О. Сэ.Ми. "По звёздам прямо не ходят. Части 1, 2"

Лёли тогда уже полностью попал под власть Ели, и не сразу заметил, как Дух молчал, тосковал и скучал, краски вокруг и карие лукавые глаза его тускнели, и однажды он, попрощавшись, исчез. Ушёл. Дух не может жить в нехватке и нужде, он теряет свои крылья и способность летать, он теряет самую свою суть. Тогда Лёли этого не понимал.

Ели был разрушен, и всё вокруг рушилось и кричало вместе с ним от нестерпимой внутренней боли, трескались стены замка, разлетались на куски стёкла окон, мир попросту крошился и ломался на куски. Ели молчал. А когда говорил, то все, даже самые обычные слова отравляли всё живое вокруг ненавистью. Тогда Лёли узнал, как может быть зол и жесток его высокий и прекрасный маленький принц.

Лёли всё чувствовал и ничего не мог сделать. Его топило в этом, он думал, что поможет Ели выплыть, плыл, барахтаясь в этом шторме сквозь ранящие его обломки, к Ели. Пытался подпихнуть ему могущие удержать его досочки или плечо, только бы он не утонул, только бы не утонул!

(1)Надежда Птушкина (2)В.Набоков

Однажды, когда Ели пропал, Лёли сидел один на полу в тронном зале, перед тёмными пустыми окнами и просил у кого не знает, как умел, – спаси Ели. Забери меня, мою жизнь, здоровье, мою удачу и всю благодать, положенную мне, и отдай ему, только не его, только пусть он выживет, выберется и живёт дальше. Он ведь так прекрасен. Выше, чем все идеалы. Он должен жить! Так прошло три ночи. Ели вернулся. Живой, но слабый, он был в больнице, операция, ливер. А Лёли слёг. Три отита подряд, бедные лисье-волчьи уши, боль, пронзающая мозг, отключающая боль, температура и снова боль. Потом нервный срыв, угроза гипертонического криза, санаторий, белое ледяное безмолвие, между землёй и небом нет линии горизонта, тёмная вода, чёрная река. Переломанная лапа. А потом всё.

Словно с Духом Рождества ушла радость. И любовь. Лёли как мог старался поддерживать своими маленькими лапками рухнувший мир своего красавца-гиганта. Но тот мрачнел, становился всё злее и колючей. Вместо бодрящего запаха хвои, по залу витал вкус тлена и смерти.

Ели начал коллекционировать разных людей, каких-то пустых, хамоватых, глупых, сомнительных и совершенно ему не подходящих, не его уровня, он непрерывно устраивал какие-то сборища, водил к себе какие-то экскурсии, бесконечно со всеми общался, всё своё время тратил на них. Водил в свою элегантную с роскошным убранством залу, немыслимой чередой ватаги крестьянских детей из округи, среди них попадались те, кто обзывал Ели и кидал в него камни. Скаля зубы Лёли кидался на мальчишек, орущих Ели, что он зелёный и ель. Всё реже и реже Ели подходил к окну. А Лёли всё сидел на своём стульчике в своей снова ставшей пустой и тёмной каморочке с голыми стенами и ждал Ели. Смотрел, как менялись Елины фавориты. «Все красавцы расписные, великаны удалые, все равны как на подбор»(1).Где-то только затерялся дядька Черномор. Новая сказка всё не склеивалась(1).А.С.Пушкин.

Потом в Ели снова начались перемены. Лёли сидел и с удивлением взирал, как в кадке напротив принесли и поставили пальму. Пальма была раскидиста, безумно титулованна и хороша, была какой-то там по счёту самой красивой в мире. Ели приосанился, начал плющить иголки и даже пытаться ими шелестеть, поднимая лапы кверху, бесстыдно оголяя ствол. Их встречи и разговоры с Лёли же становились всё отстранённее, поверхностнее и реже. Они скатились до просмотра каких-то детективных сериалов, на которых Лёли постоянно удрыхал. Всё куда-то ехало и катилось.

Лёли уже и не помнил, что тогда на него нашло. Ему так отчаянно хотелось быть красивым для Ели. А поскольку он видел, как красива для Ели Пальма, то он решил, что и он, нарядившись в пальмовые листья, станет для Ели красивей. Мерцали и отражались в Лёлиных глазах и оконном стекле гирлянды, огоньки и свечи, Лёли пригласил Ели и, подгадав, когда тот подойдёт к окну и его увидит, со всей силы крутанулся, как волчок. Пальмовые листья и огоньки взметнулись и опустились. Лёли остановился и радостно взглянул на Ели и увидел, как того трясёт. «Да как ты смеешь! Убирайся вон! Что ты себе придумал?! Что о себе возомнил?! Я тебя никогда не любил и не был в тебя влюблён!»

От удара по стеклу мощных еловых лап и громогласного крика оно разлетелось вдребезги, вихрь осколков пронзил Лёли насквозь, пробив, проткнув, изрезав, искрошив и изрешетив всё на части и куски. Летели иголки, стёкла, ёлочные украшения и игрушки. От ударной волны такой ярости и силы Лёли взметнуло и выкинуло из комнатушки вместе с дверьми, кубарем протащив по лестницам, пролётам, перетерев и перекрутив в одну массу вместе со всем скопившимся в подвале и зацепленным по пути мусором, протащило и обваляло в болотистой грязи поймы, сбросило и понесло вниз по течению реки вместе со сточными водами.

Очнулся он в тине болот Запустенья, в небо гордо и прямо вздымались белые головы нарциссов. От него не осталось ничего целого и живого. Из него всё время что-то сочилось и лилось – кровь, яд, гной, слёзы. Из него словно выдернули позвоночник, и он растёкся лужей перемолотой биомассы. Распался на куски, он и они были разбросаны врозь и нестерпимо, словно беззвучно дико орали от постоянной боли. Никто его не видел, а если бы и увидел, то не узнал. Помощи, как обычно ждать было не откуда и не от кого. Он снова был один. Его попытка удрать и найти новых настоящих друзей, свой мир, где, возможно, его будут рады видеть, ждать и примут свои, с треском и грохотом провалилась. Сначала он долго лежал. Долго лежал. Он просто не мог подняться. Пытался прийти в себя и понять, что делать. Голову гулко долбили слова Ели – «с чего ты взял, я никогда тебя не любил». Слёзы, когда говорят про море слёз, это не шутки, он понятия не имел, откуда их у него столько, как его тело может вмещать в себя столько воды, в них уже было можно плавать и утонуть.«Ich will ein Meer zwischen mir und meiner Vergang`nheit Ein Meer zwischen mir und allem? Was war…Ich will ein`Ozean» (2) «Я хочу видеть море между мной и моим прошлым. Море между мной и всем, что было. Я хочу океан» (2). AnnenMayKantereit

Через не могу и боль он начал собирать себя заново по кускам. О, со временем ты понимаешь истинный смысл истории Франкенштейна. Ползая по кучам своей плоти, он понял, что без костей, скелета и опор ему больше не подняться и не встать, и он начал растить новые. Время текло медленно. Разрывая и раскапывая, внимательно смотря, что ему нужно снова взять себе, от чего избавиться, а что придётся вылечить, но нужно оставить, что пока взять и оставить так, как есть, потому что нужно идти отсюда, а лечить это будет долго. Он с удивлением откопал своё рыжее чудо, перед ним лежала девочка-лиса, таращась, как и он, испуганными глазами. Одновременно всфыркнув и сморщив нос, он понял, что они части единого целого, неотъемлемые и неделимые части друг друга, что она часть его, о которой он всё время не знал и не подозревал. Ели помог её высвободить, вырастить и найти, как бы это ни было удивительно. Она дала ему свои кости, свой позвоночник и свой скелет. Она расцарапала лапками, а потом приладила и вытащила оправу из осколков разбитых стёкол. Она, уйдя и спрятавшись внутрь, оставила снаружи левое лисье рыжее ухо и рыжий фост. Она называла свой хвост – «фост». Он улыбнулся, это было так девчачьии мило. Фост был роскошным, Лёли часто мог даже опереться на него. Первое время его мотало, маяло и шатало. Тела и сущности приладились и заново срослись, ведь лиса всегда была с ним, была и будет его частью. Анима и Анимус. Она тоже была ещё неопытна и слаба, практически она была новорождённой в этой реальности и этом мире. Силы были нужны им обоим. Силы и время. И новое мышление и привычки. А ещё цель, карта и компас.

Калейдоскоп осколков

Нужно было возвращаться домой. Как-то он смог забраться на стебли и, минуя стражей кладбища и болот, добраться, залезть и упасть поглубже в свою нору, забиться в самый дальний тёмный угол и там лежать и, не засыпая, видеть сны. В них он снова и снова говорил и говорил с Ели, всё пытаясь что-то ему рассказать, доказать и объяснить. Эти бесконечные и бессмысленные монологи отчаяния не приносили облегчения, наоборот, вызывали лишь слёзы, которые текли рекой и заново солили свежие раны. Боль была повсюду, внутри, снаружи, страшная, всепоглощающая, непрекращающаяся, пронзительная и звенящая боль. Золотая шкатулка бесчисленно доставала и задвигала блестящие грани, сенобиты приходили пытать, меняясь возобновляемой каждый день и ночь чередой. Это было чистилище Долины петель.

Он не хотел никого видеть и ни с кем говорить, куда-то выбираясь и чем-то занимаясь, он должен был всё время быть уверен, что в любой момент сможет быстро и незаметно сбежать или уйти. Слёзы могли начать литься внезапно и неостановимо. Лёли не хотел, чтоб его видели таким. Он ненавидел слабость и жалость. Раздражался и злился, что не может побороть эти дурацкие чувства, это же его чувства, и он должен ими управлять, держать под контролем их и себя. После того, что произошло, он должен был вычеркнуть из памяти всё и идти дальше, не вспоминая и не оглядываясь, а его так размазало. «На обиженных воду возят»,– пилил он себя голосом матери прописными истинами стеблевого мира.

Его тело и сознание изменилось. Он думал, что, как раньше, немного полежит, очухается, придёт в себя, встанет на лапы и всё будет как прежде. Что он сможет жить, отстранившись, не обращая внимания на эту поверхностность, глупость и пустоту, царившую вокруг. Ведь жил же он так раньше, значит, сможет снова. Уж лучше так, чем то, во что он превратился сейчас. Словно заживо гниющая и раз за разом переваривающая, выплевывающая и снова поедающая себя разваливающаяся трясущаяся плоть. Как будто бы его тело и кровь были насквозь отравлены изнутри ядом, который не выходил и не приживался. Тело отекло и раздулось, защищая себя и его от любого, что может причинить ещё хоть чуточку боли. Любая капля могла стать последней пулей в лоб. И жаль, что её всё так и не было. Чем так мучиться… Только бы больше не…

Спасительные периоды забвенья, иногда он снова и снова уходил и терялся там, блуждал в своём Запустенье, без цели, без чувств, без мыслей, без слов и слёз, без боли. Всё более приближаясь к ровной прямой линии после тех бешеных амплитудных скачков в крайние точки шкалы вверх и вниз.

«Куда уехал цирк, он был ещё вчера» (1). «Что-то я совсем тону, а до конца не тонется, походу, даже смерть меня не хочет, – усмехнулся он, – надо как-то выбираться». «A little party never killed nobody», – и Лёли поехал кататься со всеми вкакую-то очередную бессмысленную и пошлуювылазку на весёлом паровозике («Из Ромашково», –фыркнула внутри лиса). Что-то ели, что-то пили, о чём-то смеялись, и он даже смеялся в ответ. Остановились, спешились, поезд начал разворачиваться, Лёли стал отходить, оступился и свалился в овраг. Подняться и встать он не мог, кажется, он сломал левую лапу в колене. Сверху раздавался смех, кто-то высунулся, увидел его, помахал и крикнул: «Ну, давай! Выберешься – догоняй!» Голоса наверху стихли. Все ушли. Лёли лежал один и смотрел на звёзды.

(1)В.Леонтьев

(2)Fergie

Междупутье

Мысли в голове разбредались, словно овцы в поле. Охренеть. Просто охренеть. И что теперь? Сам я отсюда не выберусь. Ждать? Но кого и чего? Никто не придёт, не поможет, не спасёт и даже не убьёт меня, чтоб уже нахуй всё это закончилось.

Склоны были скользкие, вокруг не было никого. Вскоре начался дождь, небо опускалось всё ниже, словно сливаясь и становясь одного цвета и массы с землёй. Котлован, куда он рухнул, чем-то напоминавший глиняный карьер, постепенно заполнялся водой. Пробуя ползком выбраться, Лёли раз за разом скатывался и скатывался вниз, карабкаясь и съезжая. Так прошло много времени. Почему он не сдавался и за что боролся, ему самому было непонятно. В его правилах самоубийство было грехом, и если ещё его не забрали отсюда, то надо было что-то делать. Он стремился наверх, а его тащило и тащило вниз. «Ты ничтожество, до тебя никому нет дела, в тебе ничего нет, ты никто, у тебя ничего не получится»,– голос в голове хлестал каждым словом, как плетью, бил с оттяжечкой и наотмашь. Лёли начинал сползать в это, утопать, как в песке. Шаг – и вниз. Мысль – и вниз. Оползнем тянется струя, подцепляя и таща вниз за собой всё новые и новые слои земли и тебя. Начинается внезапно. Возникает и берётся из ниоткуда. Только что было всё хорошо. Утро. Ты проснулся, улыбаешься новому дню, строишь планы. Потом лицо перекашивает, улыбка съезжает, как при инсульте, а вслед за ним осознание и ощущение себя. Это сильно подкашивает. В твоём этом мире, там, среди кого и чего ты сейчас находишься и живёшь, нельзя быть слабым. Тебя уничтожат. Убьют. Съедят. Здесь нужно сражаться, чтобы выжить. Нужно быть всегда начеку и наготове, быть на голову умнее, сильнее, опаснее и хитрее, чтобы пройти все ловушки и выбраться в другой мир. Потому что этот, и тот, что ниже и темнее, будут тащить и тащить тебя вниз и обратно.

Свалившись пару раз в котлован и побарахтавшись в нем, Лёли нашёл круглую плетёную кованую сферу, с одной стороны её был красный витой крест, а с другой синяя раковина, сверху торчало разорванное звено огромной цепи, заныривая, Лёли смог пролезть внутрь шара и разместиться там, почти упираясь в его стенки.

На дальнем конце карьера росло огромное дерево, на макушке свисала цепь. Его облюбовал варановый дракон, он прилетал, садился на него, и дерево склонялось почти в самую воду. Дракон дожидался последнего луча уходящего солнца, взмахивал крыльями и снова улетал. А у Лёли созрел план: если подтащить по дну сферу и, когда цепь опустится в воду, подцепить еёзвено за то, которое на шаре, пробраться внутрь и дождаться, когда дракон взлетит, то цепь вытащит его, а сфера защитит при падении.

Так он и сделал, протащив сферу по дну, пока дракона не было, к месту, куда примерно опускалась цепь, подгадав, когда дракон прилетел, что солнце почти село, он подплыл под водой к сфере, дыша через камышовую трубочку, чтобы не спугнуть его, прицепил цепь к звену, пролез внутрь и стал, уперевшись лапами, ждать. В мутной воде не было ни черта видно, но вот цепь дёрнулась и чуть не слетела, резкий рывок – и шар полетел сначала в небо, а потом, ломая деревья, рухнул в лес. Выбравшись, он увидел вдали ту дорогу, с которой свалился когда-то, повернувшись к ней спиной и даже не обернувшись, Лёли, спотыкаясь, побрёл прочь по сливавшемуся с небом серому полю.

Чащоба Запустенья

Над сумрачным полем царил вечный туман, Лёли тащился по нему, почти не поднимая головы и смотря под ноги, чтобы не упасть. Когда началась чаща и как он забрёл в этот почти непроходимый бурелом, плутая и уходя всё дальше и глубже, он не знал. Руки хватали ветки, ноги то скользили по мху, то цеплялись за корни, лицо-морду царапали кусты, неба было почти не видно, еды, воды и чистого воздуха он не пробовал уже много дней. Всюду были корни, и всюду были ветки, казалось, они все составляли большую, толстую переплетавшуюся паутину, в которой Лёли вот-вот должен был застрять и его должен был утащить, высосать всю кровь и сожрать какой-то огромный и следящий за ним из-за каждого ствола паук.

Он словно жил и не жил в это же время. Мысли постоянно возникали и набивались в голове роем, вылетая и словно вставая и зависая в воздухе, а потом вновь беспорядочно метались и кружились. Своя собственная неуправляемая мурмурация. Когда ты будто в центре торнадо, твоего вечного хаоса из обрывков каких-то обдумок, заплаток, лоскутков, осколков и рваных лент цепочек мыслей и дум о тебе, о вечном, о твоей дороге и мечте, о мире вокруг тебя и о том, где ты должен быть. И этот мир настолько другой и отличается от того, где ты сейчас, что ты понятия не имеешь, куда, в какую сторону идти, и как в него попасть, и где он, и существует ли вообще. И ты отчаянно завидуешь более приземлённым людям, которым, сука, всё ясно и понятно. Что, куда, как, зачем и почему. Вот пункт «а», вот «б» и все промежуточные «в, г, д» как на ладони. Все видны и понятны. Один ты застрял в вечном междупутье. Между дорогами, между мирами, между людьми. Ни там, ни здесь нет тебе места, всё не то и не так. А так, как тебе надо, кажется, просто не существует и быть не может, столько всего надо смешать и сплести, вытащить, протянуть и перекрестить нитей несоединимого и противоположного. Того, что люди даже рядом не поставят в трезвом уме и твёрдой памяти, а тебе надо и то, и другое, и третье, и только так.

Окончательно выбившись из сил и валясь с ног от усталости, жажды и голода, Лёли куда-то влези свалился в какую-то то ли дыру, то ли нору. Было тепло и сухо, и впервые за многие месяцы и дни – безопасно, Лёли притих и уснул. Ему приснилась Таверна.

Таверна ПТАН

Про это место ходили разные слухи и легенды, Таверну держали двое – маг-страж артефактолог Рокот и ведьма-ключница Лиусла.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69371434&lfrom=174836202) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.