Враг бил совсем свирепо, и снаряды
его ложились даже слишком рядом.
А не попали. Финиш. Холм объехав,
воз скрылся между складками рельефа.
Какой-то старшина из арткоманды
спешил навстречу с воплем: «Шиш им в гланды!
Мы думали, шо всё – тоби кинец!
А ты зумив! Ох, добре, молодец!
Зараз разгрузим. Покури пока».
– Ни, командир, не треба огонька, —
отрезал вдруг Григорий. – Ну и тир тут.
Трусит всего. А, може, краще спирту?
***
– Найдём и спирт. В землянке наготове.
Хохол никак? Видповидал на мове.
– Кировоградский. Гриша Середа.
Там чаще русский. Если в городах.
В селе ж у нас не мова – этот… суржик.
Учитель в школе объяснял. К тому же
отец вообще с воронежских Серед.
А мати – та Вербицкая, как дед.
– Ты дивись, шляхтич шо ли чи казак?
– Ну, а я знаю? Помер – не сказал!
– Давно вже вмер?
– Да в голод – в тридцать третьем.
Назло, увы…
На этом междометьи
беседа прервалась – и не пришлось
продолжить откровение про злость.
А дед Илья не перенёс обиды
на власть, что раскулачила, как гниду
зловредную: изъяла трёх коров,
лошадок пару, прочее. Суров
был приговор. Сынов, семью сослали
в Сибирь, за Обь, в неведомые дали.
И возмущённый тем старик Вербицкий
есть отказался – в камере милиции.
В голодомор! Охрана его пайку
с неделю, видно, жрала без утайки.
И потому – без пищи и леченья —
он попросту угас от истощенья.
***
Вот только было совершенно ясно,
что вспоминать про дело то опасно,
толкуя панибратски с посторонним.
Григорий и смолчал. Пока патроны,
снаряды, мины выгружали, соткой
он фронтовой ожёг гортань. Да сводку
успел узнать от Совинформбюро,
и требовалось прочь катить. Парок
шёл изо рта – морозило под вечер,
смеркалось по-январски скоротечно.
Но тут уже знакомый старшина
предложил взять и раненых. Страна,
мол, не забудет. Да и то сказать,
не воздух же теперь везти назад.
Пока их помещали на подводу —
троих тяжёлых – дядя мимоходом,
раз трогать ещё было не пора,
окликнул непоседу… Гончара.
Олесем, оказалось, того звали.
Представился полтавским. Две медали
имел, как и наш Гриша: две «Отваги».
Про первую шутил сам, шо за фляги.
За термосы с горячим: «Борщ чи щи…» —
что на горбу геройски притащил
он по-пластунски под обстрелом в роту:
«Да трохи огурцов для миномётов».
– Ну всё – кати. Даст бог, ще перетнуться
дорижки наши. Як казав Конфуций.
В ночи – проидешь. Да гляди – воронки.
Хоч кони бачат теж, колы без гонки.
– Прощай и ты, Олесь.
***
Всю эту встречу
я, каюсь, выдумал, хоть быть могла, конечно.
Не верю, что не виделись ни разу
Гончар и Середа. В одних приказах
фамилии стоят их по-соседски.
За сутки дядя мой четыре ездки
осилил – это тонна и с лихвой,
да десять раненых привёз с передовой.
А будущий писатель многокнижный
спустя два дня свершил всё то же трижды.
Их подвиги, как будто, в полушаге.
И оба вновь представлены к «Отваге» —
по три медали стало. Ну и к марту
