ее через дорогу, он натянул ее, как мог, и закрепил. Теперь лоза была натянута над дорогой на высоте шести дюймов. Сделав такую ловушку, Уэтзин расположился на обочине и стал поджидать свою жертву.

Не прошло и получаса, как он услышал топот бегущего человека, и сердце юного тольтека забилось от возбуждения. Теперь он уже мог смутно разглядеть очертания быстро бегущего человека и услышать его глубокое дыхание. Вот бегун был уже рядом с тем местом, где его поджидал юноша. Тут он споткнулся о невидимое препятствие и с громким криком упал, раскинув руки. Уэтзин подскочил к нему и бросился на распростертое тело. Он ожидал, что придется бороться, и был к этому готов, но ничего такого не потребовалось. Лоб мужчины был разбит при ударе о каменное покрытие дороги, и он лежал, как мертвец. Уэтзин не стал терять времени в попытках его оживить, но, сняв с него зеленый пояс, в котором был пакет с посланием и который одновременно служил отличительным знаком человека, находящегося на правительственной службе, взял лук и стрелы, которыми был вооружен курьер, нырнул в лес и исчез.

Той ночью ему повезло – он нашел кукурузное поле, потому что уже спустился с горного хребта и теперь был в краю плодородных земель к востоку от него. Когда стало светло, ему посчастливилось подстрелить дикую индейку и, хотя у него не было огня и средства его развести и мясо пришлось есть сырым, это помогло ему восстановить силы. Когда он закончил есть и нашел укрытие на день, солнце уже было высоко, и он открыл пакет с посланием.

Изучение послания заняло час, и теперь Уэтзин в некоторых особо важных вопросах был мудрее самого императора. Он не только понял, как следовало из рисунков, кем были белые завоеватели, но и секреты их силы, угрожавшей сейчас империи Монтесумы. Там было описано, чем владели завоеватели, и было сказано, что чудовище, в котором соединялись человек и огнедышащее чудовище – это два разных существа, человек и животное, и что они смертны и не подобны богам. Это было ясно из картинок, на которых были нарисованы мертвые лошади и двое белых завоевателей, мертвых, пронзенных стрелами. Рядом с ними стояло несколько человек и лошадей без всадников, но все пронзенные стрелами, что указывало на то, что они ранены. Все это было описанием сражения между белыми завоевателями и…. Неужели?

Да! Там было изображение белой цапли, герба тласкаланского рода Титкалы, к которому принадлежала его мать! Белые завоеватели воюют с Тласкалой!

Это было неприятным известием для сына Тлауиколя. Он знал, что его воинственный отец хотел объединить силу Тласкалы с силой пришельцев, и только это могло бы одолеть ацтеков и их кровожадных жрецов. Что мог он сделать, чтобы остановить войну, которая уже началась, и объединить сражавшихся в тесный союз? Он мог отнести как можно скорее в Тласкалу последнее слово своего отца, и быть услышанным советом вождей до заката следующего дня. Решив так и повязав на талию зеленый пояс курьера, знак императорской службы, Уэтзин поспешил к дороге и побежал по ней, уже не скрываясь, быстро как мог, в сторону Тласкалы.

ГЛАВА

IX

Кто такие белые завоеватели?

Да, белые завоеватели воевали с Тласкалой – в этом не могло быть никаких сомнений. Смысл рисунков в послании был совершенно ясен и иных толкований не допускал. Кто же победил в этом сражении? Похоже было, что чужаки потерпели поражение. Некоторые из них были убиты, также как по меньшей мере три создания, которых до этого считали богами. Имея такое доказательство превосходства своих соплеменников, мог ли сын воина из Тласкалы сомневаться в том, чьи знамена венчали эту победу? А если так, и белые пришельцы были уничтожены или их прогнали туда, откуда они пришли, что будет с планами его отца с их помощью одолеть Монтесуму и его кровожадных жрецов? Почему Тлауиколь был так уверен в их могуществе? Кем они были, эти белые завоеватели? Откуда они пришли? И чего ради готовы идти навстречу опасностям, поджидающим их на каждом шагу по земле Анауака?

Такие мысли и вопросы без ответа теснились в голове Уэтзина, пока он торопился исполнить взятую на себя миссию. Вопрос о еде, столь досаждавший ему в прежние дни, более его не беспокоил. Зеленый пояс и конверт с посланием обеспечивали ему все необходимое на почтовых станциях, где он останавливался ненадолго, не заходя внутрь. Он был уверен, что его поспешный уход вызовет оживленное обсуждение, но будет уже поздно что-то решать. Таким образом, мысли Уэтзина могли сосредоточиться исключительно на белых завоевателях и их войне с его народом.

Эти «белые завоеватели», как назвал их Тлауиколь, были небольшим отрядом, с которым Эрнан Кортес приплыл с Кубы весной 1519 года, чтобы исследовать и при возможности покорить больше царство на западе, слухи о неисчислимых богатствах которого достигли Испании. Двадцать семь лет, с тех пор как Колумб впервые ступил на землю Нового Света, его активно исследовали и восточные его границы уже были определены. Себастьян Кабот проплыл вдоль его берега от Лабрадора до Флориды. Сам Колумб добрался до материка, не поняв, что это за земля, и проплыл от Гондураса до устья Оринокко. Америго Веспуччи и другие прошли на юг до Рио-де-ла-Платы. Бальбоа, человек чрезвычайно отважный, прошел через непроходимые джунгли Дарьена и с возвышенности увидел могучий Тихий океан. Острова Вест-Индии были уже хорошо известны, и только земли вокруг Мексиканского залива оставались неисследованными.

В 1517 году охотники за рабами, направлявшиеся из Кубы на Багамы, были отнесены ураганом далеко к западу, и почти три недели спустя оказались на неизвестном западном берегу. Это была страна майя, которые, зная уже о той жестокости, с которой вели себя испанцы на карибских островах, встретили их враждебно. Большинство из этих испанцев постигла тяжелая судьба: часть их стала пленниками индейцев, а многие убиты, так что всякие надежды на их боголюбивый характер были развеяны. Когда белые спрашивали индейцев, с которыми им приходилось общаться, как называется их земля, то в ответ всегда слышали: «Тек-та-тан» (Не понимаю), и это слово превратилось в Юкатан, под которым до нынешних жней известно название этой части страны.

Несмотря на печальный исход этой экспедиции и провал попытки зацепится за это место, испанцы все же увидели вполне достаточно: каменные строения, многолюдные города, возделанные поля, драгоценные ткани и золотые украшения, что убедило их в том, что они находятся у границ сильной и богатой империи. Потом, когда они вернулись на Кубу, потеряв половину своих убитыми или плененными, они принесли столь соблазнительные сведения об этом открытии, что немедленно туда отправилась другая экспедиция за рабами и золотом. Ей командовал Хуан де Грихальва, и она состояла из четырех небольших кораблей, отчаливших из Сантьяго в мае 1518 года и продолжавшейся шесть месяцев, в течение которых было исследовано побережье от Юкатана до того места, где сейчас расположен город Веракруз.

На принадлежавшем майя берегу Грихальва встретил враждебный прием, о котором ему говорили предшественники, но ацтеками он был принят намного более дружелюбно, потому что местный вождь получил отправителя этой земли приказ как можно больше узнать о чужаках. Этот правитель, которого скоро весь мир узнал под именем Монтемумы, послал испанцам дорогие дары, надеясь, что те, удовлетворившись ими, покинут его землю с миром. Так они и сделали, но при этом принесли на Кубу такие удивительные рассказы о богатстве этой страны, что немедленно была снаряжена третья экспедиция. Ее возглавлял Эрнан Кортес, опытный солдат, тридцати трех лет от роду. Его флот состоял из одиннадцати судов, самое большое из которых было водоизмещением в сто тонн. Еще три имели водоизмещение от семидесяти до восьмидесяти тонн, остальные были открытыми каравеллами, на которые погрузились восемьсот пятьдесят человек, из которых сто десять были матросами. Пятьсот пятьдесят были солдатами, но из них только тринадцать были вооружены мушкетами, тридцать два – арбалетами, остальные – шпагами и копьями. Остальные были слугами-индейцами.

Чтобы эти небольшой отряд стал серьезной силой, Кортес снабдил его тем, чего не было у его предшественников. Он имел хорошую артиллерию – десять тяжелых орудий и четыре маленьких, которые назывались фальконетами, и большой запас боеприпасов. Лучше всего было то, что у него было шестнадцать лошадей – животных, до этого неизвестных на американском континенте и вызывавших ужас у простодушных ее обитателей. Кортесу также повезло с офицерами. Среди них был свирепый Альварадо, который уже высаживался на берег с Грихальвой, и которого потом ацтеки прозвали Тонатиу, или Солнечным из-за его золотистых волос и бороды, и Гонсало де Сандоваль, двадцати двух лет, немногословный, крепкого сложения и ясного ума, и при этом совершено бесстрашный, почему он и стал самым любимым из всех командиров Кортеса и пользовался его неограниченным доверием. Он был хозяином кобылы по кличке Мотилла, любимицы и предметом гордости всего отряда.

С этими силами Кортес высадился на мексиканском побережье, полный надежды завоевать страну и низвергнуть жестокую религию ацтеков, с ее человеческими жертвами и кровавыми обрядами, о которых так много говорили ему все его предшественники.

Кортес по возможности хотел решить все миром, если бы это было возможно, и воевать только в том случае, если иного выхода не будет. Исполняя этот план, он попробовал высадиться в нескольких местах на майянском берегу перед тем, как двинуться в Мексику, и там заслужил доброе расположение жителей своим добросердечным к ним отношением и богатыми подарками; в результате те не только не стали относиться к нему враждебно, но даже выдали ему испанца, который прежде оказался у них в рабстве. Этот человек, по имени Агиляр, выучил язык майя и оказался бесценным приобретением в качестве переводчика.

В устье реки Табаско, на границе территории ацтеков, где двумя годами ранее оказался Грихальва, Кортес был принят совсем по-другому. Жители Табаско, которые в тот раз получили указание от правителя ацтеков принять экспедицию Грихальвы как добрых гостей и выведать все возможные сведения о белых пришельцах, теперь получили другой приказ – уничтожить их. Для этого была собрана огромная армия, и, несмотря на все усилия Кортеса начать мирные переговоры, его отряд был атакован, едва успев высадиться.

Артиллерия проделала огромные бреши в тесных рядах индейцев, но они настроены были столь решительно, что испанцы неминуемо потерпели бы поражение, если бы вовремя не подоспела кавалерия – это было ее первое сражение в Новом Свете. Перед этими удивительными смертоносными чудовищами ничего не могло устоять, и под их подкованными копытами воины падали, словно трава под косой. Объятые паникой воины разбежались.

Потери жителей Табаско в этой битве были огромными, в несколько тысяч человек, при то что у испанцев было всего несколько убитых и двести раненых. Среди пленных оказалось несколько касиков, которым Кортес вернул свободу и отправил к своим подданным с подарками и посланием, в котором говорилось, что он хочет мира и требует, чтобы они признали власть его короля и исключили человеческие жертвоприношения из своих отрядов. Если же они откажутся, он предаст мечу всех мужчин, женщин и детей.

Это предложение, вместе с сопровождавшими его угрозами, было эффективным. На следующий день к нему пришла делегация вождей, давшая согласие принять условия Белого Завоевателя. Они принесли богатые дары, и среди них двадцать рабынь, которых Кортес крестил, дав им христианские имена. Самой красивой их них и показавшей, что обладает самым живым умом, была девушка, долгое время бывшая рабыней, хотя ей было всего семнадцать лет. Еще ребенком проданная мачехой в далекой северной провинции, она была привезена в землю майя, получила образование, будучи служанкой у благородного господина, а потом захвачена и попала в Табаско. Она говорила на языках майя и ацтеков и могла, через Агиляра, переводить с ацтекского языка на испанский. Так, с помощью этой юной девушки, испанцы смогли на первых порах общаться с главным народом этой страны. Ее христианским именем было Марина, и оно стало известным не менее, чем имя самого Белого Завоевателя.

Из Табаско Кортес проплыл до острова Сан Хуан де Уллоа, где его флот встал на якорь. Здесь он он впервые принял посольство от самого Монтесумы, и увидел, что художники тщательно зарисовывают его людей и все их принадлежности, чтобы сообщить об этом императору. Здесь он заложил город Веракруз, ставший базой его экспедиции в ту страну.

На берегу испанцы провели несколько месяцев, и в Терра Калиенте, или Раскаленной Земле по соседству. Они заключили союз с тотонаками, которые всегда враждовали с ацтеками, и вернул им их главный город, Семпоалу, где они уничтожили ацтекских идолов, и рассказали ему многое о стране и народе, которую он собрался покорить.

Тем временем он получал много посланий от Монтесумы, в которых ему запрещалось идти в его столицу и приказывалось вернуться туда, откуда он пришел. Все эти послания сопровождались богатыми дарами – золотом, ювелирными изделиями и драгоценными тканями, что еще более побуждало испанцев остаться, чтобы найти источник этих богатств. Так что, невзирая на запрет Монтесумы, Кортес сжег свои корабли, чтобы не было соблазна вернуться, и направился в Теночтитлан, до которого было двести миль.

ГЛАВА Х

Знак бога Четырех Ветров

Был август, разгар сезона дождей, когда маленькая испанская армия, численностью в четыреста человек, из которых только пятнадцать были верхом, выступила из Веракруза на столицу ацтеков. С собой они взяли только три тяжелые пушки и четыре фальконета. Оставшиеся солдаты, орудия и одна лошадь были оставлены для защиты новорожденного города. Чтобы тащить орудия и все грузы через горы, они наняли в Семпоале тысячу таманес, или носильщиков. Их сопровождала и армия тотонаков в тысячу триста человек.

Первые дни пути отряд шел по густым лесам, наполненным ароматом цветов и ярким от оперения многочисленных тропических птиц, обитавших в Терра Калиенте. Потом начался подъем на восточный склон Мексиканских Кордильер, над которыми возвышался покрытый снегами пик Орисаба. К концу второго дня они добрались до прекрасно расположенного города Халапа, который был в середине длинного подъема. Два дня спустя они оказались в Наулинко, жители которого, будучи союзниками тотонаков, приняли их очень приветливо. Оттуда они прошли узким ущельем, которое теперь называется «Тропа Епископа», где, вместо жары и солнца, к которым они успели привыкнуть, их встретили дождь, снег и град, отчего они промерзли до костей, а многие из индейских носильщиков скончались от холода. Вид окружающей местности подавлял, как и нависшее над ними свинцовое небо. По обеим сторонам поднимались гранитные скалы причудливой формы, груды лавы, поля, засыпанные вулканическим пеплом и шлаком, совершенно лишенные растительности, а над всем этим возвышались покрытые снегом остроконечные скалы и пики вулканов. После трех дней трудов и лишений в этих диких местах они спустились и прошли через еще одно ущелье, попав теперь в плодородную местность с хорошим климатом. Теперь они были на плато Пуэбла, раскинувшемся на высоте семи тысяч футов над уровнем моря. Здесь они несколько дней отдохнули в ацтекском городе Кокотлане, правитель которого не осмелился оказать им сопротивление, не получив на это приказа от своего царственного повелителя.

Из Кокотана они спустились в красивую лесистую долину, орошаемую горными реками, жители которой собирались толпами, чтобы посмотреть, как они идут, но не делали никаких попыток напасть на них. У крепости Халасинго дорога раздваивалась – одна вела к священному городу Чрлулу, прославленному своими пирамидами, дворцами и керамикой, а другая шла в Тласкалу. По совету своих местных союзников завоеватели решили выбрать последнюю, посетить маленькую горную республику, которая более двухсот лет успешно сопротивлялась надменным ацтекам, и с которой они надеялись вступить в союз. С этой целью делегация тотонакских касиков, несущих в качестве подарка испанскую шпагу, направилась к тласкаланцам, чтобы сообщить им о своих намерениях и попросить разрешения пройти через их территорию.

Армия христиан несколько дней напрасно прождала возвращения своих посланников, и наконец, потеряв терпение, решила двинуться дальше, презрев все опасности. Оставив прекрасную долину, они углубились в дикую местность, и наконец подошли к сооружению столь странному, что застыли перед ним в изумлении. Это была оборонительная стена высотой в девять футов и двадцать в толщину, длиной в шесть миль, оба конца которых упирались в склоны гор, слишком крутых, чтобы можно было на них забраться. Только в середине этой непреодолимой крепости был сделан узкий проход, шедший на протяжении сорока шагов между двух перекрывавшихся стен. Это уникальное сооружение стояло на границе территории Тласкалы и, если бы воины-горцы решили ее оборонять, белые завоеватели откатывались бы от нее, как морские волны от гранитного берега, пока их силы окончательно не иссякли бы, но пройти внутрь страны не смогли бы.

Несколько дней верховный совет Тласкалы сотрясали дебаты о том, как принять чужаков, объявившихся на их границах и просящих разрешения на проход через из земли. Одни говорили, что сними немедленно нужно заключить союз против ацтеков. Другие говорили, что неизвестные пришельцы еще не доказали, что являются настоящими врагами Монтесумы, как не доказали еще свою силу в сражении с настоящими воинами.

– Так что, – говорили эти участники совета, – давайте первыми нападем на них, и, если они докажут, что могут выстоять против нас, то мы примем их предложение.

Это мнение взяло верх, было решено сражаться, были направлены силы для охраны укрепления. Но было уже поздно. Кортес и его армия уже прошли через неохраняемый проход и шли по земле свободной республики.

Пройдя несколько миль, их предводитель, ехавший впереди маленького отряда всадников, увидел небольшой отряд воинов, вооруженных макуатлями и щитами, одетых в доспехи их стеганого хлопка, быстро приближавшихся к нему. Это был отряд, предназначенный для обороны укрепления. Увидев, что испанцы уже миновали ее, они остановились и, поскольку те приближались, развернулись и побежали. Кортес кричал, чтобы они остановились, но те побежали еще быстрее, и тогда он и его товарищи пришпорили лошадей и догнали их. Видя, что убежать не удается, тласкаланца развернулись и, вместо того, чтобы сдаться или показать свой страх перед преследователями, бросились в атаку. Хоть их было мало, но сражались они отчаянно, удерживая позицию до тех пор, пока, несколько минут спустя, не появился основной отряд, авангардом которого они были. Он насчитывал несколько тысяч человек, и, оказавшись на месте, сразу вступил в бой с маленьким отрядом испанской кавалерии. Засыпав их дождем стрел, они с дикими криками набросились на всадников, стараясь вырвать у них копья и стащить с седел. Казалось, что они понимали, что всадник и лошадь – отдельные существа, чем отличались от тех, с кем испанцы сталкивались прежде. К счастью для всадников, теснота была такая, что их противники почти не имели возможности пользоваться своим оружием, а сами они, сидя выше них, могли очень результативно орудовать своими шпагами. Все же тласкаланцам удалось стащить с коня одного всадника и нанести ему тяжелые раны, от которых он вскоре скончался. Были также убиты две лошади, что для испанцев стало более серьезной потерей.

Многие тласкаланцы получили смертельные раны, но вид их павших товарищей только пробудил в остальных новую отвагу и новую ярость. С детства тласкаланцам внушали, что нет большей славы, чем обрести гибель на поле брани, и что павшие сразу попадают в блаженные чертоги Солнца. Нигде в Новом Свете не встречали испанцы таких воинов, как эти, и для них было огромным облегчением увидеть быстрое приближение собственной пехоты, и они отступили, чтобы за ее рядами перевести дух. Огонь артиллерии и мушкетов и стрельба из арбалетов произвели такое впечатление на тласкаланцев, впервые слышавших производимый ими ужасный звук и наблюдавших смертоносное действие огнестрельного оружия, что они больше не осмеливались продолжать сражение. Они не бежали, а отступили в порядке, забрав своих мертвых и раненых.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69273256&lfrom=174836202) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.