Оракул. Это таинственный провидец, который на протяжении многих лет появляется то тут, то там в разных частях Реверсайда. Лицо его всегда скрыто под капюшоном, и никто не знает, как его зовут, откуда он, как давно существует на свете. Но его уважают и боятся… Почему, спросишь ты, если есть арканы – целый народ, который способен предвидеть будущее? Ну, во-первых, Дар Шамана позволяет арканам видеть лишь обозримое, недалекое будущее, которое обычно ограничивается днями, тогда как Оракул способен предрекать события, что произойдут спустя долгие годы. Во-вторых, каждый аркан видит лишь собственное будущее, или, изредка, своих близких, тогда как пророчества Оракула касаются самых разных людей, существ, а иногда и целых народов. Ну а самое главное – в отличие от арканов, способных менять увиденное будущее (чем они активно и пользуются в своих интересах), Оракул изрекает пророчества, которые всегда неминуемо сбываются. Правда, зачастую они иносказательны, туманны, и становятся понятны уже после того, как непосредственно сбылись.
Однако пророчество, которое прозвучало в императорской резиденции Шаориса, было вполне определенным – по крайней мере, на первый взгляд. Говорило оно о том, что правительнице суждено пасть от руки одного из ее близких соратников – и, что случается крайне редко, указало на вполне конкретную персону. Звали его Занис, и он был возлюбленным императрицы.
Но в тот же момент, когда Оракул изрек свое пророчество, в высокой башне, соседствующей с императорским дворцом, пришел в действие хранившийся под ее куполом чаройтовый артефакт – Маска. Она воспарила в воздухе и начала излучать сияние, а на ее зыбкой, призрачной поверхности ожили прожилки, меняясь и трансформируясь. Так случалось всегда, когда Маска призывала новых электов: как только линии окончательно складывались в пиктограммы, такой же рисунок возникал на груди у избранных.
Следует сказать, что, даровав людям свои артефакты, которые наделяли избранных – электов – огромной силой, ангелы завещали этим избранным верой и правдой служить своим народам; но вскоре выяснилось, что «служение народу» – понятие весьма размытое, и каждый понял его по-своему. В итоге сложилось так, что в каждом народе электам отведены разные роли. Где-то они управляют государством, а где-то, напротив, отстранились от мирских проблем, решая недоступные простым людям вопросы. Что касается шаотских электов, то они всегда были частью колоссальной политической системы империи, однако, несмотря на свое превосходство, в иерархии находились ступенью ниже императорской власти и обязаны были ей подчиняться. Всего их было трое, и, когда приходила пора, они сменялись тоже по трое. По воле Маски в тот злополучный день старые электы лишились своей силы, а одним из трех новых, на чьей груди появилась отличительная татуировка, стал Занис.
И, поскольку активация Маски производила характерные колебания в эфире, об этом узнали все, включая императрицу. Вообрази только: ей предрекли гибель от руки возлюбленного, и тотчас он становится одним из самых могущественных людей на земле… Как тут не помутиться рассудком? Однако, услышав о пророчестве, Занис заверил императрицу, что никогда не подумает посягнуть на ее жизнь, и поначалу та отреагировала спокойно. Чтобы избежать сплетен и пересудов, она спрятала свиток и в дальнейшем пресекала любое упоминание о пророчестве. Не имея предмета для обсуждения, люди вскоре позабыли об этой истории.
Но остался человек, который не мог все забыть. Это была сама Алексис. Мысль о возможном предательстве точила ее изнутри день ото дня. Она начала страдать от бессонницы, стала нервной и беспокойной. И, как бы ни старалась делать вид, что все хорошо, все сильней и сильней отдалялась от своего возлюбленного. В конце концов, доведенная до изнеможения, она решила убедить его покинуть Шаорис. Мужчина воспротивился, не желая терять свое положение и отправляться в добровольную ссылку; меж ними случился разлад. Оскорбленный просьбой императрицы, Занис настроил и двух других электов против нее. Те, кто были призваны править бок о бок, постепенно начали ненавидеть друг друга. Атмосфера при дворе становилась все более напряженной.
Однажды, в очередной раз повздорив с электами, императрица Алексис решилась на отчаянный шаг. Тайком, под покровом ночи она проникла в башню, полагая, что сможет активировать Маску и запустить переизбрание. Раньше столь дерзкое предприятие никто не пытался провернуть: люди безоговорочно доверяли чаройтовым артефактам ангелов, всецело полагаясь на их выбор; к тому же, всем было известно, что контакт простых смертных с таким артефактом невозможен, ведь заключенные в нем силы убили бы их на месте.
Невзирая на это, в своем безумии императрица решила, будто способна подчинить себе эти силы. Однако она не учла одного: Занис заметил, что она что-то замышляет, и уже какое-то время следил за ней. И потому, когда она вошла в башню и ступила на летающую платформу, позволявшую подниматься на вершину, Занис вскочил туда следом.
Они вступили в словесную перепалку. Элект пытался убедить правительницу отступить, ведь, невзирая на ссору, он не желал ей зла, не хотел, чтобы Маска уничтожила ее. Он говорил Алексис, что предсказание Оракула, возможно, следует трактовать как-то иначе… Но все его аргументы упирались в глухую стену непонимания: императрица продолжала настаивать на своем, желая подняться наверх и получить доступ к артефакту. Тогда Занис попытался остановить платформу. А императрица выхватила оружие…
Электу пришлось защищаться, и это переросло в настоящее сражение. Башня была самым высоким сооружением во всем Шаорисе, высотой в тридцать три этажа, и треугольные, как оскал, окна мелькали по обе стороны, но двое на поднимавшейся вверх платформе этого не видели: битва, в которой они схлестнулись, была куда стремительней, чем ее полет. Вскоре стало понятно, что императрица проигрывает: как бы хорошо она ни владела оружием, ей было сложно тягаться с силой, дарованной Маской. К тому же, эта сила пронизывала не только электов, но и всю башню, от вершины до основания: эфир там был густым, плотным, почти осязаемым, и Алексис было трудно контролировать его. В тот миг, когда они почти достигли последнего этажа, Занису удалось взять верх над ситуацией. Он оглушил противницу и смог остановить платформу, однако торможение было столь резким, что находившаяся у края женщина вылетела с нее и упала на много пролетов вниз…
Казалось бы, на том пророчество и должно было свершиться, да?
Однако у судьбы, как я часто говорю, всегда свои планы. Волею этой судьбы один люмер – придворный целитель из дворца, любивший уединение и порой приходивший в башню, чтобы спокойно там поработать, – в тот момент оказался на этаже, куда упала императрица, и спас Алексис; а в то время Занис, оставшийся на платформе, тоже схватился за грудь и скорчился от боли, но виной тому были вовсе не смертельные увечья, как у императрицы – просто с его кожи начала исчезать отличительная татуировка электа…
Занис сразу все понял. Шокированный, он решил своими глазами увидеть активацию чаройтового артефакта. Поднявшись на платформе на последний этаж, он взбежал по винтовой лестнице, ведущей под купол башни, и там, в стеклянном зале, в сиянии Маски, которая парила в воздухе, ощутил трепет эфира и увидел преобразование узоров на ее поверхности…
…В живописной долине у подножия гор стояла хижина, в которой ютилась большая семья; занимались они тем, что разводили овец. Там на попечении своей тетушки жила юная пастушка. Волосы ее были рыжие, как огонь, а в ее повадках и манерах было нечто кошачье.
Когда первая пиктограмма на артефакте прояснилась, Занис увидел изображение тигрицы.
На окраине одного из муранских городов, в большом вычурном особняке жил своенравный алхимик. Своей особой специализацией он считал яды, а по натуре был пусть и не злобен, но коварен и изворотлив; поговаривали, что его отец – один из демонов Преисподней.
Второй пиктограммой стал змей.
В столице Шаориса Магматике, суетном городе, расположенном на склонах огромного вулкана, ничем не примечательной жизнью жил один торговец. И хотя третьей пиктограммой стала оскаленная медвежья морда, мне нравится думать, что торговец этот, простой парень, в душе был не лютый, а весьма добродушный медведь.
Что тут еще сказать… Этой троице, такой разной и непохожей, пришлось повиноваться зову Маски и стать новыми избранными. Но знаешь, что самое странное?
Они подружились. Тигрица, Змей и Медведь стали друзьями – как тебе это нравится? Возможно, их сплотили общие опасения, потому как Занис, несправедливо обвиненный в причинении вреда императрице и сосланный за это в родной город, далекий от Магматики, не ушел молча. Он не преминул во всех красках рассказать им историю о безумии правительницы, о придворных интригах и тех, кому они играли на руку; он передал им все свои знания и подозрения, а в конце, оценивающе глянув на новичков, заключил, что им долго не продержаться. А им на тот момент не оставалось ничего иного, как поверить ему. И, сидя в таверне поздним вечером после обряда посвящения, они решили – у них есть шанс, но только, если они объединятся…
Хотя, в целом, все было не так уж плохо, как он рассказывал.
По крайней мере, поначалу.
Потом болезнь императрицы усугубилась. Хотя находилась вне зоны досягаемости Заниса, Алексис продолжала бояться свершения пророчества. Два года спустя до столицы донеслась весть, что в своем родном городе Занис был убит. Императрица не скрывала ликования, и по ее поведению у любого бы закрались мысли, что она приложила руку к случившемуся. Она могла бы легко доказать обратное, позволив прочесть свои воспоминания с помощью эфира, но категорически отказалась это делать. О чем еще это могло говорить, как не о ее причастности? К тому же, она запретила электам проводить расследование, оставив местные власти разбираться с произошедшим. И когда Тигрица, Змей и Медведь не послушались и отправились на место преступления, они обнаружили там улику, указывающую на то, что они были правы в своих подозрениях…
Однако на суде разразился скандал. Мнения придворных разделились, но все же большинство – верная шайка приспешников, которую сколотила вокруг себя Алексис – заняло ее сторону. И они поддержали ее, когда та обвинила избранников Маски в неуважении к императорской власти и выгнала их, заявив, что отныне Шаорис не нуждается в их помощи.
Тогда Змей, Тигрица и Медведь ушли, и больше никто о них ничего не слышал.
…Да уж, звучит как-то путанно. Ведь если Занис умер раньше Алексис, тогда, выходит, пророчество не сбылось? Кто знает… Но я по-прежнему убежден, что пророчества всегда сбываются.
Честно говоря… Я окончательно запутался и теперь даже не могу сказать, о чем именно эта история, и кто кого предал. Императрица – Заниса? Занис – императрицу? Или же империя предала тех, кто трудился на ее благо? А может, и вовсе никто никого не предавал, и все они были лишь песчинками в жерновах судьбы? Я и правда не знаю ответа.
Но знаешь… Быть может, однажды настанет день, и я расскажу тебе, чем все закончилось.
Если, конечно, ты захочешь слушать…
Стены города, где Лу жила последние три года, остались позади. Холмистая сухая степь с пожухшими кустарниками и низкорослыми деревьями по обе стороны от широкого тракта да редкие путники с повозками навстречу – таким было ее путешествие. Пока Дымка скакала рысью, вздымая клубы дорожной пыли, у девчонки было достаточно времени на размышления.
Все пошло под откос в то утро месяц назад, когда загадочный горбун забрал Нами, а Хартис начал убеждать Лу, будто они двое ушли в мир из его сказок. После ссоры она все ждала, что хозяин первым сделает шаг к примирению, но этого так и не случилось. Девчонка хотела бы и сама сделать этот шаг, но горькая обида, которую она затаила на сердце, обида на ложь Хартиса и на его равнодушие, всякий раз останавливала ее; она убеждала себя, что оно и к лучшему, хотя изводившая ее тоска говорила об обратном.
В конечном счете все это вылилось в затяжную размолвку, пролегшую меж ними глубокой трещиной, которая постепенно превращалась в пропасть. Однако, по-прежнему жившие под одной крышей, они не могли вечно делать вид, будто друг друга не существует в природе; и мало-помалу вышло так, что оба стали притворяться, будто ничего не произошло – будто не было не только того злосчастного утра, но и вообще всех этих трех лет, будто Лу всегда оставалась лишь кроткой, покорной рабыней, которая молча делает свою работу, и не более.
Но она не могла не заметить, что с Хартисом творится неладное, и причина крылась далеко не в их размолвке. Тот пытался вести себя непринужденно и иногда шутил с клиентами, как прежде, но все чаще его можно было застать замершим в бездействии – хмурым, серьезным, задумчивым. Порой, и с каждым днем все чаще, он всматривался перед собой в пустоту, и Лу, наблюдавшая за ним украдкой, замечала нездоровый блеск в его глазах. По ночам через тонкую стену было слышно, как он часами ворочается в кровати без сна, потом встает и бродит по комнате – половицы скрипели то тут, то там, будто встревоженный призрак не может найти покоя.
Со временем Лу снова стала ощущать нарастающую тревогу. Ее привычный мир ускользал, как песок сквозь пальцы, но, как и в прошлый раз, ей оставалось лишь бессильно ожидать неотвратимого. И когда прошлым вечером хозяин сказал, что хочет поговорить, по его тону Лу сразу поняла: это оно. Сердце ухнуло вниз, хотя она и ждала этих слов – жаждала услышать и в то же время боялась…
Теперь, следуя по тракту в неизвестность, она снова и снова прокручивала в голове события прошлого вечера, пытаясь отыскать ключ к тому, что произошло, но в итоге лишь попусту причиняла себе боль.
Перед ее глазами все еще стояло лицо Хартиса, сидевшего напротив. Тот совсем мало ел в последнее время и оттого осунулся, черты лица, прежде круглые и плавные, стали острее. То ли это, то ли зачесанные назад волосы, которые он рассеянно приглаживал пятерней, делали его слегка чужим, неузнаваемым. Хотя и прежде не выглядел на свои тридцать, теперь он стал казаться и вовсе юным – хрупким, уязвимым… Он выглядел больным, и Лу слишком поздно осознала, что он действительно болен.
Ментальные расстройства очень коварны, они могут развиваться постепенно, так плавно, что окружающие далеко не сразу их замечают.
Именно эти слова из последней сказки, которую рассказал Хартис перед своим уходом, не переставая звучали в голове Лу. Только теперь она поняла, что хозяин произнес их неспроста – в них крылось воззвание о помощи, и Лу корила себя, что не услышала это воззвание вовремя. Скорее всего в этой истории таилось даже больше подсказок, ведь многое в ней перекликалось с тем прошлым Хартиса, каким Лу представляла его раньше – в особенности то, что мужчина оставил позади все, что ему было дорого. Возможно, именно эта боль и стала причиной его безумия – безумия, манившего его в волшебный мир, который он сам и придумал; безумия, вынуждавшего его верить, будто пришедший из того мира горбун поведал о разразившейся там жестокой войне.
И Лу уже почти спланировала, как заманить хозяина к знахарю, но то, что случилось потом, окончательно сбило ее с толку.
Когда Хартис сообщил, что принял решение вернуться в свой мир, он рассказал о существовании определенного правила: пересечь Распутье можно было лишь дважды, а значит, после возвращения на родину путь обратно для него окажется заказан. Потому он предоставил девчонке возможность самой решить, остаться ли в этом мире или отправиться за хозяином. В любом случае, сказал он, ему ни к чему больше владеть чем-то в Аверсайде, поэтому он оставляет Лу все свое имущество, средства и лавку. И, чтобы девчонка могла вступить в право владения, им следовало проделать еще одну процедуру…
Лу впала в ступор; слушала и не верила своим ушам. Все было как в тумане. Они отправились в кузню. Седоусый кузнец, недовольный, что его разбудили, ворчал и не понимал, что от него хотят. Хартис продемонстрировал непонятно откуда взявшийся при нем документ, и кузнец разворчался еще сильнее, но за двойную плату впустил их внутрь. Только когда металлическое кольцо с лязгом разомкнулось вокруг шеи, Лу начала догадываться, что все это, похоже, не шутка и не сон…
Она впала в истерику. Хартис привел ее домой, успокоил, отогрел, напоил вином. Девчонка требовала и просила, умоляла и хныкала. Пообещай, что не уйдешь, что не оставишь меня здесь… Хозяин улыбался. Ласкал ее. После этих долгих дней наконец снова был рядом, такой, как прежде – нежный, заботливый, надежный. И тогда Лу тоже успокоилась, отдалась порыву. Позволила заткнуть себе рот горячими поцелуями, тогда как слова обещания так и не слетели с губ хозяина. Позволила себе крепко уснуть после беспокойных, бессонных ночей, уснуть с надеждой, что наутро все образуется, что она убедит господина обратиться к знахарю и все встанет на свои места…
Глупо. Пройдоха Хартис обвел ее вокруг пальца. Когда Лу проснулась, его уже и след простыл.
Услышав от дозорного стражника, что мужчина отправился в этот путь пешком, Лу ощутила прилив надежды: она решила, что верхом непременно сможет нагнать его. Правда, знакомой синей накидки до сих пор нигде не виднелось, и чем дольше Лу ехала, тем чаще ей закрадывались скверные подозрения: возможно, ведомый своим безумием, Хартис сошел с тракта, а пытаться найти его в простиравшейся вокруг необъятной степи – все равно, что искать иголку в стоге сена…
Разглядев впереди развилку, Лу нахмурилась и осадила лошадь, напряженно размышляя, куда повернуть. Темнеть начало слишком быстро, и, по ощущениям, слишком рано. Возможно, причина крылась в том, что, погруженная в свои непростые думы, она потеряла счет времени?
К тому моменту, как она достигла развилки, небо окончательно окрасилось в чернильно-синий. Легкий туман, с вечера окутывавший степь, становился все плотнее. Нашарив в заплечном мешке флягу, Лу глотнула воды и плеснула немного себе на лицо.
– Туман… Твой собрат, Дымка.
В ответ лошадь фыркнула, стукнув копытом и тряхнув гривой. Девчонка свернула на обочину, спешилась и немного постояла, прислушиваясь, но никаких подозрительных звуков не донеслось до ее ушей. Она еще помнила предупреждение шани Ниджат об опасностях на тракте, однако поймала себя на мысли, что отчего-то совсем не боится. Протяжно зевая, вытащила из мешка плащ и закуталась в него – становилось прохладно. Спать хотелось очень сильно.
Несмотря на сборы в крайней спешке, она успела захватить с собой огниво, правда, сейчас оно не пригодится – едва ли в таком тумане получится набрать веток для костра. «К чему вообще этот костер? – подумала Лу вяло. – Только внимание зря привлекать». Да и не так уж было и холодно, просто в сон клонило ужасно. Она немного отошла от дороги, даже не стала стреноживать лошадь – просто расседлала и отпустила пастись, веря, что та далеко не уйдет. Опустилась на землю и подложила поклажу под голову.
Что плохого может быть в том, чтобы покемарить пару-тройку часов, прежде чем возобновить путь?
Часть II. Лагерь Феникса
6 Лазарет
Чувства возвращались постепенно, словно медленно приближались откуда-то издалека, и казалось, что этот процесс растянулся на долгие мучительные часы. Сначала в теле, неродном, словно набитом ватой, появилась чувствительность, а вместе с ней ломота в костях и головная боль. Затем, усугубляя эту боль, в нос ударила вереница разных запахов, причем не самых приятных – среди них, в частности, отчетливо различался кисловатый запах пота и грязных ног. Наконец, доносящиеся со всех сторон разнородные звуки тоже стали обретать смысл, и из них хуже всего оказались голоса – если с другим шумом можно было как-то смириться, то речь, даже против воли, заставляла в нее вслушиваться. Что было нелегко, ведь голова продолжала раскалываться, а голоса доносилось отовсюду – тонкие и грубые, задорные и ворчливые, звонкие и тихие, – да и несли они к тому же какую-то тарабарщину.
– Что, жажда замучила? Небось кровушки попить хочется, а? Кончай пялиться на меня, бледная!
– Да кому ты нужен, на тебя и баргест бродячий не позарится…
– Слышали уже, ага… Чего глаза-то тогда горят, как будто драконью сокровищницу увидела?
– Вы двое, прекратите бухтеть. Я не могу сосредоточиться.
– А я в чем виноват, господин целитель? Я, что ль, сюда притащил эту нечисть?
– Я устал повторять! Муранский лазарет переполнен. Поступило распоряжение – до тех пор, пока не освободятся места, вне зависимости от расовой принадлежности класть сюда всех, кому нужно оказать помощь.
– Да пожалуйста, оказывайте… Вон арканчик бедный лежит, скоро дух испустит – ему помогите! А бледные – зачем их лечить-то? Пусть бы где упали, там и валялись, они же сами это… как его там… рене… гене… рируют!
– Я бы по твоей дурьей шаотской башке как следует рене-гене-рировала.
– А вот что до меня, так знайте, я не против, господин целитель, что мураны тут с нами лежат. Так скучно было, а тут хоть какое-то развлечение…
– Ага, щас. Лучше уж вернуться в строй, лишь бы не слушать, как эта бледная морда тут выделывается.
– Сам же ее и провоцируешь…
– Конечно, в строй его верни. Ты себя в зеркало видел, мяса кусок?
– Уж лучше быть мясом, чем кровососом, как ты…
– А ну живо заткнулись, иначе погружу в сон без возможности пробуждения!
Видимо, угроза возымела действие, потому что перебранка прекратилась и наступила относительная тишина, прерывающаяся время от времени тихим бормотанием, сопением и кряхтением.
Девчонка приложила прорву усилий, чтобы пошевелиться, но так до конца и не поняла, преуспела ли в этом – тело совсем не слушалось. Тогда она решила открыть рот и на фоне услышанной околесицы сказать хоть что-то толковое. Но и тут ждала неудача – все, что у нее вышло, так это лишь издать глухой, протяжный стон.
– Лу! – воскликнул поблизости голос, наконец, знакомый. – Ты очнулась?!
– Да неужто? Сколько же времени она провела на Распутье?
– Примерно столько, что еще немного, и ей был бы каюк.
– Элект Кэлис, не смейте так говорить!
– Ого, неужто отрастила зубки, Снежок? Где та робкая крошка, которая мялась-стеснялась и не могла с первого раза даже имя свое выговорить?
– Тут и без того все на нервах, а вы только и делаете, что льете масла в огонь!
– Да уж, хоть ты-то помолчи немного, Кэл. Не то эта «снежок» со своим огненным питомцем заставит тебя пожалеть, что не остался торчать в пещере в обществе своих друзей-гадюк.
– Ну конечно! Гадюки! Как же я не догадался! Добавить немного яда гюрзы… Это должно сработать…
– Заканчивай мешать тут свои зелья! Это лазарет, на минуточку, а не твоя чертова лаборатория! В прошлый раз я чуть не угрохал какую-то девку, попутав твою склянку со своей настойкой митрарии!
– А ты не хватай не глядя, Йохан, дружище, или тебе в глаза виверна насикала?
– Элект Кэлис! А капните-ка мне и сюда вашего яду гюрзы… Да-да, прямо сюда, в мою миску с кашей.
Отовсюду донеслись невеселые смешки. Лу заставила себя глубоко вдохнуть и выдохнуть несколько раз, кое-как разлепила набухшие веки. Когда спустя несколько трудных мгновений картинка перед глазами начала приобретать очертания, первым делом девчонка разглядела нависшее над ней светлое пятно и узнала в нем Нами. Лу снова попыталась сказать что-то, и теперь поняла, почему не может – в горле першило, словно его сто лет подряд драли кошки, онемевший язык и растрескавшиеся губы отказывались шевелиться. Нами придвинулась ближе, осторожно взяла подругу за плечи и, взбив подушку, помогла приподняться. Раскупорив небольшую бутыль, поднесла ее ко рту Лу:
– Вот, попей-ка…
Резкий аромат ударил в ноздри, и девчонка инстинктивно отшатнулась, морщась.
– Да, противно пахнет, я знаю, но ты попей. Он на вкус ничего. Это отвар из корня благоцвета. Тонизирует и утоляет жажду. Полезная штука.
Она аккуратно взяла Лу за подбородок, мешая ей мотать головой, и почти насильно залила в рот немного жидкости. Хотя основная часть вылилась и потекла по лицу на грудь, несколько капель все же попали на язык. Мысленно пришлось признать, что на вкус отвар действительно не столь паршив, как по запаху. Когда Нами поднесла бутыль снова, девчонка, хоть и скривившись, сделала нормальный глоток.
– Что скажешь? Лучше, а?
Лу хотела осмотреться, но обзор загородил приблизившийся к ним светлокожий мужчина. Внешностью он напоминал кого-то, кого девчонке доводилось видеть прежде, но вспомнить подробности не удавалось. Одет чужак был странно – в нечто наподобие рясы с высоким воротником, белой с оранжевыми оторочками.
– Она будет в порядке? – с надеждой повернулась к нему Нами.
Низко склонившись, щуря и без того узкие глаза, мужчина бесцеремонно стал водить рукой по всему телу Лу с головы до пят. Девчонка, нервно сглотнув, перевела взгляд с усыпанного веснушками лица на ладонь, которая ее щупала и периодически задерживалась на некоторых участках, и на миг ей померещилось, что под укрывавшим ее шерстяным одеялом мелькнули какие-то отблески.
– В целом здорова, – заключил чудаковатый незнакомец, убирая руку. Кажется, именно ему принадлежал тот суровый голос, который ранее велел всем заткнуться. – Но физически истощена. Ладно, проверим реакцию. Следи за пальцем. – Он сделал несколько движений вверх-вниз и из стороны в сторону. – Явно заторможена. Что насчет памяти? Твое имя, возраст, род занятий?
Лу непонимающе покосилась на Нами.
– Ну давай же, милая, – поторопил мужчина. – Помнишь, кто ты такая? Как зовут хотя бы?
Откашлявшись и собравшись с силами, девчонка смогла прохрипеть:
– Лу…
– Откуда родом?
