Алиса Гордеева "Ябеда"

– Завтракать не буду! Пойду к себе. – Над головой слышатся тяжёлые шаги: Мещеряков мужчина крупный, грузный, и подъём на второй этаж даётся ему нелегко.

– Как скажешь, милый, – лебезит перед ним мама и, стуча каблучками, удаляется, а я, немного отдышавшись, выбираюсь из своего укрытия.

– Доброе утро! – Моя надежда поесть в одиночестве рушится на глазах: на кухне за огромным столом замечаю Нику.

За годы, что мы не виделись, она превратилась в настоящую красавицу. Тёмные волосы шоколадного оттенка переливаются янтарным блеском в робких лучах апрельского солнца. Тонкие черты её лица настолько правильные и женственные, что я начинаю сомневаться в нашем с ней родстве. Да и фигура у Ники что надо: пышная грудь, осиная талия, ноги от ушей – моя сестра всегда была безумно красивой, а сейчас и вовсе расцвела. Ника сидит ко мне вполоборота, закинув ногу на ногу. Короткая юбка, лаковые туфельки на тонком каблуке. Спина ровная, плечи расправлены – королевская стать и осанка. Изящными пальчиками Ника держит кофейную чашку, крошечными глотками попивая ароматный «эспрессо», и абсолютно счастливым, неподдельно влюблённым взглядом смотрит на своего собеседника – наглого, лживого Ара.

– Тася! – вскрикивает сестра скорее от неожиданности, чем от радости встречи. Она не вскакивает с места, не несётся ко мне с объятиями. Всё, что мне перепадает – мимолётный взгляд и натянутая улыбка. – Арик, помнишь мою сестрёнку?

Аристарху достаётся всё остальное: внимание, интерес, восхищение.

– Помню, – цедит Ар и в отличие от Ники поднимается с места. Не сводя с меня глаз, медленно подходит ближе. Кожа горит от его въедливого взгляда, а в горле першит от пресловутого запаха туалетной воды. – Всё такая же мелкая, невзрачная мышка.

– Арик! – смеётся Ника, словно остолоп только что удачно пошутил, а не облил меня ушатом грязи. – Ну зачем ты так? Тасе просто не повезло.

Мне так и хочется сказать, что Нике не повезло куда больше: влюбиться в лжеца – сомнительное счастье! Но я в очередной раз тушуюсь перед человеческой наглостью.

– А разве Ару не запрещено приближаться к нашему дому? – Своим вопросом хочу убить двух зайцев: подорвать непоколебимую веру Ники в этого придурка, да и самого Турчина поставить в неловкое положение. Не же мне же одной краснеть, правда?

– Это было вчера, – ухмыляется Аристарх и, нарочно задев меня плечом, подходит к кофемашине за добавкой «американо». – Сегодня Савицкий отдыхает в больничке, а я волен жить, как хочу.

– Арик, – ласково осаждает его Ника. – не пугай девочку. Тася, садись завтракать! Ар нальёт тебе кофе. Правда, милый?

– А ей не рано взрослые напитки пить? Может, давай Наташу попрошу сварить малявке какао?

– Мне уже скоро восемнадцать! – выкрикиваю, не подумав, чем вызываю очередной приступ смеха.

– Не обращай внимания, Тась. – Ника осторожно ставит кофейную чашку на блюдце и постукивает пальчиками по столу, указывая, куда я могу сесть. – Лучше расскажи, как дела.

– У папы в среду операция, – отвечаю, занимая место рядом с сестрой. – Ты ведь уже знаешь про аварию?

– Разумеется, – безразлично кивает Ника, а сама продолжает строить глазки Ару.

И всё же я считаю своим долгом ещё раз всё рассказать: о том страшном вечере и папином диагнозе, об операции и своих надеждах. Вот только Ника меня совершенно не слушает. Смазливый Ар отныне занимает в её сердце куда больше места, чем родной отец.

Я замолкаю, даже забываю сказать спасибо, когда Турчин ставит перед моим носом чашку с кофе. Он садится напротив меня и снова начинает болтать с Никой, словно меня здесь и нет.

– А что с Савицким? – бесцеремонно нарушаю идиллию этих двоих.

– Очередной приступ, – между делом бросает сестра. – Ночью слышала, как орал? Хотя тебя же к бассейну поселили. Повезло! Гера туда не ходит, да и его ночные возгласы там почти не слышны. Так что радуйся, сестрёнка!

Теперь примерно представляю, о чём говорила мама, но всё равно не улавливаю сути происходящего.

– Погоди! – Несмотря на то, что Ника вернулась к беседе с Ариком, я снова переключаю её внимание на себя. – Какой ещё приступ? Я не понимаю.

– Гера – псих, а ты не знала? – Ар с удивлением смотрит на меня. Придурка не смущает, что говорю я с сестрой. Да его вообще ничего не заботит, и то, как он разглядывает меня на виду у Ники, в сотый раз подтверждает правильность моего мнения об этом парне. Как хорошо, что я его совсем не помню! Жаль, Ника настолько влюблена в Арика, что не замечает очевидного.

– Думаешь, отец запирал Савицкого на чердаке за плохое поведение? – со знанием дела заявляет сестра.

«Отец», «чердак» … Мысли крутятся в голове, перебивая одна другую.

– Мне казалось, что это был выбор Геры, – неуверенно парирую я. Какой бы сильной ни была моя нелюбовь к отчиму, жестоким человеком он никогда не был. Да и кто в детстве не безобразничал? Вспомнить хотя бы меня! Но дальше сурового взгляда и острого замечания Мещеряков никогда не заходил. Поэтому верится с трудом, что Вадим мог так издеваться над парнем, кем бы тот ему ни приходился.

– Может, и так, – пожимает плечами Ника. – В нашем доме тема Савицкого под запретом, ты же знаешь. Тайна за семью печатями.

– И всё же парень продолжает здесь жить, – констатирую факт, а сама задаюсь вопросом: интересно, каким Гера стал?

Я помню его плохо, точнее, там и помнить нечего. Вживую мы пересекались раза три, не больше. Высокий, худой Савицкий был старше меня года на четыре, а может, и на все пять. Компания Ники ему подходила гораздо больше моей, но отчего-то совершенно его не устраивала. Гера всегда любил тишину и уединение. От долгого сидения взаперти его кожа казалась неестественно белой, а чёрные, как смоль, волосы добавляли его облику некой жутковатости. Но самым запоминающимся был взгляд парня: не по-детски сосредоточенный, высокомерный и неприязненный. Вечно угрюмый и молчаливый, Савицкий, казалось, знал всё наперёд, а ещё всеми фибрами души ненавидел этот мир! Поэтому запирался на чердаке, где никому не было до него дела, и лишь изредка спускался, чтобы вселить в окружающих страх. Гера напоминал Кая из сказки: вместо сердца у Савицкого был кусок льда, а вместо души – пустота! И всё же он вызывал интерес и неминуемые сплетни. Так уж устроены люди: нас манит всё неизведанное и скрытое от посторонних глаз. Каждый жаждет стать первым, кто раскроет страшную тайну, а если силёнок маловато, то всегда можно и приврать, верно?

– Да, Гера теперь здесь частый гость, – утоляет моё любопытство Ника. – Если раньше он приезжал только на лето, то как поступил в универ, так ещё и на время сессий. Савицкий, как и я, на юрфаке. Правда, я на очном, а он на дистанте.

– Неудивительно! – противно хохочет Арик. И почему парень так сильно меня раздражает? – Зая, ты только представь этого психа среди нормальных людей! Помнишь, что было, когда Вадим пытался его в лицей устроить? Сколько тогда заявлений в полицию было написано?

– Лучше и не вспоминать! – Сестра округляет свои нежно-голубые глаза. – Это было ужасно!

– Что именно?

– Да у Геры крышу сорвало, а восемь ребят чуть калеками не остались на всю жизнь! У Савицкого самого мозги отбиты, вот он и из остальных пытается дебилов сделать! Сила есть – ума не надо! Это про Геру, если что! – исходит желчью Арик.

– Ладно, милый, перестань! – щебечет Ника. – И так, вон, на Таське лица нет! Да и не важно это всё теперь. Отец предупреждал Савицкого, что ещё один срыв – и всё, вот и отправил его сегодня спозаранку в лечебницу. Доигрался Герочка!

– Аллилуйя! Аллилуйя! – начинает паясничать Турчин, а я стараюсь понять, что именно не даёт мне покоя в словах сестры.

– Ты хотела сказать – «отчим», правда? Отчим отправил Геру на лечение? – пытаюсь достучаться до Ники сквозь завывания Ара.

– Нет, Тася, это для тебя Вадим отчим, мне же он давно стал отцом. Ты что, не в курсе?

– Не в курсе чего?

– Ещё лет пять назад Вадим меня удочерил, – с лёгкостью признаётся сестрёнка.

– А как же папа? – Новость перечёркивает все остальные и никак не укладывается в голове. Мы не сироты, чтобы нас удочерять, да и папа никогда бы не отказался от дочери!

– Господи, Тася, какая же ты наивная! – фыркает Ника и под одобряющий смешок Ара встаёт из-за стола.

Когда-нибудь я стану взрослой, чуть более рассудительной, возможно, циничной. Моё сердце обрастёт прочным панцирем, а язык перестанет неметь от чужих колких слов. Я научусь держать оборону и, наконец, отвечать! А пока, всё, что я могу – это тихо плакать, глядя на то, как Ника уходит в обнимку с Аром – всего лишь из кухни, а кажется, что из моей жизни.

Глоток кофе. Напиток горький, противный, сваренный не тем человеком, не с теми мыслями. Я отставляю чашку в сторону и смотрю в пустоту. Силюсь понять, отчего люди становятся такими бессердечными и равнодушными, почему перестают любить и радуются, если задевают другого в самое сердце, но ответа не нахожу. Зато меня, одинокую и всё ещё голодную, находит мама.

Она, как всегда, при параде: одета с иголочки, причёсана волосок к волоску. Но за маской идеальной жены и матери ей не удаётся спрятать усталость. Спала ли она сегодня? Скорее всего, нет.

– Вот ты где, Тася! – Мама скользит по мне взглядом. Уверена, замечает следы слёз на моих щеках, но решает деликатно промолчать. – Уже позавтракала?

– Не совсем, – качаю головой, приподнимая чашку с горьким содержимым.

– Ясно, значит, голодная. – Ярко накрашенные губы матери складываются в мимолётную улыбку, которую я всё же успеваю запечатлеть в памяти. Эти её улыбки, такие родные и ласковые, без тени фальши и неискренности, подобны драгоценным камням: каждая на счету.

Мать достаёт из холодильника тарелку с профитролями и канапе, а потом, немного подумав, добавляет ко всему прочему мюсли и йогурт.

– Прости, не знаю, что ты любишь… – Она немного тушуется и принимается настраивать кофемашину.

– Ничего страшного.

Мамина правда больнее пощёчины, но иллюзий я не питаю уже давно.

– Папа по утрам варил овсянку с мёдом, – рассказываю, чтобы заполнить неловкую паузу. – а я жарила яичницу. Поэтому меню на завтрак менялось в зависимости от того, кто раньше проснулся. А ещё мы варили какао по выходным.

– Прости, – небрежно бросает мать и суетливо тычет аккуратным ноготком по кнопкам на кофемашине. У меня создаётся ощущение, что она делает себе «капучино» впервые в жизни или просто так сильно волнуется… – Завтраком занимается Наташа, наша кухарка, я ей обязательно передам твои пожелания.

– Ладно, – отвечаю и беру из тарелки канапе с красной рыбой.

– Ладно, – повторяет мама и, позабыв о помаде, кусает губы. – Какие планы на сегодня, дочка?

– У папы приёмные часы с десяти до двенадцати, – неловко пожимаю плечами. – Вот, хочу успеть его навестить.

– Ты была у него вчера, – напоминает она и с каменным выражением лица садится напротив меня.

В этом доме никому нет дела до моего отца. Бывший муж, бывший папа – мама с сестрой словно сговорились. Их корежит от одного только упоминания его имени. Знали бы они, как любил отец вечерами рассказывать истории о нашем общем прошлом, с какой нежностью отзывался о каждой из них! Впрочем, позиция матери неизменна.

– Уже в среду у отца операция, – спешу рассказать, как безжалостно время и какая это хрупкая штука – жизнь. – Я не могу…

– Ты не можешь наплевать на учёбу, – назидательным тоном перебивает меня мать. – Ты же это хотела сказать, да, Тася?

Мотаю головой. Как раз на учёбу забить проще всего!

– Впереди экзамены и поступление в вуз. – Мама продолжает промывать мне мозги.

Может, намекнуть ей, что со своей заботой она опоздала лет так на пять? Хотя какой от этого толк?

– Хочешь помочь отцу? – Моё молчание в ответ для неё хуже горькой редьки. – Поступи на «бюджет»!

– Мама, ты не понимаешь! – Как чувствовала, что дурацкое канапе встанет у меня поперёк горла! Интересно, это у Ники с мамой в крови – портить окружающим аппетит?

– Тася, прости, но это ты не понимаешь! —И снова она не даёт мне договорить. – Не дело молодой девчушке слоняться по больницам. Да и чем ты можешь помочь Сергею? Подержать за ручку? Не смеши!

Я одна слышу, как разбивается мой хрупкий мир от столкновения с маминым, железобетонным?

– Плюс ко всему, дорога неблизкая, а лишнего автомобиля в доме нет!

– Мне и не надо! Я на автобусе.

– Только этого не хватало! – Мама со стуком опускает чашку на стол, так и не успев сделать глоток. – Мало того, что вчера вся продрогла на остановке, так сегодня решила ещё и Вадима опозорить?

– Мама, ты о чём?

– В Жемчужное на автобусе ездит только прислуга! Ты подумала, какие разговоры пойдут о твоём отчиме?

– Ладно! – взмахиваю руками, в попытке остановить словесный поток матери. – Я вызову такси! Деньги у меня есть! Довольна?

– Да при чём здесь такси?! – Мама вскакивает с места. – Я тебе в сотый раз повторяю: ты должна думать в первую очередь об учёбе! Вадим договорился с директором гимназии имени Ломоносова. Уже завтра тебя ждут уроки, а сегодня ты просто обязана заняться собой! Посмотри на себя, Тася! Неухоженная, одета как попало. Выглядишь, как замухрышка какая-то!

– Какие ещё уроки, мам?! – Сердце ухает в пятки: только этого не хватало! – Новый коллектив, другая программа, завышенные требования… Для чего? Пока я освоюсь, уже выпускной будет! Да и сколько тут осталось учиться? Два месяца всего! Я сама наверстаю. Тем более, папа говорил, что всё обсудил с тобой и ты согласилась на дистанционное обучение!

– Твой папа говорит очень много, а ты слушаешь, развесив уши! Нечего дома сидеть! – срывается мама, а потом расставляет всё по местам: – Тем более, это не твой дом!

Завтрак окончательно испорчен, как и настроение. Забавно, как легко в запале обретают свободу разъедающие душу слова. Причём они, как правило, бьют в обе стороны, да и обратно никогда не возвращаются. Какой смысл теперь прикрывать ладонью рот, смотреть на меня с сожалением и виновато мотать головой? Мы стали безвозвратно чужими и далёкими…

– Прости, я забылась, – хриплю в ответ, с трудом сдерживая слёзы, и пулей вылетаю из кухни, оставляя мать наедине со своей правдой.

Несусь в комнату у бассейна и наспех переодеваюсь. Сую в кошелёк все деньги, что только есть, и дрожащими пальцами пытаюсь вызвать такси, попутно выбегая из огромного чужого дома. Вот только куда ни позвоню, везде получаю отказ: ехать в Жемчужное в час пик не желает никто. А потом замечаю Арика… Навалившись пятой точкой на свою отполированную до блеска тачку, он с презрительной ухмылкой смотрит на меня в упор, а стоит мне немного приблизиться, небрежно бросает:

– Подвезти? Я как раз в город.

Глаза парня искрятся коварным блеском. Кривая улыбка с головой выдаёт подлеца. Но я не замечаю знаков… Мне так хочется к папе, мне так нужна его любовь, что я переступаю через свою интуицию и киваю Арику:

– Да!

За окнами мелькает серый пейзаж: ещё не проснувшиеся от зимней спячки деревья, несущаяся в никуда извилистая лента трассы, небо, наглухо затянутое бесцветными тучами. Переходное время года, как и мой возраст, непутёвое и невзрачное. Вроде, и солнце пытается пробиться сквозь угрюмую облачность, намекая на скорое тепло, но промозглая зима крепко держит оборону, напоминая почерневшим у обочины снегом: «Я всё ещё здесь».

Арик молчит. Сегодня он едет непривычно медленно и даже не врубает на полную свои любимые биты. Едва слышно урчит двигатель, чуть громче – в моём животе. Поплотнее запахиваю куртку, чтоб заглушить постыдные звуки, и отворачиваюсь к окну. А стоит автомобилю заехать в город, прошу:

– Высади меня на ближайшей остановке. – И чуть погодя добавляю забытое:– Пожалуйста!

Арик кивает, правда, мы продолжаем ехать – по проспектам, незнакомым улицам, мимо высоких домов и ярких витрин. Позади остаётся с десяток остановочных павильонов, а беспокойство внутри растёт с немыслимой силой.

– Куда ты меня везёшь? – спрашиваю, с опаской оглядываясь по сторонам.

Уговариваю себя быть чуточку напористее и смелее. Сжимаю кулаки и на выдохе напоминаю Турчину:

– Я же попросила высадить меня на остановке. Ты глухой?

– Нет, – сухо отвечает Ар, не отвлекаясь от дороги. – Я передумал.

– И что это значит? – настороженно уточняю, а у самой по спине бегут холодные мурашки.

– Дыши, Тася! – грубо смеётся он и резко заходит в поворот. – Так, значит, забыла меня, да? – И снова рывок в сторону. На сей раз Турчин идёт на обгон.

– Ты не много потерял! – Дрожащими пальцами цепляюсь за ремень безопасности. – Мама сказала, мы с тобой почти не общались.

– Наводила обо мне справки? – Арик с кривой ухмылкой глядит на меня, хотя должен смотреть на дорогу.

– Просто спросила! Следи за движением!

– Боишься? – хмыкает Ар и нарочно ускоряется. – Ты всегда была трусихой, Тася! Ничего не изменилось.

– Тебе не всё равно?

Мысленно умоляю парня сосредоточиться на управлении автомобилем.