– 19 –
– Миша, почему не спишь? Ночь на дворе. – Отец снял руку сына с плеча и задержал в своих ладонях.
– Вас ожидал, – негромко отозвался мальчик.
Они обнялись.
– Младшие спят? – шепотом спросил Валентин, кивая на спальню.
– Да – а, – в тон родителю прошептал Миша.
– А мама?
– Подойди ко мне, – раздался слабый голос жены.
Валентин поднялся. Он поцеловал сына и, стараясь не шуметь, на цыпочках прошел в соседнюю комнату.
Анна лежала в той же позе, что и утром: высоко на подушках. При виде мужа она оживилась, протянула руку.
– Я так переживала за тебя! Устал? – влажная ладонь жены была горячей, пальцы мелко дрожали.
Валентин отрицательно покачал головой.
– Устал, – с ласковой настойчивостью произнесла Анна. – Весь в работе. Как обычно.
Помолчали. При виде безнадежно больной жены к Валентину вернулось тягостное утреннее настроение и говорить он не мог. Захотелось уйти, запереться в кабинете и молить Всевышнего о пощаде.
– Посиди со мной! – попросила супруга, сжав ладонь мужа исхудавшими пальцами. В них почти не чувствовалось силы.
Валентин кивнул. На ввалившихся щеках жены появилась некрасивая улыбка. Больная с шумом втягивала воздух, ее горло хрипело.
Валентина кольнуло в сердце: как же изменила ее болезнь! Врач не мог не понимать состояния больной. Страшная мысль о том, что близится кончина любимого человека, мысль, отступившая утром, под натиском бурного дня, вернулась в душу с новой силой, вцепилась в нее и стала терзать.
– Что там, – указала Анна на темное окно, – произошло?
Она спрашивала медленно, звуки слов искажались хрипотой.
– Много раненых. Объяснения путанные. Никто толком ничего не знает. Завтра зайду к отцу Михаилу, может ему что-нибудь известно.
– Поклонись от меня…
– Да, да, – Валентин закивал головой и коснулся щеки любимой женщины губами.
Супруги замолчали. Посмотрели друг на друга. Анна хрипло вздохнула и повернула голову набок. А Валентин вернулся в свои невеселые раздумья. Он пытался представить себя на месте жены, почувствовать то, что чувствует она, расставаясь с жизнью, проникнуть в ее мыли и ощущения. Ни паники, ни страха в поведении больной супруг не наблюдал. Смирение и ожидание. Что происходит в ее душе сейчас? Ведь она знает, что умирает. Какое оно – это пограничное состояние, когда душа готовится разлучиться с телом?
– 20 -
Ум ученого, исследователя и философа шел все дальше по дороге рассуждений, пытаясь заглянуть за горизонт непознанного, где скрыта загадка расставания человеческой души с телом. Каждому из нас предстоит пройти однажды сквозь эти врата. И что там, за этой гранью?
Мысли Валентина текли по логическому руслу рассуждений. Если материя неуничтожима и перетекает из одного состояния в другое, то следует предположить, что и дух Божественный, заключенный в нас и создающий постоянно материальный мир, – живот творящий в нем, – тоже неуничтожим и перетекает из одного состояния в другое. Ведь мы – частички материи. Значит, дух наш тоже перетекает в нечто новое. Во что?
За окнами стояла слепая зимняя ночь. В комнате висели сумерки от одинокой свечи, качая тишину. В этом невесомом, задумавшемся полумраке, мысль образованного человека, освобожденная от суеты, текла куда-то вверх, в космос, как откровение. Потом возвращалась, как нечто самостоятельное, дополненное высшим разумом. Мысль разговаривала с человеком, в чьей голове родилась, заключив в своей обогащенной оболочке квинтэссенцию всего мироздания.
– Главным препятствием к признанию бессмертия души для неверующих служит понимание души, как особой сущности, связанной с телом только при его жизни, – рассуждал Валентин.
– Но это лишь часть нашей духовной сущности, которая понимается нашим сознанием, – оппонировала ему мысль. – Дух выступает за пределы мозга со всех сторон, ввиде необъяснимых явлений, поразительных фактов: ясновидения, телепатии, интуиции, внезапного проявления памяти, когда в доли секунды перед человеком проходит вся его жизнь.
Валентин собирал и записывал подобные факты. Он мечтал обобщить их, осмыслить и написать серьезную богословскую работу. Особенно его интересовали «чудеса» из жития святых – людей просветленных, покинувших в поисках духа Божьего мирскую жизнь.
Один из таких примеров пришел на ум. Однажды из Пензы в Саров пришла жена диакона, чтобы видеть преподобного Серафима. Она стояла позади толпы, ожидая своей очереди. Вдруг преподобный, оставив других, сказал ей: «Евдокия, иди скорей сюда». Изумленная тем, что святой Серафим, никогда ее не видевший, назвал ее по имени, Евдокия подошла. «Иди скорее домой, а то не застанешь сына» – сказал он ей. Евдокия поспешно вернулась в Пензу и успела повидаться с сыном, окончившим семинарию и назначенным в Киевскую академию, куда он и собирался отбыть.
Подобных примеров действия духа накопилось десятки. Они требовали не просто раздумий, а анализа. Чем и занимался профессор медицины, погружаясь в ночные размышления о природе человеческой, о душе и плоти, их связи с Богом.
– Значит, – приходил Валентин к умозаключению, – между духом и телом существует постоянная взаимосвязь. Все, что происходит в душе человека в
– 21 -
течение жизни, все мысли, чувства, волевые акты связаны с жизнью духа. В духе отпечатлеваются, в нем сохраняются все акты души и тела. Под их формирующим влиянием развивается жизнь духа и его направленность в сторону добра или зла. Жизнь мозга и сердца, и необходимая для них совокупная, чудо скоординированная жизнь всех органов тела нужны только для формирования духа, и прекращаются, когда его формирование закончено.
Перед глазами Валентина возник образ, который удивительно доходчиво иллюстрировал ход мыслей ученого. Жизнь тела и духа он сравнивал с полной красоты и прелести жизнью виноградной лозы. Прекращается питание ее соками и остаются лишь выжимки, обреченные на гниение. Но жизнь виноградных гроздьев продолжается в полученном из них вине. В него переходит все то ценное, прекрасное и благодатное, что было выработано в живых ягодах под благотворным действием света и солнечного тепла. И подобно тому, как вино не портится, а живет в новом состоянии после смерти винограда, продолжается жизнь духа после смерти человека.
В ночной комнате, посреди большого города, наполненного стрельбой и смертью, бурлившего жаждой власти и упорством в неподчинении ей, в болоте гнева и религиозного невежества вспыхивал и мерцал маленький светильник разума, зажженный просветлением Божьей благодати.
* * *
Двери в глинобитную казарму распахнулись от удара ногой. В узкий коридор, толкаясь, ввалились с десяток комиссаров из правительства края и Ташкентского Совета.
– Осипов! Ты где, б…дь?! – председатель ЦИКа Вотинцев топал впереди всех и орал во все горло. За ним, держа руку на кобуре, чуть не бежал председатель ТурЧКа Донат Фоменко. Следом не отставали совнаркомовец Финкельшиейн, нарком Шумилов и еще несколько товарищей.
На шум из штабной комнаты в конце коридора высунулось молодое скуластое лицо и тут же пропало.
– А – а – а! – обрадовался, не скрывая злости, Вотинцев.
Комиссары вошли в осиповский штаб, полный вооруженных красноармейских командиров.
Вотинцев двинулся на Осипова, вобрав голову в плечи и глядя исподлобья. Он занес кулак правой руки, намереваясь одним ударом покончить с мятежом в городе. Но едва сделал пару шагов, как на них со всех сторон навалились, стали сбивать с ног и обезоруживать. Все произошло с быстротой секундной стрелки, пробежавшей одно деление циферблата.
Большевистские комиссары не сразу сообразили, что с ними случилось. Они боролись, изрыгая ругательства, грозили расправой, кричали о своих высоких
– 22 -
званиях в правительстве республики, клеймили нападавших в контрреволюции. И только когда их избили, а кое-кому засунули в рот кляп и связали, они трезво оценили произошедшее.
– Всех во двор! – скомандовал Осипов.
Пленников вытолкали наружу.
– Расстрелять! – приказал главком и первым вытащил наган.
Комиссары пытались оказать последнне отчаянное сопротивление. Но через минуту все было кончено.
Так погибло, опрометчиво оказавшись в руках Осипова, почти все большевистское правительство Туркестана. Главком хладнокровно использовал шанс обезглавить республику и взять власть в свои руки.
Удача вдохновила командарма. После расстрела правительства он двинул красноармейцев в город, уверенный в задуманном исходе дела. Захватив правительственные учреждения на Соборной площади, телеграф, банк, здание ЧК и милиции, военный комиссар развивал успех. Он отправил нарочного к коменданту Старой крепости эсеру Белову с приказом открыть орудийный огонь по железнодорожным мастерским, где накануне ему не удалось сменить охрану и взять под контроль арсенал. Комиссар Агапов не сумел поднять рабочих и теперь нужно было скорее разогнать укрывшихся в мастерских вооруженных дружинников. Орудийный залп из крепости, кровь, паника и страх стали бы убедительным аргументом в пользу агаповских призывов.
В крепости служили бывшие военнопленные австрийцы и венгры-мадьяры, закаленные в окопах первой Мировой войны. Им будет не трудно справиться с ополчением из необученных мастеровых людей.
Так рассуждал главком. Чаша весов клонилась в его сторону. Осипов чувствовал это и ликовал. Еще чуть-чуть. А пока…
Пока Туркестанский полк увяз в уличных перестрелках с ополчением, безуспешно атакуя железную дорогу. Рабочие не только не поддались на уговоры Агапова, но арестовали его и теперь на редкость храбро отбивались, проявляя несговорчивость и упорство.
Тем временем военный комитет железнодорожных мастерских пытался также наладить связь с крепостью, привлечь Белова на свою сторону, чтобы объединить усилия против мятежного Осипова. Но артиллерия крепости молчала. Ее комендант Иван Белов бездействовал. Он не мог решить, чью сторону принять.
Осипов уже четыре раза отправлял нарочных с приказом открыть огонь по мастерским. Иван Белов не отвечал и огня не открывал.
Весь день 19 января крепость, притихнув, молчала. А Осипов, укрывшись в казармах 2-го полка, не решался покинуть безопасное место и лично прибыть в гарнизон, чтобы сместить Белова. Он боялся попасть в капкан, в какой заманил правительство республики. Поэтому отправил очередного порученца уже не с приказом, а с письмом, в котором предлагал Белову следующее:
– 23 -
«Советская власть пала. Город находится в руках войск. Объявляется военная диктатура. Условия соединения гарнизона крепости с войсками такие: гарнизон остается с оружием в руках и поступает в общее командование. При соединении всем гарантия полной безопасности».
Но ответа опять не последовало. Осипов нервничал, кляня эсеров, как последних предателей революции. Он прекратил свои тщетные попытки склонить Белова на свою сторону и решил подчинить его иным способом.
С наступлением темноты, когда перестрелка между рабочими и бойцами-красноармейцами стихла, главком, возглавив две роты солдат, двинулся к крепости, чтобы силой принудить Белова вступить в бой, либо арестовать его и расстрелять.
К ночи выпал снег и подобраться к крепостному валу незамеченными не удалось. Силуэты бойцов чернели на свежем снегу, как тени на белом саване. Часовые без труда заметили крадущихся людей.
– Стой! Хто идет?! – окликнул один из них.
Молчание было ответом. Растянувшись в цепь, красноармейцы-туркестанцы живо побежали на вал, охватывая укрепление полукольцом.
На валу показался комендант. Быстро оценив обстановку, он повторил вопрос во весь командирский голос:
– Кто идет?!
Непрошенные гости упорно молчали. И тогда Белов, не мешкая, приказал:
– Огонь!
Грянули орудия. Цепь залегла. Но уже после двух винтовочных залпов, нападавшие бросились бежать, ища укрытия за ближайшими заборами и домами. На снегу остались чернеть тела убитых и раненных. Спасаясь, отступавшие бросали их на произвол.
После неудачи у вокзала и теперь возле крепости, Осипов решил отступить и укрепиться в центре города, устроив на Соборной площади и прилегающих улицах баррикады. Он вывел полк на Чимкентский тракт и, примыкающую к нему, Старогоспитальную улицу. Затем приказал установить пулеметы на польский костел, стоявший на берегу речки Саларь и на мельницу купца Кричигина. Тем самым заблокировал мост, ведущий из крепости в город, и взял под контроль большую часть Ташкента.
Так заканчивалась первая ночь стихийной бойни одних комиссаров с другими, не сумевших договориться между собой.
Остаток ночи Осипов пьянствовал. Лихорадочное напряжение минувших суток измотало его волю и силы. Он орал на подчиненных, проклиная и революцию, и большевиков, и Белова с Агаповым, и свою несчастную судьбу.
Когда рассвело главком вызвал к себе Ботта, освобожденного накануне после штурма здания ЧК. Лежа на лавке, заплетающимся языком, он приказал адъютанту отправляться в мастерские и попытаться договориться о
– 24 -
перемирии. Осипов готов был сложить оружие, но хотел гарантий сохранения жизни.
Рабочие встретили адъютанта злобно. Они набросились с кулаками и оскорблениями в адрес военного комиссара и хотели прикончить Ботта тут же, на месте.
– Мне поручено провести переговоры! Осипов хочет сдаться! – закрываясь руками, кричал Ботт. Это сообщение спасло его от расправы.
Адъютанта потащили в колесный цех и грубо втолкнули в комнату, где вторые сутки без сна и отдыха работал временный военный совет из рабочих и оставшихся членов правительства. Его сформировал эсер Григорий Колузаев, командир рабочей дружины.
Здесь я на минуту отвлеку внимание читателя от военных событий. Мне хочется поговорить о руководителях Туркестана того времени, чтобы стало понятно, почему произошла кровавая неразбериха. Важно знать, кто были эти люди, совершившие вооруженный переворот в Ташкенте в марте 1918 года и заменившие собой низложенную царскую администрацию.
Федор Колесов – глава Туркестанской республики. Еще два года назад конторщик на железнодорожной станции, Двадцать семь лет от роду.
Всеволод Вотинцев – председатель ЦИКа Туркреспублики. Потомственный семиреченский казак. Двадцать семь лет. Учился в Ташкентском кадетском корпусе.
Иван Белов – комендант гарнизона Старой крепости. До 1917 года служил в Фергане посыльным при штабе генерала Полонского. Двадцати шести лет.
Владислав Фигельский – председатель Совнаркома города Ташкента. Тридцати лет. До революции учитель математики в Самарканде.
Константин Осипов – главком войск Туркестана. Окончил землемерное училище. Прапорщик. Двадцать три года.
Николай Шумилов – председатель Ташкентского совета рабочих и солдатских депутатов. До революции разнорабочий. Бежал с пожизненной каторги. Боевик по кличке «Черный».
Михаил Качуринер – комиссар финансов республики. Двадцати двух лет.
Почти все большевики и эсеры из правительства Туркестана были очень молоды. Если отбросить в сторону громкие названия их высоких должностей, то мы увидим ватагу дерзких малограмотных парней. Недовольные своим местом в обществе, бедностью, объединенные в тщеславные партии они учинили жестокую бойню в родной стране, развалили государство и поставили себя на место статских советников, губернаторов, земских старост и полицейских исправников.
