– Помощь твоя будет нужна, по профилю. Нетелефонный разговор, подъезжай в «Надежду» как сможешь.
– Через полчаса буду.
И отключился. Нет, что ни говори, а Лунин дело свое знает. Ни одного лишнего вопроса, сказано, что разговор нетелефонный, значит, так оно и есть. Прям человек дела. Другого я от бывшего краповика и не ожидал, он свой необычный бизнес построил, в том числе, и на таком вот строгом подходе. Конечно, где-то в глубине души у меня тлела робкая надежда, что в жизни моей не настанет больше такого периода, когда я обращусь за его услугами, но, как говориться, лучше перебдеть, чем бднуть и обделаться. Тьфу ты, что за ерунда в голову лезет.
***
По пути в хоспис заехал в салон сотовой связи. После звонка ФСБ моя интуиция так настойчиво нашептывала о возможных неприятностях, что я не смог долго игнорировать ее нудёж. Поэтому я купил себе сразу несколько дешевых телефонов, на случай если придется их менять, а у лоточника через улицу взял целую пачку «левых» неактивированных сим-карт. Запас карман тянуть не будет в любом случае. Мало ли, вдруг я уже на крючке у Федеральной службы безопасности и все мои разговоры прослушиваются?
На подъездах к хоспису все-таки попал в пробку, так что к моменту моего прибытия Лунин уже ждал меня на первом этаже. Коротко поздоровавшись, я повел его в свою каморку, которую мне выделил здешний главврач. Помещение было совсем небольшое, метров десять квадратных, но располагалась аккурат под реабилитационными палатами, где восстанавливались больные после химиотерапии.
Хоспис вообще являлся прекрасным местом для человека с даром, вроде моего. Пропитанные смертью, болью и отчаянием стены для меня были лучше любой крепости. Здесь я был если не всесилен, то близко к этому. И здесь же я частенько проводил так называемую «подзарядку».
Не знаю, по какой причине, но та Сила, которая позволяет мне поднимать мертвых, со временем таяла, даже если я ее не использовал. Как бы я не старался, какие бы эксперименты не проводил, но остановить этот отток у меня не получалось. Поэтому каждый месяц, а когда активно пользовался даром, то и того чаще, я приезжал в один из четырех московских хосписов, с главными врачами которых у меня была договоренность. Туда, где каждодневно кто-то умирал, страдал от боли или рыдал в отчаянии. Здесь я ходил по этажам и впитывал темный туман, невидимый никому, кроме меня, который и являлся тем, что я называю на джедайский манер Силой, хотя, ни по своей сути, ни по применению они совершенно не похожи.
Да, кто-то может сказать, что паразитировать таким образом на страданиях человеческих бесчестно, или даже подло – ну а что прикажете делать? Самому идти с ножом в ночные парки? Полагаете, это будет намного лучше? Вы просто не представляете, какая начинается ломка, когда запас Силы иссякает. Не знаю, что там испытывают героинщики без дозы, но, думается мне, их ощущения, помноженные на самое мощное похмелье распоследнего запойного алкоголика, будут лишь бледной тенью от того что испытываю я, будучи опустошенным. Понятия не имею, зачем я оправдываюсь. Наверное, потому что где-то в глубине души тоже не могу перестать считать себя аморальным типом, а не жертвой обстоятельств.
Да, иногда и такое накатывает, ничего не поделать. И ведь к психоаналитику с такой проблемой не подойдешь, приходится как-то самому справляться.
Так что не думайте, что этот дар доставляет мне одно удовольствие. Я с тоской вспоминаю те далекие годы, когда я еще не знал прикосновения Силы и не был привязан такими хоть и длинными, но поводками к больницам. Однако жизнь играет свой собственный известной только ей сценарий. И когда мне было девятнадцать лет, в соседней комнате, прямо во сне, умерла моя мама. Тогда я сполна хлебнул этой черноты, и уже не смог от нее избавится. Пытался, но так и не сумел.
Проходил день, бессонная ночь, полная метаний и бреда, еще один день, и лютая ломка гнала меня, как голод гонит падальщика на поиски мертвечины, на обход больниц и стационаров, в трусливой надежде, что там кто-нибудь недавно умер.
Противные крысы, что сильно досаждали тогда нашей семье, не могли восполнить своими смертями моего «голода» даже на минуту. Поэтому, чтобы как можно чаще находиться рядом с теми, кто вот-вот готовился перейти в лучший из миров, я на некоторое время устроился в самую крупную больницу города санитаром. Там редко какой день в реанимации или оперблоке обходился без смертей, так что темной некротической энергии, или что там она на самом деле из себя представляет, у меня теперь было в достатке.
Тогда я учился на втором курсе экономического факультета, и, можете поверить, не так просто было совмещать учебу и сменную работу в больнице, так что мне пришлось бросить институт. Тогда мой запас был куда меньше, либо расходовался гораздо быстрее, и подзарядка требовалась каждые несколько дней. Сейчас, слава всем святым, если вообще уместно их упоминание в этом контексте, я мог протянуть без подзарядки гораздо дольше.
Короче говоря, как бы избито и клишировано не звучала эта фраза, но мой дар действительно является и моим проклятьем. Но хватит об этом.
Дни, когда я таскал утки лишь бы иметь основания находиться в медицинских заведениях давно прошли. Теперь же с руководством хосписов у меня давно налажены отличные отношения, я ежегодно жертвовал на их счета шестизначные (реже семизначные) суммы в рублевом эквиваленте, и совсем не контролировал, на какие цели они расходовались. Не бог весть какие деньги, конечно, особенно по меркам Москвы, но и взамен от них я не просил ничего обременительного. В ответ мне всего лишь предоставляют на безвозмездной основе крохотные комнатушки, где я периодически провожу свои эксперименты и свободный доступ в здания. Вот так, все довольны, все при деле.
Пока мы с Луниным поднимались в мой скромный уголок, то не обмолвились по пути ни единым словом. Только когда за нами закрылась дверь импровизированной мини-лаборатории, он сходу взял быка за рога:
– Что требуется от меня?
Черт, почти восхищаюсь его стилем ведения дел!
– В общем, Илья, дело такое: мне требуется скрыться на некоторое время. Примерно на год, не думаю, что дольше. А еще нелишним будет ствол раздобыть для скрытого ношения.
– Ствол? – В словах Ильи впервые прозвучало удивление. – Ты что, воевать с кем-то собрался?
– Да мало ли, лучше перестрахуюсь.
– Ну а стрелять-то ты из него умеешь?
– С травмата же стреляю, считай, одно и то же.
– Ну-ну, – бывший краповик неопределенно хмыкнул, – как скажешь. Вот только не выйдет ничего. Я по такому не работаю. И выходов на криминал не имею, а короткоствол тебе только там достать можно. Других легальных способов я не вижу. Разве что ты не соберешься устроишься в полицию, чтобы получить там табельное, но тогда не вижу смысла в этом разговоре…
Он ненадолго замолчал, и я буду не я, если он сейчас не предложит какой-нибудь выход. Ну не может Лунин без этого – сперва обломать, а потом предложить альтернативу. Несмотря на его скудную мимику, показательную серьезность и немногословность, внутри он был очень эмоциональным человеком. И сейчас он просто бурлил смесью предвкушения, воодушевления и какой-то неописуемой хитринкой. Уж от меня такое не скроешь. И точно, спустя полминуты молчания, когда я даже бровью не повел на его театральную паузу, он все-таки, слегка полыхнув огорчением, продолжил:
– Но если есть подходящие травматы, их можно переделать под стрельбу боевыми патронами.
– Ну, этого добра у меня хватает.
– Если русские, то новодел не пойдет, сразу говорю. Нужны старые, до две тысячи десятого года. Сейчас многое изменили в производстве, делают пистолеты из пластика и карбона. Такой развалится от пары выстрелов прямо у тебя в руках.
– Вот такой подойдет? – Я вынул из-за пояса свой Taurus, с которым не рискнул расставаться после происшествия на парковке спорт-клуба. По крайней мере, он точно был металлическим.
Взяв пистолет двумя пальцами, будто орудие преступления, Лунин повертел его, осматривая. Выщелкнул барабан, взглянул через ствол на свет и вернул мне.
– Пойдет. Если убрать рассекатель в стволе, то сможешь палить американскими триста восьмидесятыми «кортышами». Но их у нас сложно достать. Однако если чуть рихтануть рамку то влезет и унитарный «девять на восемнадцать». Об уголовной ответственности за такое баловство не предупреждаю, не маленький, сам должен все понимать.
– Понимаю, мог бы и не озвучивать. Но, как по мне, лучше на зону загреметь, чем на тот свет. Мне, знаешь ли, и по работе хватает общения с тамошним контингентом, на редкость скучные они там.
Лунин больше из вежливости улыбнулся одним уголком губ, как бы показывая, что о ремесле моем осведомлен, шутку понял, и вернулся к теме моего залегания на дно.
– Ясно. Созвонимся тогда позже. Дам контакты человека, кто возьмется за это. Сам не стану мараться, не обессудь. А теперь по первому вопросу. Особые пожелания есть?
– Есть, как не быть! – Открывая маленький холодильник в углу, я выудил из него банку Колы. – Надежные берлоги мне нужны, где меня искать никто не будет. Транспорт, само собой, и путь отхода из города на самый плохой случай. А лучше несколько путей на разные направления.
– Все так плохо? – Второй раз за время разговора в голосе Ильи прозвучало удивление.
– Пока не знаю, – я глубоко выдохнул, как перед питием водки, и припал к живительной газировке. Опустошив залпом почти целую банку, смахнул слезу. – Хотелось бы верить, что не очень.
– Что ж, тогда сегодня и начну. Не хотелось бы потерять такого клиента. Я неплохо подзаработал на твоих прошлогодних приключениях с олигархами.
– Да что все мне об этом напоминаете сегодня?
***
Солидный мужчина в невероятно дорогом костюме сидел в невероятно дорогом кожаном кресле. Затягиваясь невероятно дорогой сигарой, он пускал целые облака невероятно едкого дыма. Вообще, для любого представителя среднего класса в этом, с позволения сказать, кабинете, почти все показалось бы невероятным – панорамное окно с видом на краснопресненскую набережную, панели на стенах из темного дуба, инкрустированные тонкой резьбой, хрустальный графин с дорогим коньяком, который своим насыщенным цветом мог легко посоперничать с темнотой ночи. Шикарный белоснежный ковер на полу, чей ворс был мягче самого пушистого облака, монументальный резной стол, скомбинированный из четырех редчайших пород деревьев, произрастающих исключительно на других континентах, огромный аквариум с редкими тропическими рыбками, которые плавали в кристально чистой воде…
Если распродать весь интерьер этого помещения, то получится сумма, которая с легкостью потягается с годовым бюджетом маленького города. Потому человек, вальяжно и по-хозяйски покуривающий здесь сигару, вызывал вполне здоровые опасения своими возможностями. Как минимум, у того, кто сейчас сидел перед ним, вцепившись, словно школьник на приеме стоматолога, в подлокотники выполненного под старину кресла.
Окажись здесь кто-нибудь посторонний, он, вероятно, мог посмеяться над здоровенным детиной, что боязливо ерзал на этом самом кресле, поскольку с его размерами, сей предмет мебели был ему явно маловат. Но это не казалось забавным мужчине в костюме, и уж тем более самому здоровяку.
– Так что, Боря, – голос хозяина кабинета, звучавший приятным бархатным баритоном, был обманчиво мягок, – расскажешь, что там у тебя за ЧэПэ сегодня произошло?
– Да так, босс, ничего серьезного, просто небольшая стычка выш…
Глаза мужчины гневно сверкнули, дорогая сигара безжалостно смялась в руках, словно копеечная папироса, а его речь зарокотала нотами надвигающейся бури:
– Послушай меня, дружок! Когда четверых, слышишь?! Четверых моих людей прессует на улице какой-то проходимец, это, твою мать, очень даже серьезно!
– Уже стуканули, гниды… – раздосадовано пробормотал Борис, надеющийся до последнего утаить сегодняшнее происшествие на парковке спортзала.
– Чего ты там себе под нос бзднул?!
– Ничего босс. – Здоровяк глубоко вздохнул и, словно в омут бросаясь, выпалил на одном дыхании: – Сегодня нас как детей положил какой-то пижон из бабской пукалки.
Услышав четкий и емкий ответ, хозяин кабинета немного успокоился. Достав из ящика стола новую сигару, он принялся ее раскуривать, поглядывая на своего подчиненного. Выпустив густой клуб дыма, но так и не дождавшись продолжения, он поторопил гостя:
– Ну?! Я подробности из тебя выпытывать должен, или ты все-таки сам заговоришь?
Вжавшись в спинку кресла и до белых костяшек сдавливая подлокотники, словно перед ним уже разложили набор пыточных инструментов, некто Боря поспешил изложить всю историю с самого начала.
– Это… короче, я сегодня на треню поехал, «Бойня» на носу, готовиться же надо. Не бычил, никого не цеплял, спокойно вообще занимался…
– Ага, ты и не бычил. – Не удержался от комментария мужчина.
– Да серьезно говорю! – А потом чуть менее уверено, – Просто языками с одним гавриком зацепились…
– Ну вот, уже похоже на тебя. А то сказки мне тут баешь, не бычил он…
– В общем, слово за слово, меня этот хмырь на слабо взял и на ринг потащил.
– Хмырь что сделал? – Мужчине показалось, что он ослышался.
– Потащил на ринг…
Удивленный взгляд шефа красноречиво смерил фигуру, сидящую перед ним. Представить человека, который в добром здравии выйдет на ринг с таким гигантом, каким являлся Борис… честно, фантазия пасовала, пытаясь обрисовать этого богатыря.
– Он что, настолько здоровый был?
– Да я б не сказал. Он, конечно, как бы сказать… подкаченный, но не раздутый. Килограмм на восемьдесят туловище. Ростом где-то вот такой, – здоровяк приложил ладонь сантиметра на три ниже своего носа, подразумевая, что замер происходил в стоячем положении. – И морда смазливая такая.
Озадачившись еще больше, хозяин кабинета, тем не менее, кивнул подчиненному, чтоб тот продолжал рассказ.
– Ну и я подумал, что щас этого упыря укатаю в легкую. Вышли с ним, начали зарубаться. Тот вроде и умело прыгал, но я его сумел подловить. Пару раз втащил ему, но вскользь, вертлявый больно уж он. Уже подумал, что все, поплыл засранец, как тот мне сперва в табло засветил, а потом такую серию провел, что я вообще не понял, откуда плюхи прилетели. Я даже отрубился на полсекунды, оклемался уже на карачках…
От подобного рассказа градус удивления мужчины начал повышаться еще сильней. Застыв с сигарой на полпути ко рту, он с трудом переваривал услышанное. Отрубился? Как такой шкет, восьмидесяти килограмм, мог свалить, без малого, кандидата в мастера спорта по боксу, который тяжелее чуть ли не в полтора раза?! Да хозяину кабента было известно как минимум о трех случаях, когда Борис получал в голову битой, но оставался на ногах. Да в «Бойне» два года назад об его башку человек колено повредил, а тут рукой, да еще и в перчатке?
– Повтори, что ты сказал?
– Говорю, вшатал он мне лихо, как сопляку вчерашнему. Первая трехминутка не закончилась, а я уже выбыл. И удары у него такой тяжести, что котелок до сих пор гудит.
– Интересно-интересно… – мужчина в кожаном кресле потер подбородок. – Ну, а дальше чего? Наехать на него попытался?
– Ну, если честно, да… задела меня эта вся херня. И эти еще, стояли вокруг, глазели, как в цирке, мля, обсуждали че-то. В общем, фраернул я, походу. Вызвонил Бумера с пацанами и стал ждать на парковке.
– Эх, Боря… не умеешь ты проигрывать, совсем не умеешь. Учишь тебя, учишь, а ты все тем же беспредельщиком остаешься.
– Виноват, Игнат Альбертович, бес попутал…
– Берега ты попутал! Дальше давай излагай.
– Когда этот хер вывалился, я его сразу приметил. Он в тачку нафаршированную забрался, стал выезжать, и тут мы его перекрыли. На улицу выскочили, машину его окружили, ну и вроде как на джентльменский разговор стали его вызывать…
– Ой, Борис, – хозяин кабинета не удержался и хохотнул, – ты морду свою-то видел? Где ты, и где джентльменский разговор. Ты ж его хотел загасить там.
– Не, ну че сразу загасить? Просто чуток помять, не больше. Я же не отморозок какой, чтоб прям посреди улицы человека… того…
– Ага, а «помять», значит – мужчина выделил это слово интонацией, – посреди улицы это уже нормально? Ладно, не куксись. Что потом произошло?
– А потом он вылез из шушлайки своей, и без разговоров нам по резиновой пуле в фанеру пустил.
– Что, прям каждому?
– Каждому…
– А вы что, разини, укрыться даже и не попытались?
– Так не успели же. Он, как, мать его, Клинт Иствуд отстрелял, за пару секунд, наверное. Я такое только в кино и видел…
– И не промахнулся?
– Сложно сказать… но вроде нет. Прицельно бил и быстро.
Тут Борис рефлекторно попытался спрятать правую руку, которой он словил вторую пулю. По его тыльной стороне ладони расплылась темно-фиолетовая гематома от попадания, в центре которой зияла сорванной кожей круглая рана.
Движение это не укрылось от босса.
– А с рукой что?
– Тоже он.
– С травмата?
– Ага…
– Почему именно в руку?
– Ну-у-у… так вышло, вроде как…
Игнат Альбертович не был дураком, так что «два» и «два» он складывать умел. В противном случае, он бы никогда не забрался на высоту своего нынешнего положения.
– Вышло, мля?! Ты что, сучара, ствол достать хотел?! Совсем борзота зашкаливать стала, мудила?!!
Весь напускной лоск этого степенного господина улетучился вмиг, растворившись, как снежинка в кипятке. Под ним, как у позолоченного лезвия стилета, под блестящим покрытием показался хищный стальной блеск. Вместо солидного мужчины перед Борей оказался разъяренный и жестокий авторитет. Тот, кто на исходе второго тысячелетия десятками отправлял врагов и конкурентов на тот свет. Тот, кто подмял под себя немалую долю криминального рынка столицы, и кто без особого труда удерживал свои позиции, давя, как нахальных клопов, всех тех выскочек, кто имел неосторожность хоть каким-то, даже максимально незначительным, образом задеть его интересы. Тот, кто заработал свое прозвище не только из-за созвучности фамилии, но и за беспринципную жестокость. И гнев этого человека сейчас был обращен на его опростоволосившегося подчиненного.
– Игнат Альбре… Арьбл… Альбертович, – верзила побледнел так, что рядом с ним даже снежно-белый ковер стал казаться слегка сероватым, – богом клянусь, палить не собирался!
Для пущей убедительности перепуганный Борис даже перекрестился, хотя не был ни верующим, ни крещенным.
– А нахера светануть волыной хотел?! Ты что, фраер какой-то конченый, твою мать?!
