Стражники кинулись к поводьям и попытались успокоить лошадей. Возница – тщедушный молодой человек с рано поредевшими волосами, длинным носом и неестественно пухлыми губами – довольно наблюдал за переполохом. Старый раб что-то испуганно прошептал ему на ухо и побежал к выходу.
– Здесь не место колесницам и повозкам! – рявкнул начальник стражи. – Их оставляют за воротами рынка.
– Да ты знаешь, кто я? – лысеющий любитель гонок выпятил тощую грудь и взмахнул белым плащом с пурпурной каймой. – Лагул, брат Аммония, друг самого Гнея Помпея!
– Мне наплевать, заплати штраф и убирайся отсюда или отправишься в тюрьму.
– Я напишу вашему царю о том, как меня здесь приняли. Где это видано, чтобы человек высокого рода не мог прокатиться по улицам и испытать крепость новой колесницы?
– Жалуйся хоть самому Серапису[18 - Верховный бог эллинистического Египта, некое общее воплощение Зевса и Осириса], но ты в моем городе и обязан соблюдать мои правила!
Губы Лагула дрогнули, глаза сощурились, он взмахнул хлыстом, угрожая главному стражнику. Тот, нисколько не испугавшись, выхватил из ножен меч. Глафира, затаив дыхание, смотрела на них, не без злорадства ожидая, когда заезжему наглецу преподадут урок вежливости. В Арсиное давно принят закон об ограничении движения в людных местах, по рынку можно передвигаться либо пешком, либо в носилках, а лошадей, мулов и ослов ведут под уздцы.
– Остановитесь! – крикнул кто-то.
Девушка обернулась и увидела, как к центру нарастающего конфликта спешит старый раб Лагула. Он бросился на колени перед начальником стражи и, тяжело дыша, произнес:
– Прошу тебя, подожди. Сюда уже едет брат моего господина.
Послышался стук копыт, и в облаке пыли показалась фигура седеющего мужчины, восседавшего на гнедой кобыле. Он был одет в желтый хитон и дорогой красный плащ, его сопровождала охрана, вооруженная копьями. Дозорные переглянулись и, как по команде, положили руки на эфесы мечей.
– Я Аммоний, – провозгласил всадник. – Мы с братом иностранцы и не знаем ваших законов. Сколько уплатить в казну, чтобы вы отпустили его?
– Сто пятьдесят драхм, – спокойно ответил начальник стражи, убирая оружие в ножны. – Пусть он спешится и уведет лошадей.
Аммоний подозвал раба и вручил ему кошелек. Тот с поклоном протянул монеты стражнику, потом помог Лагулу спрыгнуть с колесницы и погладил коней, чтобы успокоить их. Потасовка разрешилась миром.
Глафира, пятясь, выбиралась из своего укрытия между двумя огромными пифосами, когда почувствовала, что ее нога задела что-то мягкое.
– Ай! – вскрикнул высокий голос. – Что ты делаешь?
Послышался звон глиняных черепков. «Ну вот, – с ужасом подумала девушка. – Если я толкнула какого-то богатея, он поднимет крик, меня арестуют, придется показать им бумагу с подписью Согена, и план полетит в Тартар[19 - бездна, куда Зевс отправил титанов, находится под царством Аида – бога подземного мира]».
Она обернулась и увидела коротышку со вздыбленными волосами, укутанного в длинный полосатый талит[20 - верхняя накидка древних евреев]. Он опустился на колени, стукнул себя в грудь и запричитал:
– Моя великолепная посуда превратилась в мусор! – он поднял осколок сосуда, изображавшего человеческое лицо. Уцелевший глаз уставился нарисованным зрачком прямо на Глафиру, будто спрашивая: «Ну и как ты теперь выкрутишься?».
– Это же канфар, – девушка попыталась улыбнуться.
– Без тебя знаю, – огрызнулся пострадавший. – Моя жена мечтала о таком, я обещал ей привезти.
– Зачем еврею канфар? Он используется в ритуальных целях для жертвоприношений Дионису – богу виноделия.
– Не умничай, – фыркнул человечек. – Из него удобно пить. С чем теперь я вернусь? У меня больше нет денег на покупки, а я еще потратился на упрямого осла, который не желал тащить поклажу, и мне пришлось погрузить все себе на спину! Точно! Продам мерзкую скотину!
Только сейчас Глафира заметила очаровательного ослика с темной шерсткой и умной мордочкой. Он печально вздохнул, словно понимал, что от него хотят избавиться. Сердце ее дрогнуло, а рука потянулась к кошельку, завернутому в пояс. Конечно, она мечтала о белой арабской лошадке, но…
– Я куплю ослика! – выпалила она.
– Триста драхм! – потребовал коротышка.
– Да за такую цену можно получить взрослого раба!
– Тогда глупая скотина отправится на живодерню.
– Ладно! – Глафира отсчитала семьдесят пять [21 - в каждой серебряной тетрадрахме содержится 4 драхмы] серебряных монет – почти все, что дал ей на расходы дядюшка – и протянула противному человечку.
– Вот, это другое дело, – обрадовался он. – Только не передумай, назад я его не приму! И ты забыла кувшинчик с маслом.
Девушка холодно кивнула и погладила животное.
– Не слушай его, ты замечательный. Я назову тебя Аристофаном, не возражаешь? В честь моего любимого писателя комических пьес.
Ослик возвел глаза к небу, как человек, которого страшно раздражает скудоумие окружающих, но покорно побрел следом за новой хозяйкой. Они миновали ряды с украшениями, тканями, дорогими винами, экзотическими продуктами и оружием. Из толпы постепенно исчезли богатые купцы, женщины в шелковых одеждах и щеголеватые владельцы больших усадеб. У прилавков с зеленью, луком, семенами лотоса, дешевыми духами и бусами из ягод кружил бедный люд.
– Пиво! Холодное пиво!
– Медовые лепешки!
– Приворотное зелье!
– Мыло! Прекрасное и дешевое мыло!
Глафира едва успевала отрицательно мотать головой на многочисленные предложения. Они с Аристофаном остановились у капелеи, откуда то и дело выпадали нетрезвые ремесленники, их подмастерья, профессиональные мошенники, скупщики краденого и обычные бездельники, убивающие время. Над входом красовалась вывеска: «Винный погребок Рино. Лучшая выпивка за умеренную плату». Стена ниже исписана рекламными объявлениями: «Толкователь снов – двадцать шагов от ворот рынка на север, дом со статуей», «Выращиваю кур, продаю яйца», «Сдаю комнаты для заезжих торговцев, спросите в капелее».
Глафира нерешительно переминалась с ноги на ногу. Идти в заведение, где поминутно раздаются звуки оплеух и отборная ругань, было страшновато, но не могла же она стоять тут часами. Наконец, из бокового входа высунулась рука и выплеснула содержимое помойного ведра прямо на улицу. Девушка ловко схватила ее за запястье и вытащила из проема паренька примерно своего возраста.
– Чего тебе? – отпрянул он. – Милостыню не подаем, бесплатно не наливаем, гадания не интересуют.
– Хочу спросить про комнаты для приезжих.
– А-а-а, – кивнул он бесстрастно и крикнул в темноту. – Папа! Иди сюда!
На пороге показался хмурый мужчина в заляпанном хитоне и кожаном переднике.
– Почтенный, скажи, пожалуйста, как найти Тсенобастис? Она снимает у тебя жилье. Я обещала принести ей немного оливкового масла, – Глафира продемонстрировала кувшинчик и слегка наклонила голову в знак уважения.
– О, боги! – хлопнул себя по лбу хозяин. – Весь город, что ли, задумал свести меня с ума с этой Тсенобастис? Сначала сюда примчался начальник стражи, потом Соген и теперь ты!
– А грек по имени Аммоний тоже приходил?
– Нет, но не удивлюсь, если и он заявится! А я не знаю той женщины, никогда ее не видел! Читать умеешь?
– Да, – подтвердила Глафира.
– Тогда вот, ознакомься, – мужчина нырнул в недра пивной, а спустя мгновение, снова высунул голову и бросил девушке плохо проклеенный папирус. – Список моих жильцов. Я веду тщательный учет.
– А не случается ли такого, что один платит, а другой заселяется? – предположила она. – Скажем, некий мужчина не хочет, чтобы кто-то знал о его тайных свиданиях…
– О-о-о, – в голосе хозяина зазвучало понимание. – Да, это вероятно. Тогда сходи сама и поищи таинственную египтянку. Сын тебя проводит, а мне некогда.
– Но папа, – возразил юноша. – Скоро придет главный стражник, чтобы расспросить об убийстве Меона, я пропущу все интересное!
– Вот еще, – владелец капелеи отвесил отпрыску подзатыльник. – Делай, что тебе говорят, нечего подслушивать чужие разговоры.
Паренек обиженно засопел и зашагал по пыльной дороге. Глафира и Аристофан догнали его у двухэтажного дома из сырцового кирпича с плоской крышей, на которой сушилось несколько полосатых циновок. От палящих лучей солнца здание заботливо прикрывали две пальмы с широкими листьями. Вместо двери висел грязный коврик, приколоченный гвоздями. Его старательно выбивала палкой старушка с неприветливым лицом.
– Здравствуй, – обратилась к ней Глафира. – Тсенобастис дома? Я принесла ей масло, как она просила.
– Она не могла ничего попросить, – хмыкнула пожилая женщина.
– Почему?
– Потому что ее не существует! Я уже объясняла Согену – начальнику полиции. Но он вбил в свою баранью голову, что она должна находиться здесь.
– Может, ты просто с ней не знакома?
– Послушай, голубушка, я живу в этом доме двадцать лет: новый хозяин выкупил только половину здания – другая принадлежит мне. Я вижу всех, кто приезжает и уезжает, не имею привычки лгать и хорошо соображаю, несмотря на возраст.
– Возможно, она приходила к кому-то ночью, – не сдавалась Глафира.
– Чепуха!
– Богатый грек Аммоний утверждает, что Тсенобастис его оскорбила, получился громкий скандал. Ты слышала перебранку?
– Нет, – старушка разочарованно покачала головой. – В тот день я работала – чистила рыбу на рынке.
– Хорошо, – задумчиво пробормотала Глафира. – Спасибо. Возьми масло себе.
Впервые за весь разговор пожилая женщина улыбнулась. Ее лицо разгладилось, она поблагодарила и приняла кувшинчик, обнимая его, как драгоценность.
– Что ж, Аристофан, – прошептала Глафира, взяв поводья. – Теперь нам нужно спешить в полицию нома.
Ослик оторвался от травы и стрельнул в нее глазами. Взгляд его ясно говорил: «Тебе надо – ты и торопись».
– Кажется, он совершенно не собирается катать тебя на собственной спине, – рассмеялся паренек-провожатый.
– Ладно, – не стала спорить девушка. – Пойдем пешком. В конце концов, друг мне важнее, чем транспорт.
Юноша презрительно фыркнул и, насвистывая, удалился.
Когда Глафира и Аристофан добрались до мастерской Никандра, клепсидра[22 - водяные часы, изобретенные Ктесибием в I в. до н. э. Показывали точное время, а также число и месяц] во дворе показывала час дня. Стражники обедали, рассевшись небольшими группками прямо на земле под деревьями. Лошади, устало фыркая, лениво отгоняли мух и попивали воду. Идиллию нарушил Соген, выскочивший из своего рабочего помещения навстречу племяннице.
– Ну? – заорал он, опуская приветствие. – Есть новости?
– Будут, – пообещала девушка. – Если ты разрешишь мне поговорить со свидетелями.
– Одного зарезали в пьяной драке, но остальных сейчас соберем. Эй, вы, хватит жевать, тащите сюда вчерашних.
Несмотря на путаный приказ, стражники тут же вскочили на ноги и оседлали коней.
– А пока скажи мне, где остановился Аммоний?
– Снял дом с усадьбой, – пожал плечами Соген. – На юге города.
– Он бывал у кого-то в гостях?
– Диофан и Тетос приглашали его, но он прислал письмо с вежливым отказом. Я присутствовал при этом.
– Знаешь, как выглядит его посыльный?
– Да, – слегка растерянно ответил Соген. – Старый хромой вольноотпущенник. Свободное время проводит в капелее за кружкой вина, наверняка, и сейчас там.
– Надо перехватить какое-нибудь письмо или хотя бы выяснить, кто адресаты.
– Ни за что! Представляешь, что со мной сделают? Я и так вишу на волоске. О, боги, моя судьба зависит от глупого ребенка. На что я надеялся?
– Не волнуйся, я все устрою, – Глафира пропустила замечание мимо ушей. – Он ничего не заметит. Позволь мне взять лошадь.
– А это разве не твой осел? Я подумал, ты купила его, раз он пришел с тобой.
– Аристофан устал, – Глафира не стала вдаваться в подробности сложных отношений с длинноухим наглецом.
– Ладно, бери моего Мааха, – он коротко свистнул, и рыжий сирийский конь подошел к ним сам. – Давай, подсажу.
Глафира неловко плюхнулась в седло, подоткнув хитон. Разъезжать верхом ей доводилось нечасто, но кое-как править она умела и надеялась, что на короткой дистанции с ней ничего не случится.
– Вперед! – скомандовал Соген и легонько шлепнул скакуна по крупу. Тот резво, но без излишнего рвения потрусил в сторону «Винного погребка Рино».
У рынка девушка спешилась не без помощи стражника, буквально поймавшего ее, когда она спрыгивала, и привязала коня к специальным столбикам, вкопанным в землю.
– Мыло[23 - мыло в те времена представляло собой жидкий раствор из прокипяченной золы с жиром]! Прекрасное мыло! – выкрикнул торговец с лотком, завидев ее. – Один кувшинчик всего за 5 оболов[24 - мелкая монета]!
Глафира вынула из-за пояса кошелек и протянула ему серебряную тетрадрахму.
– Слишком много, – поцокал языком мужчина. – Не смогу поменять.
– Оставь себе все, только перелей мыло в пузырь[25 - мочевые пузыри животных иногда использовались как сосуды или пакеты, а также как контрацептивы].
– Я мигом! – торговец ненадолго скрылся в рядах, а потом вновь явился, чуть запыхавшись, и протянул покупательнице прозрачный мешочек.
На этот раз девушка собралась с духом и вошла внутрь полутемного помещения капелеи с двумя высокими окнами. Дополнительный свет тут создавали чадящие масляные лампы, подвешенные к потолку. За низкими столиками сидели на скамеечках мужчины и женщины в разной степени трезвости. Кто-то играл в кости и мехен, кто-то валялся под ногами, кто-то громко скандалил. Глафира вынула шпильку, которой приколола край гиматия к волосам, и проделала дырку в пузыре, стараясь держать его под плащом. Мыло закапало на пол.
– О, снова ты! – удивился хозяин, появляясь из кладовой с закупоренной амфорой в руках. – Нашла египтянку?
– Нет. Мне показалось, будто сюда вошел знакомый: пожилой и хромой мужчина.
– Верно, вон он, в углу, – пропыхтел Рино, подтягивая к себе широкий кратер для смешивания напитков. – Эй, Эрос, к тебе пришли!
