***
Отель, reception, бунгало.
Машина плавно остановилась перед входом в отель. Иван спал и не заметил приезда. Мраморные ступеньки, утопающие в зелени, цветах и скульптурах, вели наверх, словно в иной, лучший мир.
Иван очнулся, дверь автомобиля была открыта. Теплый и влажный воздух проник в салон. Тревожное видение слегка смутило сознание Ивана, и холодное оцепенение окутало его тело. Слабость и абсолютное безволие одолевают человека часто и по всякому поводу. И всегда есть этому оправдание. Многие очень любят это состояние, думая, что так легче жить. Иван был не такой, поэтому всегда напрягался и пытался выйти из него. Была у него своя техника выхода. Она всегда менялась в зависимости от обстоятельств.
Странное сочетание тошноты, как после посещения центрифуги, и подъема душевного состояния, которое бывает при прослушивании героических песен, охватило Ивана. Через какое-то время тошнота ушла на вторую позицию, оставив душевный подъем впереди, тем самым позволив молодому человеку почувствовать головокружение от подъема, который опять в большинстве своем является некой тошнотой, но уже другой, не такой обидной, прошедшей позитивные впечатления.
«Ох, как кружится голова, как голова кружится,
И снова хочется вина, и снова мне тошнится».
В конце лестницы стоял человек и махал Ивану рукой, приглашая подниматься. Солнце сияло из-за фигуры, и лучи света, огибая ее и отражаясь от мрамора, создавали ореол какой-то пророческой святости, словно мессия тебя завет на небеса. Иван, еще не проснувшись и щуря глаза, последовал зову. Фигурой оказался водитель, только теперь он был одет в строгий серый костюм.
– Милости просим, сударь! Мы рады Вас приветствовать в нашем бесконечно звездном бутик-отеле «Синяя птица».
– Э-э… – промычал Иван, кивая в сторону автомобиля и пытаясь объяснить свою задержку, связанную со сном, или удивление тем, что консьерж это и водитель в одном лице.
– Да-да, Вы заснули, и так было жалко Вас будить, что мы решили этого не делать. Прошу Вас, следуйте за мной в холл. Вам необходимо поставить подпись в книге гостей. Ваши вещи уже в бунгало.
– Вы же водитель и меня встречали, так ведь?
– Да, конечно, а что здесь удивительного?
– А теперь Вы, как это называется, администратор!
– Мы называем это консьерж, но Вы можете меня называть Саша, – наконец представился встречающий, опять на французский манер с ударением на последний слог.
Иван сразу вспомнил его рассказ о матери француженке.
– Саша Козинаки, – добавил в конце консьерж.
Парочка подошла к большим стеклянным дверям, прозрачность которых была нарушена резными узорами непонятной тематики. Некая смесь хохломы и ацтекских художеств. Иван провел рукой по стеклу, ощущая каждую крапинку, каждую впадинку. В голове заиграл мотив неизвестной мелодии очень милой и неземной. Казалось, дверь была пластинкой, а пальцы – иглой, в голове же находился динамик, когда пальцы трогали дверь, он начинал издавать звуки. Связи между движением пальцев и мелодией, не было никакой, она просто звучала и все.
– Это лазер. Я имею в виду узоры, то есть способ их творения. Сама дверь, как Вы заметили, хрустальная. Автор, естественно, наш Хозяин, – Саша слегка опустил голову в уважительном поклоне после слова «хозяин».
– Впечатляет. Я и не думал, что он способен на такое творчество.
– Творчество его почти безгранично. Все, что здесь есть, это воплощение его идей.
Козинаки толкнул дверь, она покорно поддалась.
– S?il vous plait,[2 - Пожалуйста (фр.) – Прим. автора] – пригласил внутрь Саша.
Иван шагнул. Холл произвел впечатление с первого взгляда. Большой и светлый, архитектурой он напоминал католический храм, сводчатый потолок состоял из витражей, сложенных в замысловатом порядке. Хрустальные и очень тонкие колонны, как струи воды, стекали с потолка и замирали при столкновении с черным мраморным полом. Янтарные стены с множеством окон, словно солнечные лучи, огораживали пространство холла от внешнего мира, тем самым давая понять, что тепло и солнце есть только здесь, а там, за их пределами, тьма и холод.
– Вид, я скажу Вам, сказочный и несколько необычный, а колонны не треснут? – Спросил Иван.
– Ну что Вы, – мужчины подошли к одной из них, – внутри каждой колонны есть металлический стержень, суперпрочный материал, к сожалению, названия не знаю. Он покрашен специальной краской, благодаря которой его не видно в хрустале. Это связано с преломлением света или отражением, сам до сих пор не разобрался. Простите, я может, неправильно изъясняюсь, но суть Вы уловили.
– Феерично. Скажите, а потолок тоже хрустальный? – Иван был ошеломлен увиденным.
– У Вас глаз-алмаз! – Козинаки растянул лицо в улыбке, и зачем-то показал знак «Ок» пальцами. – Это хрусталь, конечно, было бы странно при всем богатстве лепить дешевое стекло.
– Цветной?..
– Все этот вопрос задают. Нет, обычный хрусталь с подсветкой. Неожиданно, правда?
– Да уж. Потолок хрустальный, пол черный мрамор, и все такое огромное.
– Пол не мрамор, это базальт из чрева вулкана. Хозяин сам выбирал его из разных вулканов. Нужен был не совсем черный, требовалось немного светлых вкраплений на стыковке с колоннами, для общей концепции.
– И что за концепция?
– Это… макет или форма бытия.
– Да? – удивился Иван.
– Да, не догадываетесь почему? – Козинаки опять растянулся в слащавой улыбке.
– Не хочу утруждать себя рассуждениями и позволю Вам рассказать сразу истинную причину всего, что я здесь вижу.
Тем временем они подошли к стойке ресепшн, которая напоминала кафедру, университетскую или церковную.
– Желаете ли прохладительных напитков: вода минеральная, вино, может быть, пиво, чай, кофе… – предложил Козинаки.
– Если можно, воды, жажда одолела, – произнес Иван, жадно облизывая губы.
Саша открыл нижний ящик и извлек оттуда бокал воды уже со льдом и ломтиком лимона. Иван не уточнял про наличие лимона в воде, но, подсознательно желая его, получил.
– Вот здесь надо поставить подпись, пожалуйста. Все данные мы уже внесли, ибо здесь останавливаются, как Вы знаете, знакомые нам персоны. Случайных нет. Как говорится, не забукишься у нас, – улыбка счастья и веселья поселилась на лице Козинаки.
Иван зашел за кафедру. На ней лежала толстая книга в кожаном переплете с желтоватыми страницами. Она была под стать кафедре и смахивала на старинный молитвенник или философский труд средних веков.
Иван поставил закорючку в маленьком квадратике, где указал Саша.
– Soyez le bienvenus![3 - Добро пожаловать! (фр.) – Прим. автора] – жизнеутверждающе проговорил консьерж.
– Вы обещали рассказать про концепцию, – напомнил Иван.
Саша закивал и сделал несколько шагов к центру зала от кафедры.
– Это вселенная, – Саша поднял руки и медленно сделал круг, опуская их. – Потолок – это небо. Легкие и хрупкие колонны – это благодать, та, что небо спускает во чрево адово, разбиваясь о твердый базальт, и брызги растекаются по поверхности ада. Стены – это то, что между небом и адом. Так сказать, короткий путь. От ада до неба. Но мало кто знает о нем. Внутреннее пространство можно назвать землей, хотя это несформировавшееся явление. Поэтому здесь пустота. Лишь изредка попадаются предметы. Янтарные стены символизируют Солнце, производное от благодати неба. Они есть, и они светят, но не досягаемы. Ибо истинный небесный свет слепит и невозможен для восприятия человеческим глазом. Его заменяет солнце, как я уже говорил. Вот мы и блуждаем по макушке адовой. Бесконечно.
– А зачем небо спускает благодать в ад? – спросил Иван.
– Небо настолько добро и у него очень много благодати, бесконечно много, и поэтому небо дарит ее всем. Не все этим добром пользуются, malheureusement,[4 - К сожалению (фр.) – Прим. автора] – улыбка счастья сменилась разочарованием.
– Неожиданно, – пробурчал Иван.
– Теперь пройдемте за мной, я Вам покажу дорогу в бунгало. В нашем отеле к каждому бунгало из главного здания идет своя дорога для того, чтобы гости не мешали друг другу даже случайно. Исключаем случайность. Дорога в Ваше бунгало коричневого цвета. С дороги лучше не сходить, там за красивыми цветами прячутся острые шипы, – Саша улыбнулся своей шутке, – а вот и двери. Как видите, их много, открыть Вы сможете только одну. Для этого я Вам дам пластиковую карту, видите, она тоже коричневого цвета, – Козинаки протянул обычную карточку, какие выдавали во всех отелях мира для открытия номера. – Чтобы открыть необязательно засовывать ее куда-то, стоит только подойти с ней к двери, и та начнет открываться, даже трогать руками не надо. Все просто. Такая же история и с бунгало.
Консьерж замолчал, поднял глаза, словно что-то вспоминая очень важное.
– Я Ваш персональный гид. Но об этом чуть позже. А пока идите к себе в бунгало, там Вас уже ждет моя помощница, – Козинаки сделал паузу, – только мы вдвоем будем обслуживать Вас в течение всего времени вашего пребывания здесь в нашем волшебном отеле «Синяя птица».
– Очень интересные правила, а Вы давно работаете здесь?
– Мне кажется, всю жизнь.
Иван шагнул из холла в коридор. Двери располагались справа по движению гостя. Коридор представлял собой не то, что мы привыкли называть этим словом. Прямоугольный треугольник. Маленький катет – черный базальтовый пол. Большой катет – янтарная стена с дверьми. Хрустальная прозрачная гипотенуза соединяла, вероятно, какой-то идеей катеты и придавала легкость и пугающую ненадежность всей конструкции. Иван повернулся с расспросами о целесообразности и за смысловой поддержкой, но Саши уже и след простыл.
Двенадцать дверей насчитал Иван. Четвертая дверь приветственно распахнулась, как только он подошел к ней. Иван ступил на дорожку из коричневого кирпича, сухой и жаркий воздух окатил его. Обычный пейзаж предстал перед глазами Ивана. Диковинные южные растения, поражающие своими размерами и красками, создавали подобия лабиринта, а довольно широкая дорожка убегала в глубину прекрасного парка. Пятьсот семьдесят восемь шагов отмерил Иван, прежде чем встретиться с бунгало. Завернутый в зеленый ковер из дикого винограда домик, с большими окнами и просторной террасой – очень уединенное место для раздумий и релаксацией. «Пока все нравится, – подумал Иван, – только бы не сглазить, а где же вход? Может, через террасу». Иван направился в патио. Плетеная мебель из ротанга: стол, два стула, кресло и диван. Посередине красовался огромных размеров гамак. Рядом стояли чемодан и дорожная сумка Ивана. Сделав круг по периметру террасы, Иван подошел к сумке и достал из нее шкалик коньяка, сигару с гильотинкой и телефон. Звонить было некому. Он сел за стол, обрезал сигару и за один глоток опустошил бутылочку коньяка. Жидкость приятно обожгла горло. Затянувшись сигарой, Иван опрокинул голову и закрыл глаза. «Море, море, море, – повторял он как заклинание, – море, море и солнце. Надо срочно в море, с головой. Смыть дорожную усталость. Докурю и пойду» – решил Иван.
Шум открывающейся двери заставил открыть глаза. В дверном проеме стояла женщина. Возраст ее определить было трудно, скорей всего, слегка за тридцать. Она была в бежевой униформе горничных с белым кружевным фартуком, который напоминал школьную форму старшеклассниц времен, когда о будущем можно было думать вполсилы. Одежда прятала все тело, лишь загорелые тонкие икры, поставленные плотно друг к дружке, уходили в белые парусиновые тапочки, и виднелись руки до предплечья, вытянутые по швам, тоже тонкие и загорелые. Эдакий оловянный солдатик в войне с беспорядком и грязью.
– Здравствуйте, Я Адель. Я помощница Козинаки. Я буду убирать бунгало и подавать завтрак, обед и ужин. Желаете что-либо?
– Привет, Адель. Я Иван и я желаю море.
Море
Иван быстрой походкой опаздывающего на важное совещание клерка проскочил парк и, не оглядываясь по сторонам, пробкой вылетел на пляж. Немного нервное, суетное и в тоже время робкое появление там, где тебя заранее не любят, но тебе надо туда идти, иначе любовь ты познаешь только в книгах. Вот с таким настроем Иван оказался на пляже. Одиночество пугает больше, чем оно есть на самом деле. Разочарования от того, что ты боялся в одиночестве, нет, и твоя инсценировка депрессии не нужна, и недовольство твое и страхи напрасные, а ты им столько времени посвятил, и удовлетворение от отсутствия дискомфорта уже не так ярко. Иван стоял на теплом песке, легкий бриз ласкал измученное тело, а глаз радовался морскому горизонту, который в очередной раз как бы невзначай намекал на ничтожность человечка перед монументальной красотой стихий. Моря – воды, ветра – воздуха, камня – земли, солнца – огня
«И пусть я мелок и ничтожен, – подумал Иван, – но я созерцаю эту картину бытия и восхищаюсь ей, получаю импульс, положительный заряд энергии и перевариваю его и делаю другое хорошее и полезное. Встаю в цепочку круговорота социальных потреблений. Я пятый элемент, вершина пирамиды, пользователь и производитель, сам в себе и со всех сторон прекрасен».
Иван просмотрел по сторонам – никого, только ветер играет с волнами, брызгами маня в пучину морскую. Иван не спеша разделся, кинул розовую майку и пляжные шорты на песок. Он уже не помнил, как преодолел несколько шагов до белых пенных волн. Путник долгих странствий погрузился в мутную, соленую и теплую жидкость под названием море. Детская радость накрыла с головой, и легкая беззаботность приводила в восторг сознание. И все отступило, и все невзгоды показались далекими и совсем чужими. Иван перепробовал все забавы, данные человеку при общении с морем. И нырок под волну, и спиной на гребень, и длительное погружение, и заплыв на различные дистанции, хотелось не выходить из воды, так желанно и приятно было пребывание в ней.
Уставший от игры и борьбы с волнами Иван выполз на сушу и рухнул в горячий песок, в этом действии всегда присутствовало некое изощренное таинство: из мокрого мира в противоположность, из прохлады в жар.
***
Первый раз я увидел совершенное тело, где не хотелось ни добавить, ни убавить ничего, довольно в позднем возрасте. Оно было прекрасно и в одежде, и без нее, молчащее и разговаривающее. Я к тому времени был уже опытным мужчиной, из разряда тех, кто уже не помнил некоторых соитий, и не потому, что стыдно, а неинтересно и мимолетно. Обертка всегда привлекает, ты ее вскрываешь и тихо разочаровываешься, но все равно продолжаешь по животному инстинкту. Тебя просто развели, и ты просто физически излился, в награду получив секундное удовольствие. Пытался, конечно, есть в обертке, не всегда получалось, ведь объекты вожделения обычно больше всего любят скинуть с себя кокон и предложить свое мясо. Не ведая, что оно, может, и не имеет или даже никогда не имело товарного вида, хоть немного сопоставимого с внешней упаковкой. Эти неизменные шишечки, прыщики, шрамы, островки волос, родинки, ямочки — как можно их не заметить.
Совершенное тело росло в моем дворе, на другом его конце. Отец этого тела мотался по загранкам и доставлял ему, совершенному телу, обертки. Они были яркие и красивые и очень украшали тело. Само тело даже в юном возрасте было очень привлекательным, но младше меня лет на пять, поэтому в сферу интим интересов не попадало. Лишь когда я вернулся домой после долгих странствий в тихую бухту детства, передо мной предстало повзрослевшее тело в самом соку, готовое к употреблению. И я, столичный хулиган, сорвиголова, завлек в свое логово как-то без особых усилий этот экземпляр, можно сказать, жемчужину, нет, что там, бриллиант моей коллекции. Я совсем не рассчитывал на что-то особенное, может, просто легкий флирт, проба взять высоту и явно безнадежное занятие. Но все получилось на второй встрече. Она принесла видеокассету с фильмом «Титаник», и мы смотрели кино у меня дома и занимались этим на протяжении всего фильма, а он, как известно, длинный. Но даже это ничто по сравнению с тем, что я увидел и вкусил.
***
– Славно Вы принимаете морские процедуры, – голос прозвучал отчетливо и тем самым удивил Ивана, так как некоторое время назад он был уверен, что находился на пляже совершенно один. В десяти шагах от места, где лежал Иван, грея кости о горячий песок, стоял мужчина лет сорока пяти, начинающий седеть, худой, русый, и совершено неприметный. По расположенному рядом мольберту Иван определил, что это художник.
– Я пришел, вроде никого не было, – слегка извиняясь, проговорил Иван, нотки смущения были вызваны наготой Ивана.
– Не стоит беспокоиться, – обыденно произнес незнакомец, – я привык к оголенному человеческому телу. Творчество требует различных экспериментов и в процессе ознакомления с реальностью и погружения в нее уже готово ко всему. Хотя я, конечно, пейзажист в первую очередь, но натурой интересовался еще как, конечно, по женской части, но можно и мужика, конечно, но только пописать, ха-ха-ха, – залился звонким смехом художник.
– Не люблю компрометировать других, – вставил Иван и, сохраняя спокойствие, потянулся за полотенцем.
Всегда выбирая большее и на первый взгляд лучшее, мы замечаем именно то, что нам надо, даже если это находится далеко не перед носом.
– Главное, не скомпрометировать себя, – не отрывая кисти от холста, парировал художник, – простите, не представился, художник Серов, зовите меня так, мне нравится так, ха-ха-ха.
Иван немного растерялся, но, не подав вида, проговорил:
– Однофамилец или псевдоним?
– Ха-ха-ха, – не унимался художник, – эта молодежь – наглые шутники.
– Вы, я смотрю, к ней себя не причисляете.
– Намек на возраст. Я сразу ставлю границы. Я вынужден это делать. Не люблю раннего панибратства, но я и не чванливая ханжа. С добрым человеком всегда можно выпить на брудершафт, – во время расстановки границ Серов рассматривал скалистый берег, который красовался своей неприступностью справа от пляжа, измеряя пропорции обгрызенным карандашом. – Вы не представились, это еще одна черта современной молодежи – быть инкогнито. Так проще оставаться без ответственности.
– Иван мое имя, но позвольте спросить, Вы выглядите не намного старше меня, но уже дважды сознательно отстранили себя от прекрасной части человечества под названием «молодежь», а меня же туда сослали, неужели молодость уже не исчисляется временем, что, в свою очередь, измеряется численно.
– Вы говорите о количестве лет, проведенных на земле? – Художник задал вопрос, не отвлекаясь от переноса красоты земной на холст, и тут же, не давая опомниться Ивану, ответил на него, – так и за год можно познать то, на что другому и ста лет не хватит. Знал я человека одного, поэта, такую белиберду писал, аж страшно, а потом пропал куда-то, явился через год и объявляет всем, что все, писать – не его стезя, лишь в созерцании есть смысл жизни, по крайней мере, его жизни. На Алтае побывал, не знаю, может, дух Шукшина на путь истинный наставил и заставил забыть Мельпомену, так сказать. Вы видели the driver[5 - Шофер (анг.) – Прим. автора] местный, так не скажешь, что старик, а рассуждает, будто ровесник Наполеона, французишка смешной.
– Вы говорите о Козинаки? Мне показалось, он островитянин.
– Все островитяне хотят казаться континентальцами. Он мой персональный гид.
– И Ваш тоже? Я думал, персональный менеджер…
– Гид, – поправил Серов.
– Да, конечно, гид. Я думал персональный – это один.
– Правильно, один. Он у Вас один, и у меня он один, а нас у него много.
– А, вот как, – смешенное чувство из расстройства и неизбежности окатило Ивана, – а я думал, один – значит, только у меня, – еще раз пробурчал Иван.
– Давно прибыли? Я Вас не видел раньше, – сразу перевел тему Серов.
– Только прилетел, даже в номер толком не зашел, сразу захотелось в море, так ждал его.
– Что может быть приятнее ожидания, – весело произнес художник.
– Особенно, если точно знаешь, что свершится ожидаемое.
– Могу не согласиться, иногда реалии ожидаемого могут просто стереть Вас или, в лучшем случае, принесут разочарование.
