– Не командуй. Без тебя знаю, – ответила Шутница и щёлкнула пальцами.
Парень, взяв ненужные уже букет и торт в одну руку, полез другой в карман. Достав платок, он принялся вытирать пот со лба, не глядя под ноги. Споткнувшись об невесть откуда взявшийся на дороге камень, парень пошатнулся. Некоторое время он отчаянно размахивал руками, пытаясь сохранить равновесие. И ему это почти удалось, когда зеленоглазая ведьма щёлкнула пальцами второй раз. Бедняга рухнул на землю, угодив одним локтем прямиком в злосчастный торт.
– Ой, мамочки! – вскрикнула Соня. Вскочив со скамейки, она подбежала к лежащему на земле незнакомцу. – Вы целы? – взволнованно спросила девушка, помогая ему подняться. – Ничего себе не сломали?
– Не сломал, – проворчал парень, поднимаясь на ноги. – Раздавил только. Торт. – И невольно расплылся в простодушной, детской улыбке.
– Ой! – всплеснула руками Соня. – Да вы пиджак весь перепачкали и рубашку.
– А, ерунда! – ответил парень. – В темноте не видно.
– Какая же ерунда? – не согласилась девушка. – Никакая даже не ерунда! Вы такой красивый были в этом костюме, с цветами… А теперь – весь в торте. Пойдёмте, я застираю. Это недолго. А пока вещи сохнут, чаю попьём. Пойдёмте? Родители дома, но они у меня добрые и очень гостеприимные. Пойдёмте?
– Да неудобно как-то… – пробубнил молодой человек, критически оглядывая свою одежду.
– Вот это и правда – ерунда! – заявила Соня и, крепко взяв незнакомца за руку, повлекла за собой.
– Да, ладно, ладно… – усмехнулся парень. – Иду я уже сам, иду! – И, взглянув на чуть помятый букет роз, с поклоном протянул его девушке. – А это тогда – вам! Кстати, Никита.
– Кстати – Софья, – рассмеялась Соня.
И, взявшись за руки, молодые люди поспешили туда, где ждал горячий чай, а также – родители… Хоть и гостеприимные, но очень удивлённые.
– Так чья сторона, говорите, самая важная, а? – подбоченясь, изрекла Роксолана Владленовна, нарочито высокомерно взглянув на своих подруг. – Так чья, говорите?
Миновал год. На Землю снова пришла колдовская ночь, именуемая от седых веков Вальпургиевой. Три старые многоопытные ведьмы, оседлав метлы, летели сквозь звёздный мрак, спеша на шабаш. Лысая гора далека, долог путь. Следом за своими почтенными подругами, стараясь не отстать, летела четвёртая ведьма, совсем молодая.
– Слышь, Матрёна! – прокричала сквозь свист ветра Генриетта. – Бери-ка ты Софью себе в ученицы. Она прирождённая добрая ведьма.
– Возьму, с удовольствием! – отозвалась Матрёна Егоровна.
– Пусть учится! – весело крикнула Роксолана и демонически расхохоталась. Её седые с рыжиной волосы развевались на ветру, а глаза горели зелёным огнём. – Умение колдовать ей на кухне ой как пригодится! Мужа-то, Никитку, откармливать надо, а то вон какой худенький.
А ночь Вальпургиева, цвета давленой черники, всё больше и больше входила в свои права. На небосклоне звёзд – не счесть. Да таких ярких, что казалось – вот-вот, и тьма отступит. Но тьма не отступала, а напротив, топила в себе, словно в бездонном омуте, горы и долины, деревья и дома. Мир исчезал, остались лишь звёзды, рогатый полумесяц да четыре ведьмы, несущиеся на мётлах по небесам. Туда, где масляно поблёскивала во тьме каменной плешью Лысая гора.
Африканские сны Антона Чехова
Невероятная эта история началась в крошечной деревеньке на юго-востоке Эфиопии, близ границы Сомали. Главный герой нашего рассказа родился именно здесь и, вероятно, прожил бы в трудах и бедности здесь всю жизнь. Но госпожа Судьба распорядилась так, что его жизненный путь был иным, более насыщенным событиями и необычным.
Врач общей практики из представительства «Российского Красного Креста» Павел Иванович Чехов взял со столика стакан воды и залпом осушил.
– Тёплая! Гадость…
В радиусе километров ста, кажется, вообще не осталось ничего холодного и даже прохладного. Раскалённый песок, горячие камни, выцветшее от солнца, бледно-голубое, дышащее жаром небо. Стены хижины, в которой помещалось некое подобие смотрового кабинета, тоже были горячими. Чехов вёл приём с раннего утра, через его руки прошла уже добрая половина больных, причём не только из этой деревни, но и из окрестных. Прознав о приезде белого доктора, аборигены не могли упустить такого случая. Врач в этих краях – словно спустившийся на землю Бог. Ведь только Бог может вернуть мучимому хворью человеку жизнь и здоровье. Все пациенты принадлежали к племени хамер. Как, кстати, и средний медицинский персонал: в лице мужчины и женщины, Леона и Лиллу. Открытые и общительные, как и все местные, они с удовольствием рассказывали Чехову о себе. Оказалось, Леон и Лиллу женаты, вместе учились в медицинском колледже в Аддис-Абебе. Отучившись, они вернулись на малую родину, в деревню. У пары есть пятилетний сын Энтони.
– А ведь когда-то я любил солнце, жару… – Павел достал из стола бутылку с водой, смочил в тёплой жидкости платок и, чуть отжав, положил на голову. – Хотя это у нас, на Кубани – жара, а это уже не жара. Это – ад кромешный!
Вспомнив родную Кубань, станицу Екатерининскую, Чехов улыбнулся, закрыл глаза и погрузился в детские грёзы. Батя, знатный агроном и потомственный казак, говорящий густым басом и смолящий ядрёные самокрутки. Мама, фельдшер в районной больнице, спокойная, добрая. Но стоило маме нахмурить брови, по струнке ходили все: и знатный агроном, и маленький Пашка, и его старший брат Васька. С братом они любили совершать набеги на колхозную бахчу с оравой таких же босоногих казачат. Поймает сторож дед Тарас – терпи, хворостина крепка, да задница – крепче. Не беда, поболит да пройдёт. А не поймает… Сладкий арбуз, потрескивающий от напора внутренних медовых соков – да об свою голову! Тресь… И у тебя в руках – две арбузовы половины. Одна слаще другой. И ты откусываешь от обеих по очереди. А потом вместе с братом Васькой и со всей ватагой – на реку купаться. Бежишь, а рубашка – твёрдая от арбузного сока – фанерой постукивает по груди. Стук-стук. Стук-стук-стук. А на губах – вкус свежей, живой арбузной мякоти. Не открывая глаз, Павел Иванович облизал губы. Стук-стук… Стук-стук! Стук-стук! Недовольно морщась, Чехов открыл глаза. Ему так не хотелось возвращаться с Кубани в опостылевшую Африку.
– Стук-стук!
Леон и Лиллу, оба молодые, высокие, стройные, словно выточенные из чёрного дерева, стояли у входа в хижину. Деликатность помешала супругам зайти внутрь, пока русский доктор спал. Увидев, что Чехов проснулся, супруги засверкали белозубыми улыбками.
– Добрый день, мистер Пол! Извините, что разбудили, мистер Пол!
– Ничего, нормально всё… – скрипучим со сна голосом отозвался Павел Иванович.
Эфиопы так и не научились воспроизводить имя и отчество русского друга, хотя отчаянно старались. Незаметно к нему прилипло капиталистическое «мистер Пол». Чехов не препятствовал: стать тёзкой не кого-то, а одного из «битлов» – это же замечательно! Когда-то в молодости Чехов был изрядным битломаном.
Супруги пришли с «бесплатным приложением». Мальчонка лет пяти, испуганно тараща на Чехова чёрные смышлёные глазёнки, выглядывал из-за спины Лиллу.
– Мистер Пол, можно Энтони тут побудет? – извиняющимся тоном проговорил Леон.
– Ну пусть побудет… – помедлив, ответил Чехов. – Сын? Хороший хлопчик.
– Спасибо, мистер Пол. – Если бы чернокожие могли краснеть, Лиллу залилась бы краской до ушей. – Первенец наш.
Энтони оказался послушным, спокойным мальчиком. Чехов усадил его на свой стул и вручил журнал «Мир путешествий», целиком посвящённый знаменитым мореплавателям, который поглотил мальчугана с головой. Осторожно, почти трепетно перелистывая глянцевые страницы, Энтони увлечённо разглядывал корветы, фрегаты и бригантины. А его родители надели белые халаты и принялись возиться с препаратами и небогатым оборудованием. Внезапно в хижину вбежал, запыхавшись, какой-то парень. Леон тут же вышел с ним из хижины, извинившись предварительно перед «мистером Полом». Минуты две они о чём-то оживлённо шептались, потом незнакомый парень умчался, а Леон вернулся в «медицинский кабинет». На лице африканца не осталось и тени улыбки. Напротив, он был очень серьёзен.
– В чём дело, Леон? – спросил Чехов.
Африканец, не глядя в глазу врачу, тихо и словно нехотя произнёс:
– Террористы, мистер Пол. Исламисты.
– Откуда взялись? Из Сомали?
– Точно не знаю, мистер Пол. Может, и так…
Павел нахмурился. Тихая, солнечная жизнь на Кубани показалась ему сейчас не просто далёким воспоминанием, а чем-то сказочным, добрым и – абсолютно нереальным. А реальным было всё это: Африка, жара и – террористы.
* * *
Для потомственного казака, врача общей практики Павла Ивановича Чехова все события и явления в жизни делились на важные, значимые и пустяшные, сиюминутные. К последним он относил большинство событий и явлений подлунного мира. К значимым – совесть, честь и чувство долга. Незыблемыми были для Павла Ивановича эти понятия, железобетонными. Он – врач, и его дело – спасать жизни человеческие. И пусть в это время вокруг рвутся бомбы, извергаются вулканы, а инопланетный десант высаживается на Землю. Когда на улице раздались истошные крики, а затем – выстрелы, Чехов даже бровью не повёл. Закончив накладывать швы охотнику, которого сильно ранил лев-одиночка, Павел Иванович вымыл руки и спокойным голосом, не повышая тона, велел своим помощникам открыть задние двери медицинской хижины. Всего в десяти-пятнадцати метрах от чёрного входа начинался густой буш, высокие заросли кустарника, в которых можно было укрыться.
– Леон, посмотри, там чисто? – скомандовал Чехов.
Чернокожий помощник осторожно выглянул наружу и громко прошептал:
– Никого нет, мистер Пол!
– Хорошо. Первым ты пойдёшь, потом – твоя жена с сыном…
Чехов указал на дрожащую всем телом Лиллу, судорожно прижимающую к груди маленького Энтони.
– Мы с охотником – замыкающие. Не сможет идти, на себе его понесу. Вопросы?
– Нет, мистер Пол, – отозвался Леон.
– Тогда вперёд, ребятки. Тихо и быстро.
Внезапно у порога главного входа раздались тяжёлые шаги. Кто-то рванул брезентовый полог. В прямоугольном проёме возник силуэт человека, обрамлённый ярким светом африканского солнца. Лица было не разобрать. Одет по-военному, а в руках держит вездесущий АК. Человек без лица поднял автомат. Все в хижине: Чехов, Леон и даже с трудом держащийся на ногах охотник – одновременно инстинктивно повернулись к незнакомцу. И лишь Лиллу одним отчаянным движением развернулась спиной к нему, закрывая собой маленького сына. Раздалась автоматная очередь, короткая и злая. Русский доктор почувствовал, что падает куда-то далеко, далеко… Левый бок и грудь нещадно жгло. Чехову вдруг вспомнилось детство. Он с друзьями, такой же пацанвой, плавит свинец для биты, чтобы играть в пуговицы. Капля расплавленного металла случайно попала ему на чумазую ладошку и жжёт, жжёт… Павел Иванович медленно открыл глаза. Полумрак. Совсем рядом что-то гремело и взрывалось, кто-то надрывно кричал. Чехов осторожно коснулся груди: липко, кровь. Вокруг лежали люди, мёртвые. Ближе всего – Лиллу, с застывшей гримасой отчаяния на красивом лице. Маленький Энтони беззвучно плакал, вцепившись ручонками в залитый кровью ситцевый саронг матери.
– Энтони… – тихонько позвал Павел Иванович. – Слышишь, Антошка, эй!
Чернокожий мальчик поднял на русского врача заплаканные глаза. Чехов был первым белым человеком, которого видел Энтони за свою короткую жизнь. Странный пришелец. Почти марсианин. Но ребёнок медленно разжал кулачки и потянулся руками к Чехову.
– Ну иди ко мне, малыш. – Чехов прижал мальчонку к груди. – Ты поплачь, поплачь… По матери плакать не стыдно. Даже – мужику.
Выстрелы и крики снаружи внезапно стихли. Послышались шаги. В хижину, грохоча военными ботинками, вошли трое в форме. Старший, бегло осмотревшись и увидев на полу окровавленного русского врача с ребёнком на руках, громко крикнул, обращаясь к кому-то снаружи:
– Двое выживших, один – тяжелораненый. Медика и носилки, быстро.
Прошло два месяца. Вдоволь навалявшись по африканским военным госпиталям, Павел Иванович наконец вышел «на волю». Ему предстоял долгий путь на родину, в Россию. Но до этого – утомительная бумажная волокита, связанная с процедурой усыновления. Чехов решил забрать сироту-африканца с собой в далёкий Верхневолжск. Чехов уже успел и с женой Ириной обсудить этот вопрос по телефону. Разговор получился недолгий.
– Ну пойми, Ир! – горячился потомственный казак. – У хлопца ведь никого! Родителей на моих глазах убили, а больше – никого! Мы ж с тобой одни… Ну не получилось своих детей. Может, приёмный со временем своим станет, а?
– Может, и станет, – холодно и как-то безразлично отвечала супруга. – Для тебя. Развожусь я с тобой, Павел.
– Как… разводишься? Я не понял, почему?!
– Слушай, давай не будем мучить друг друга долгими объяснениями. Развожусь, и всё. А ты уж себе кого хочешь заводи. Хошь – негритёнка, а хошь – обезьянку.
– Дура! – вспылил в ответ Чехов.
– Это ты – идиот, – спокойно парировала Ирина. – Другие по заграницам за деньгами ездят. Только ты – за негритятами. Кретин!!!
Супруга швырнула трубку. Раздались гудки. Павел Иванович сидел в кабинке международного переговорного пункта, погрузившись в думы.
– Как странно… – размышлял про себя Чехов. – В одну минуту потерял жену и приобрёл сына. Странно.
Долгая бумажная волокита завершилась победой воли русского доктора над африканским бюрократизмом. Скоро самолёт «боинг» с Павлом Чеховым и его приёмным сыном Антоном Чеховым на борту, рассекая воздух серебристыми крыльями, летел в далёкую Россию.
* * *
Антошка оказался смышлёным мальчуганом, быстро и жадно учился, подобно губке впитывая всё, чем окружил его новый странный мир под названием Россия. В шесть лет маленький эфиоп свободно говорил по-русски, пробовал читать. Особенно полюбились мальчику волшебные истории о бесстрашных героях и необыкновенных путешествиях. В первый класс Антон Чехов пошёл, умея читать, писать и считать до ста. О школе мальчишка начал мечтать ещё летом: он, как и его ровесники, узнает много нового о планете Земля, людях, что живут на ней. Будет заниматься науками, станет взрослым и очень умным. А главное, у него появится много друзей, его ровесников, таких же мальчишек, как он сам. Пока единственными друзьями Антона были папа Павел и Кузя, рыжий щенок неопределённой породы, которого они с отцом купили весной на птичьем рынке. Потом, много лет спустя, Антон Чехов, вспоминая тот, самый первый год в России, скажет, что он был самым счастливым в жизни. А ещё – что это и было детство: истинное, беззаботное и солнечное, которое закончилось, когда Антон пошёл в школу.
С самого первого дня негритёнка приняли в штыки все: одноклассники, ребята постарше и даже – учителя. Вначале Антошка никак не мог понять, чем так не угодил всем вокруг. Не мог понять и принять тот факт, что дело всего лишь в цвете его кожи. Общаясь со своим приёмным отцом, Антон быстро перестал замечать, насколько по-разному они выглядят. Мальчик ощущал себя русским. Да и как иначе! Его отец – русский врач и русский казак. Он, Антон Чехов, говорит и даже думает по-русски. Кто он? Русский, конечно! Ну смугловат немного… Вот мальчишки из его двора, постарше Антона года на два-три, за лето загорели на речке так, что ничуть от негритят не отличались. И что с того? Антошка попытался объяснить это своим одноклассникам, но – тщетно. Никто его не захотел слушать. И через некоторое время тычки, пинки и обзывательства сделали своё дело. Из открытого, общительного и весёлого мальчика Чехов превратился в замкнутого и угрюмого. Отцу Антон не жаловался. Наоборот, гордый мальчишка отчаянно скрывал от Павла Ивановича, что в школе над ним издеваются. Что унижают и бьют каждый божий день.
Так продолжалось весь год. Начались летние каникулы. Но Антона не радовали ни тёплые деньки, ни игры во дворе. С тяжёлым сердцем мальчик ждал следующего учебного года. Снова пинки, обидные прозвища, плевки в спину. И сын жаркой Африки принял решение: он больше никому и никогда не позволит вытирать о себя ноги.
Утром в воскресенье отец и приёмный сын встали пораньше. В планах была поездка к Ивановым, давним друзьям Павла. На плите яростно шипела яичница, а чайник, подобно старинному паровозу, с пыхтением раздувал пары.
– Бать, просьба у меня к тебе, – по-взрослому серьёзно обратился Антон к отцу. – Запиши меня в секцию бокса.
Павел, склонный прислушиваться к мнению сына, а не навязывать своё, аккуратно спросил:
– А не рано, сынок, на бокс? Да и зачем тебе мордобой-то! Может, футбол, а? Я в твои годы вовсю гонял мяч.
– Нет, бокс, – твёрдо произнёс Антон. – Там справка нужна из поликлиники. Ты написать должен, что не возражаешь, всё такое…
– Ладно, сходим в поликлинику за справкой. И напишу тебе… «Всё такое!» – отец улыбнулся и слегка покачал головой. – Давай-ка ты, сынок, избавляйся от слов-паразитов. Цени мой родной, великий и могучий русский язык! Он ведь теперь и твой родной.
– О’кей… Ой, тьфу ты! В смысле ладно, бать! – пообещал Антон. – Буду ценить!
С того разговора минуло шесть лет. Юных, зелёных, а потому – стремительных. Чем они были наполнены, эти годы? Всё смешалось, словно яркие, разноцветные стёклышки в калейдоскопе. Антон старательно и упорно учился, особенно налегая на математику и физику. Выступал за свою, шестьдесят третью, школу на городских олимпиадах. Выступал успешно, как правило, входил в тройку лучших. Регулярно занимался боксом. Тренер Судариков, к которому десять лет назад русский врач привёл своего африканского сына, был очень доволен воспитанником. Антон Чехов участвовал в городских и областных турнирах по боксу. Заслужил звание кандидата в мастера спорта и уважение в спортивном мире. Но драться чернокожему парню приходилось, конечно, не только на ринге. Со второго по пятый класс Чехов дрался в школе. Вернее – за школой, после уроков. К шестому классу «русский Тайсон» твёрдо убедил всех, включая старшеклассников, что его нужно оставить в покое. Потом Антон перешёл на «районный уровень»: дрался с «фашиками», дрался с обычными, заурядными гопниками. Дрался, защищая своих друзей. А таковых у разборчивого африканца было только двое: Саша Рублёв и Майя Хлябич.
Саша, он же – Саня, он же – Шурик, худенький, бледный и очень болезненный мальчик, учился с Антоном в одном классе. В тот самый первый день в школе Рублёв был единственным, кто не смеялся над маленьким негритёнком, не дразнил его. Саша даже пытался робко, как мог, защищать Антона. У Сашки был талант: он был на ты с любой техникой, словно «чувствовал» механизмы. Мог с закрытыми глазами разобрать и собрать любой. Юный механик чинил часы, утюги и телевизоры не только дома, но и всему подъезду. Совершенно бесплатно. После школы Саня собирался поступать в политехнический. Помимо техники, Рублёв был страстным аквариумистом и шахматистом. Аквариумами с экзотическими рыбками у Рублёвых была заставлена вся квартира: отец Сашки тоже держал рыб и передал своё увлечение сыну. В шахматы же Саша играл несколько лет. Успешно выступал на первенстве района, города и даже области.
Майя жила в одном подъезде с Антоном, а училась в другой школе, двадцать первой. Кроме того, Хлябич посещала ещё и музыкальную. Антон не обращал на свою юную соседку ни малейшего внимания, даже имени её не знал. Но однажды произошёл случай, после которого русский эфиоп и еврейка стали лучшими друзьями…
* * *
Чехов возвращался с тренировки, выжатый словно лимон, думая лишь о том, как побыстрее добраться до дома, принять душ и завалиться спать, когда его внимание привлекли крики:
– Эй ты, жидовская морда! А ну, стоять!
Душ, сытный ужин и здоровый сон, похоже, откладывались. Антон поспешил на крики. Невысокая темноволосая девушка в очках, инстинктивно выставив вперёд нотную папку, пыталась заслониться от двух бритоголовых субъектов года на два старше Антона. Один, достав изо рта недокуренную сигарету, затушил её о нотную папку, потом вырвал её из хрупких, музыкальных рук девушки и швырнул в лужу. Антон перешёл с быстрого шага на энергичную рысь.
– Эй, бойцы! – крикнул он, подбегая. – Какие-то проблемы?
«Скины» обернулись. Один, пониже ростом, грузный, довольно оскалившись, изрёк:
– Гы… Глянь, Лысый, тут у нас ещё и ниггер!
– Негров на косухи! – крикнул второй, высокий и широкоплечий, потрясая в воздухе большими кулаками.
– Я к вам по какому вопросу, пацаны…
Чехов подошёл к «скинам» поближе, добродушно улыбаясь. Широкая спина чернокожего юноши заслонила собой миниатюрную еврейку.
– Я спросить хотел, пацаны! – продолжая улыбаться, проговорил юный боксёр. – Вопрос задам, ладно?
– Типа, это… Как пройти в библиотеку? – продемонстрировал знание советского кино высокий «скин».
– Да не… – протянул Антон. – Про библиотеку я и так в курсе. Другое: вот почему ты, – юноша ткнул пальцем в грузного, – его Лысым назвал? Вы ж оба лысые! Как отличить-то, блин! Не путаетесь сами?
Лица «фашей» посерьёзнели.
– Не, не путаемся, – глядя исподлобья на африканца, процедил грузный. – Потому что я – Череп. Он – Лысый, а я – Череп. Усёк, гнида черномазая? Ты с нами, типа, шутки пошутить решил? Клоуны мы, типа? Тогда ты у нас, ниггер, в нашем цирке обезьяной будешь!
