Из всех слов, звучащих в спальне, доносящихся с крыльца,
Чаще прочих выступает форма первого лица
В генеральском облаченье. Где она всему оплот,
Я совсем не исключенье, а скорей наоборот.
Излагая вслух сужденье, на бумаге, про себя,
Начинаю предложенье я с заглавной буквы Я.
Там где речь идёт неспешно, обстоятельно вполне,
Мимикрирует успешно Я в местоименье Мне.
Я и мне – суть, два собрата, по грамматике родня,
Что живут во мне, в парадном представляясь за меня.
Прочь гоню их из подъезда. Своего едва добьюсь —
Сам себе неинтересным очень быстро становлюсь.
Там, где Я моё в загоне, а не всадник на коне,
Для беседы я покойник, до других мне дела нет.
Невнимателен, рассеян, разговор – ни то, ни сё,
Битый час как собеседник чушь какую-то несёт,
Говорит, не умолкая… Сколько можно, наконец?
Я ж терплю и потакаю – вот такой я молодец…
Даже в споре не теряя самомненья до конца,
На себя я примеряю форму первого лица
Облачения чужого… лямки режут, жмёт в паху.
Отыскать бы мне портного, да портной тот наверху,
Кто кроил от раза к разу… Видно, каждому своё
Сшитое по спецзаказу генеральское бельё.
Я и Мне – его обличье в форме первого лица,
И как высший чин типичен я по прихоти Творца.
Я и Мне, суть, аксельбанты, всем даны наверняка,
Чтоб любой не без таланта мог сказать – Вот я кака!
Минувшего не жаль
или рояль в кустах
«…Любимое со мной. Минувшего не жаль…»
Так написал Максимилиан Волошин…
Всё помню как сейчас – в кустах стоял рояль
Случайный, рядом столик доминошный.
Лупили там козла на совесть, не за страх,
Так домино в то время называли.
С любимою своей мы прятались в кустах,
Где в две руки играли на рояле.
За свой недолгий век козёл с побоев сдох,
Спились все мужики и развалился столик,
Расстроился рояль, прошёл былой восторг,
И радует одно, что я не алкоголик.
Менял я адреса, но съехать на погост
Не довелось от будничных реалий.
Лишь сочетанье чёрно-белое полос
Вот всё, что сохранилось от рояля.
…Любимое со мной. Минувшего не жаль…
Жизнь предо мной свою раскрыла тайну
Дней лучших, понял я – случайный тот рояль
В кустах тех оказался неслучайно.
Я слышу запах, а голос чую
Я слышу запах, а голос чую
И понимаю вкус папирос.
Не надышался и не торчу я,
Спешу к врачу ухо-горло-нос…
Картину маслом вам нарисую
Без запятых, не нужна мне кисть.
Попасть в психушку я не рискую,
Поэт, художник, авангардист.
Отца не помню родного проседь,
Ни детства, пахнущего костром.
Кому же память отбило вовсе,
Космополит тот в краю родном.
Дымов отчизны не слышу запах,
На вкус не пробую говнецо,
И если я не скажу за папу,
То чей я буду, в конце концов?
В краю, где любят лечить гундосых,
Живут как все, соблюдая пост,
А чтоб учуять приход курносой,
Спешат к врачу ухо-горло-нос.
Я слышу запах, а голос чую,
Вкус папиросы во рту горчит.
По тесной комнате я бичую,
И не помогут бичу врачи.
Тварь дрожащая
Обычный человек, поэт, философ
Ответы ищет на свои вопросы —
Среди проблем досужих и дилемм
Откуда появился и зачем?
Посланцем заслан он с другой планеты,
А может, прибыл вовсе без билета
На чьём-то платье и под дым кадил
Себя венцом творенья возомнил?
Не тварь дрожащая, а право возымевший
Старушек топором… да ну их к лешим…
Слабо? Что струсил? Значит всё же тварь
Дрожащая, что влезла на алтарь.
Да хоть и так, кому я подотчётен,
А что до топора, то он заточен,
Своих ростовщиков ждёт до поры,
Без дела не ржавеют топоры.
На многое способны люди-твари,
Особенно когда они в ударе…
Меня Господь не будет осуждать,
Ведь что ещё от твари можно ждать?
Легко и просто счастье птичее
Кому удача сердце радует,
Легко и просто счастье птичее,
Меня же всё невзгоды балуют
Своим отличием.
Но был судьбою не обижен я,
Не опьянён мечтой дурманящей —
Сорваться птицей с мест насиженных,
Менять пристанища.
Всплывают в памяти тарелочки,
Сияют синие каёмочки,
И новенькие телогреечки —
Мои пелёночки.
Довольствовался, жил по правилам,
Сменяя литургию всенощной,
Давясь просвирою, отравленной
Солёной немощью.
Осанной вечного спасения
Сияет трон Царя небесного.
Закон земного тяготения —
Затея бесова.
И вниз склоняются и колются
Под этой тяжестью подсолнухи,
И на коленях чёрту молятся
Земные олухи.
Дорешено всё, подытожено,
И не дождаться воскресения.
А рядом под ногами сложено
Моё спасение.
1981
Я – тупиковая ветвь эволюции
Я – тупиковая ветвь эволюции,
Вроде затона у быстрой реки.
Не орошу я ночною поллюцией
Будущей жизни живые ростки.
Бурей рождённые мне не товарищи,
В патриархальный меня тянет лес.
Видно порядком набил мне седалище
Велосипед под названьем прогресс.
Мне бездорожье родного отечества —
Лишь шаловливый природы каприз.
Не одному мне – всему человечеству
На мирозданья ухабах трястись.
Всё очевидней дороги сужение
С односторонним движеньем вперёд.
