– Помню, с нами ещё Колька удрал. Ты садик ненавидела, а там, по-моему, неплохо было.
– Не, там ужасно было. Лучше бы родители меня на работу с собой брали. Я бы тихо себя вела, – хихикнула Элли.
– Ты тихо не умеешь, – хмыкнул Мика.
– Знаешь, у меня ужасно болит голова весь день, и какие-то искры пляшут перед глазами, – вдруг пожаловалась Элли, – сейчас лучше, но всё равно не очень хорошо. Пойдём домой.
– Пойдём, – согласился Мика, – только разок прокачусь!
– Не стоит тебе этого делать, – пробормотала Элли и удивилась, – почему я так сказала? Кажется, тебе не надо на горку сегодня. Не знаю, как объяснить.
– Ерунда! Не сочиняй! – крикнул Мика и побежал на высокую ледяную горку.
Мика сам не понял, как это вышло, но его резко развернуло, и он ударился о бортик. Во рту стало солоно. Как он умудрился прокусить язык, Мика так и не смог объяснить ни родителям, ни врачу в приёмном покое, куда они приехали всей семьёй. Кровь не останавливалась, а кончик языка в буквальном смысле болтался. Язык распух, сделали анестезию, и Мика перестал чувствовать боль. Наконец рану зашили и можно было идти и встречать Новый год, до которого оставалась пара часов. Мика не мог говорить, у него выходило одно мычание, и Элли от этого было грустно и смешно одновременно. На скорую руку накрыли стол, Мике налили супа, и он сидел и печалился, что не может нормально ни есть, ни говорить, при этом первое было гораздо обиднее. Элли тоже ела суп, за компанию.
Под бой курантов папа пожелал Мике ничего не прокусывать и не ломать в новом году, Элли учиться хорошо. Все, кроме Мики, закричали «ура»! Мама зажгла бенгальские огни и заявила, что на улицу сегодня семейство не пойдёт, несмотря на ежегодную традицию ходить на городскую ёлку после двенадцати. Никто не возражал, поэтому все завалились на диван-кровать в гостиной и смотрели телевизор, пока не уснули.
Утром Элли снова пожаловалась на головную боль и «искры». Мама потрогала её лоб, позвонила знакомому врачу. Элли обследовали совсем недавно, но причину головных болей так и не выяснили. После таблетки боль прошла, но искры не исчезли. Они появлялись тут и там, скакали и веселились, но кроме Элли их никто не видел. К обеду искры, наконец, решили оставить её в покое. Мика чувствовал себя прекрасно, язык вернулся в прежнее состояние, швы ощущались, но это была ерунда по сравнению со вчерашним вечером. Играли в лото, потом дошли до городской ёлки, но кататься с горок никто не захотел. Спать легли не так поздно, как в предыдущую ночь, но всё равно не рано.
Мике снился какой-то сон-боевик с танками и взрывами, когда вдруг из одного танка вылезла Элли и сказала:
– Проснись! Скорее, скорее, не то ничего не узнаешь!
– Что?! – спросонья заорал Мика.
– Тише! – Элли зажала ему рот ладонью. – Слышишь?
Мика слышал. Мелодия звучала где-то на улице. Дверь на балкон была закрыта, а длинная полупрозрачная штора отчего-то колыхалась, словно чудом отбившаяся от моря волна. Элли подошла к балкону.
– Веришь теперь? Веришь, да? – глаза её блестели. – Ну, мне пора.
Она завернулась в штору-шлейф и открыла дверь. Холодный воздух вместе с мелодией наполнил комнату.
– Там зима! Мороз! Ты чего?! – Мика рванулся к сестре.
– Нет, нет, Мика! Тебе со мной нельзя! Не сегодня… я должна сначала поговорить с Лазуриной. Обещаю, когда всё уладится, я обязательно возьму тебя с собой в Город Снегов!
Мика почему-то послушался и лёг в кровать, а Элли вышла на балкон и исчезла.
Утром сестра спросила, что ему снилось, и Мика, глядя ей прямо в глаза, уверенно ответил: «Войнушка какая-то». Элли улыбнулась и больше ничего не сказала.
После этого случая она долго не вспоминала о Городе Снегов, и Мика потихоньку забыл о нём. У Элли всё чаще болела голова, и в это время она видела разноцветные искры. В один такой момент она закрыла глаза и ждала, пока искры не исчезнут, но они прыгали, плясали, а через несколько секунд начали склеиваться и, в конце концов, стали цветным силуэтом. Элли открыла глаза: на месте силуэта был Мика.
Вид у Элли был озадаченный и растерянный.
– Что с тобой? – спросил Мика.
– Всё хорошо, – махнула рукой Элли, – голова просто болит немного опять.
В следующий раз она увидела разноцветную маму, потом папу. Постепенно Элли забыла, что такое темно, потому что весь мир вокруг стал цветным даже ночью. Предметы излучали свет, какие-то сильнее, какие-то слабее. Элли нравилось закрывать глаза и смотреть на людей, животных, деревья. Мир с закрытыми глазами был совсем не таким, каким Элли привыкла его видеть.
Пришла весна, и от деревьев, их зелёных листьев и стеблей шло оранжевое свечение. Люди и животные окрасились во все цвета радуги, и Элли было очень интересно почему, но она не знала, с кем поговорить об этом, а Мика явно не понял бы и не поверил, как всегда.
Шли дни, месяцы, и Элли мучилась желанием рассказать Мике о своих открытиях и… молчала. В школе она, как и прежде, была хохотушка и активистка, а дома становилась серьёзной и замкнутой. На все вопросы отнекивалась и отвечала односложно: да, нет.
Начальную школу Элли закончила на отлично, Мику еле вытянули на хорошиста. Брата во всём сравнивали с сестрой не в его пользу. Потому что кто лучше всех учится – Элли. Кто будет рисовать газету – Элли. А Снегурочка в школьном спектакле? Понятно, Яновская. А кто у нас танцует и поёт лучше всех? Она и будет на празднике 8 марта выступать. Мика же не пел, не рисовал, и вообще никакими талантами не блистал.
* * *
Лето дети проводили порознь. Мика с утра убегал с друзьями на лодочную станцию, где они купались, загорали и играли в волейбол. Элли как-то попросила его взять её с собой, но Мика сказал, что там одни пацаны, ей будет скучно, и что они не очень-то хотят видеть девчонок. Элли не стала настаивать.
Несмотря на то, что в классе она, заводила и активистка, ровно и доброжелательно общалась со всеми, близких друзей так и не обрела. Единственным лучшим другом Элли был брат, но между ними сейчас высились башни Города Снегов.
Скучать, правда, Элли было некогда. Она выходила из дома почти сразу за Микой и шла в парк. Там садилась под липу и закрывала глаза. В разноцветных силуэтах людей она пыталась читать истории, угадывать пол, возраст, и с каждым разом делала это всё лучше.
По ночам Элли видела Город Снегов и девочку с белыми волосами. И они разговаривали.
– Лазурина, когда я здесь закрываю глаза, я вижу то же самое, что с открытыми, а там, дома, я вижу совсем по-другому, – недоумевала Элли.
– Знаю, – отвечала Лазурина, – ты еще и лечить можешь. И видеть будущее и прошлое. Просто не умеешь пока.
– Как?! Как научиться? – спрашивала Элли.
– А зачем тебе? – эхом отзывалась Лазурина.
– Это же… здорово! – восклицала Элли.
– И всё? – усмехалась Лазурина.
– Я очень хочу, – только и могла ответить Элли.
– Одного желания недостаточно, нужно знать зачем, твёрдо знать, – качала головой Лазурина, – когда поймешь – скажи, и я буду учить тебя.
Каждое утро Элли просыпалась с одним вопросом: зачем? Если бы поделиться с кем-то этой тайной, если бы кто-то выслушал и понял, возможно, она бы нашла ответ, возможно, Лазурину бы он устроил.
Наконец, Элли решилась поговорить с братом, но днём никак не получалось: он уходил от любой беседы, придумывая разные причины. То он куда-то торопился, то устал, то ещё что-нибудь. У Элли оставался только один способ застать его врасплох и вызвать на разговор.
Той тёплой июльской ночью Мике снилось, что он едет в поезде к морю. Летели мимо дома, реки, мосты, леса. И вот, наконец, самая главная остановка, Мика вышел из вагона, его обдало жарким ветром, который прошептал в уши голосом Элли: просыпайся, пойдём со мной!
Она вдруг оказалась рядом, и он впервые за последние полгода не разозлился, что она рядом, напротив, он был рад, словно не видел её всё это время. Словно они не были постоянно бок о бок друг с другом, не жили в одной комнате, не сидели за одним столом на кухне и за одной партой в школе. Он видел море вдалеке и не мог вспомнить, почему они с Элли не общались, глаза защипало от солёного воздуха или от внезапных странных слёз, и он готов был обнять и расцеловать её.
Она сама обняла его и сказала:
– Пойдём, я познакомлю тебя с Лазуриной. И расскажу кое-что по дороге.
– Пойдём лучше на море, я на море ехал, – возразил Мика.
– Сначала со мной, а потом море. Я так долго ждала, ну пожалуйста, – попросила Элли.
– Ладно, – нехотя согласился Мика, – пошли.
– Нужно спеть песню Лазурины. Она её специально для меня… для нас придумала.
Элли взяла его за руку и тихо запела:
Фата Моргана, дали
Нам освети,
Чтобы мы не теряли
В небе пути.
Фата Моргана, знаю,
Будешь добра,
Мы гуляем по краю
Ночь до утра.
Думаешь, это снится,
Но ты не спишь,
В небе летает птица,
Наш белый стриж.
Дальше слова стали шумом, у Мики закружилась голова, и он словно провалился в яму, а потом резко взмыл вверх. Ему показалось, что он стал лёгким, как пух. Мыслей не было, и несколько секунд вокруг была тьма, он висел в ней, словно в невесомости, а потом вдруг увидел, что снова стоит рядом с Элли, но не у моря, а в их комнате.
– Слышишь? – спросила она.
Он слышал. Мелодия, похожая одновременно на пение птицы и шум дождя, лилась откуда-то с улицы. Элли взяла его за руку и повела к балкону. Штора из поблёскивающей в свете луны органзы взлетела к потолку и повисла на невидимом крючке. Широкая лестница, по которой могли подняться двое, начиналась с пола балкона, ступени были в точности, как говорила Элли, – прозрачные, и в каждой была будто встроенная лампочка: они светились изнутри. Ступени пели. Элли и Мика, не сговариваясь, встали на первую, жёлтую.
И тут откуда-то выпорхнул белый стриж.
– Стриии! Стриииии! – поздоровался он, кружа над детьми.
– Элли, это же наш стриж, которого мы вылечили, – удивился Мика, – помнишь? Только почему он белый?!
– Да, наш стриж, я тебе хотела рассказать, но ты тогда не слушал, – ответила Элли, и вздохнула: – я тебе его перо принесла, а ты сломал.
– Это было сто лет назад, ладно тебе, – Мика протянул руки, и стриж опустился к нему в ладони.
– Он белый, потому что живёт теперь в Городе Снегов, там все белые, и он такой стал, – объяснила Элли, – он не смог догнать своих, когда они полетели в тёплые края. И его подобрала Лазурина. С ней он и остался. А в тот день он предупредить меня хотел о чём-то плохом, о том, что колдун рядом. Вот, перо потерял, я нашла. Помнишь тот день, когда ты упал?
– Стриии, тирииииии! – стриж взмыл в небо, зовя детей за собой.
Элли прошептала:
Брат, не надо бояться,
Триста шагов
Будем мы подниматься
В Город Снегов.
– Я не боюсь, Элли. Почему триста? Ты считала? – усомнился Мика.
– Считала. Потому что страшно смотреть вниз, а когда считаешь, не думаешь о плохом, – ответила она, – но сейчас мне уже не страшно, так что я просто иду.
– Ладно, пошли, – заторопился Мика. Ему не терпелось увидеть то, о чём столько раз рассказывала Элли.
Они стали подниматься по лестнице, и ступени тонули в облаках, подсвечивая их. Стриж то кружил над их головами, то исчезал. Они поднимались всё выше и выше, пока лесенка вдруг не кончилась. Облака расступились, и впереди раскинулось огромное поле с пушистой белой травой и серебряными цветами, точь-в-точь, как рассказывала Элли. Вдалеке было что-то зыбкое, похожее на город, над которым шапкой стояли облака. Мика и Элли шли и шли к нему, пока не оказались у высокой стены, сделанной из непрозрачного белого стекла.
– Стучи, – Элли кивком показала на блестящую серебряную дверь.
Мика потянулся, чтобы достать большое витое кольцо, и оно обожгло его пальцы ледяным холодом.
– Уф! – воскликнул он, одернув руку. Задышал на пальцы, отогревая.
– Стучи, – повторила Элли, – не то проторчим тут всю ночь.
Мика еще подышал на ладонь и решительно схватился за ручку.
Там-бам, – глухо отозвалась дверь, а Мика взвыл от боли, затряс вмиг замерзшей по локоть рукой.
– Молодец, – похвалила Элли, – теперь подождем. Нас услышали.
– Откуда ты знаешь? Может, тебе тоже постучать? – поинтересовался Мика.
– Так я ведь часто бываю тут, – напомнила Элли, – точно тебе говорю, услышали. Одного раза достаточно. Я когда первый раз пришла, долбилась-долбилась, руки отморозила, а мне объяснили потом, что всё слышно сразу.
– Ясно, – усмехнулся брат, – ладно, подождем.
И он присел было на приступок у стены, но тут же отпрянул.
– Тут всё ледяное, что ли?!
– Не всё, – ответила Элли, – это просто первый уровень защиты.
– Сколько их вообще? – спросил Мика.
– Я знаю три, но их больше, – Элли смотрела вверх, – там второй уровень, облака. Они всегда над Городом должны быть.
– Зачем? – удивился Мика.
– Затем, что если будет яркое солнце над Городом, жители ослепнут, – объяснила Элли, – они белые-белые. Им нельзя на солнце долго быть, обгорят и зрение потеряют. И Город сам по себе разрушится и исчезнет, а с ним все его жители. Лазурина так говорила.
– Ночью же нет солнца. Ночью-то зачем облака?! – заметил Мика. – Они никогда звёзды не видят?
– Нет, не видят, – ответила Элли, – но некоторые выходят за пределы Города по разным делам и тогда видят звёзды. А над Городом всегда облака. Так надёжнее. Ведь если кто-то захочет причинить жителям вред, он найдёт способ включить яркий свет и ночью.
