И гидра дружно скандировала: «Не дадим себя использовать ни козлам, ни разным пользователям!».
– Как только Хренова успокоить? – возбужденно спохватилась Глаша. – Ведь проходу не дает. Каждый час интересуется – , не расшифровали ли.
– Не расшифровали, – зло вставила Даша, – и не расшифруем. И если бы даже могли, то из принципа не стали бы, чтобы этому идиоту не помогать! Правда, девочки? Как он к жене своей относился, что она от него ушла? Проявим женскую солидарность.
Гидра в общем порыве зацокала, затопала и изрыгнула пламя единодушного мнения окончания периода исследований. Более никто, кроме Валерия Павловича, иллюзий по поводу прочтения таблички не строил. Все прекрасно понимали, что ни один ученый надписи на чжурчжэньском прочесть не смог и навряд ли вообще когда-нибудь сможет, разве что случится чудо и где-то в анналах случайно найдется не исковерканный средневековыми монахами словарь чжурчжэньско-китайского языка, и только тогда, при самых благоприятных условиях, перед историками откроются те самые радужные перспективы, о которых все грезят.
Валерий Павлович тоже в глубине души понимал это. Он рвал и метал от отчаяния и собственного бессилия. Рвал он, как правило, бумагу, а метал металл. Свое раздражение и агрессию он выплескивал на трехголовую гидру, посмеивающуюся и ехидничающую над ним, на вахтершу Груню, признающую абсолютным неопровержимым фактом реальности бытия – лишь полную тарелку пельменей, на оголтелых водителей, подрезавших его авто и вилявших на дороге, когда он возвращался с работы, и на пакеты с мусором, которые ему приходилось выносить в контейнер на улице, возле которого он потрошил их с бешеной хваткой ротвейлера и жуткими завываниями.
Злоба, перемешенная с неудовлетворенностью жизнью, заметно разрасталась в сердце Валерия Павловича. Она превращала его в оголенный нерв, в острую боль от несправедливости мира, коснувшегося именно его и заставляющую страдать денно и нощно. Она сгибала его спину к земле, делала походку свинцовой и многотонной, дыхание – громким и поверхностным, а взгляд – диким и волчьим.
«Как несправедлив мир! – ревел Валерий Павлович внутри себя самого. – Как безнравственен и подл по отношению к простому человеку. Как он предательски убивает надежды на счастье. И нельзя ни на минуту надеяться на его понимание. Вот он дает обещание, надежду, огонек на спасение, намекает, что жизнь обретет новые горизонты, и следующим шагом – убивает, подкашивает, отворачивает от надежды, рушит планы, что так тщательно строились до этого и придавали сил. Предает, словно лучший друг, что рос с тобой вместе и казался тебе братом. Нельзя, нельзя верить миру! Никому нельзя верить! Нельзя открываться. Лишь откроешься, примешь свое предназначение, особую миссию, – и тут же получишь под дых его кулаком. Как же больно осознавать предательство мира! Ноги подкашиваются от такого подвоха».
Прошло десять месяцев тупиков и страданий. Снова пролетело лето, и наступила осень. Археолог Валерий Павлович окончательно потерял сон и покой, осунулся, посерел, почти перестал есть и общаться. Он горстями пил таблетки и воду, и постоянно бурчал себе под нос нечленораздельные фразы: «Гласная, согласная… Ударение на втором слоге… Морфема… Акционированная парадигма… Рецессивный акуд… Лабиовелярные гортанные смычки… Нулевая инициаль… Каузативный прификс и прочее».
Однажды он даже позволил себе накричать на заместителя директора по научной части, беспардонно вмешавшегося в его размышления, за что чуть не лишился должности и не был выдворен из Института. Его спасло божественное вмешательство в лице Полины, знавшей заместителя по научной части лично, поскольку его сын учился в ее классе, и замолвила за бывшего мужа свое словечко пощады.
В знак благодарности Валерий Павлович ей сухо сказал: «Спасибо. Не нуждался». Полина же всплеснула руками, хмыкнула и напомнила Валерию Павловичу о его обещании каждый месяц отчислять ей в качестве компенсации за загубленную молодость свою зарплату, за исключением трат на еду и коммунальные платежи.
Валерий Павлович стойко сглотнул эту горькую пилюлю и рыцарски произнес: «Разве что».
Семейные передряги перестали его интересовать, весь его мозг кипел размышлениями о чжурчжэньском языке, и там не оставалось места ни для чего более – . «Слишком уж язык заковыристый, – барабанил он днем своими желтыми сухими пальцами по рабочему столу на работе, а вечером, съев печенье и выпив стакан воды, по своему столу дома. – Подлючий язык. Ни в какие таблицы не укладывается, ни в какие логики не умещается. Даром, что на китайский похож, на киданьский. Да не китайский вовсе, не киданьский. Адский язык! Сущий яд, а не язык!»
Поиск ответов у Валерия Павловича стал сопровождаться продолжительными головными болями. Они мучали его по шесть часов в сутки, особенно в вечернее время. Чтобы как-то купировать свое неблагополучное состояние и отвлечь себя от недомогания, Валерий Павлович повадился капать себе в чай алкоголь. Сначала он добавлял по нескольку капель коньяку, затем капли стали стопками, а затем он автоматически перешел на более крупные дозы, которые действительно, влияли на сосуды самым положительным образом и облегчали его самочувствие.
«Что, если там, на табличке, – думал воодушевленный археолог, – написано о сражении Агуды, или о монголах, или об императоре Поднебесной, или о законах чжурчжэньского общества, или об образовании, политике, или о звездах и астрологии? Что, если на табличке написан эликсир вечной молодости! Я тогда не только сделаю грандиозное открытие и переверну мир средневековой истории, но и в медицину свой вклад внесу. И Полина Илларионовна помолодеет. Станет егозой Поличкой. Я на ней первой этот эликсир испытаю. А получится, жир стечет, то и сам выпью. Превращусь в писаного молодца, красавца, атлета, арабского шейха, и девки на мне виснуть будут, а только я плеваться буду: у этой ноги кривые, у этой губы надувные, у этой глаза косые, у этой – мозг куриный. Возьму свое за все свои унижения от этого змеиного рода!»
Однажды вечером, когда делать было нечего, но делать что-то хотелось, к Валерию Павловичу пришла гениальная идея о проведении опыта синхронизации с энергией рун. Эту идею ему подкинул его друг-психиатр в одной из дружеских бесед. «Ты от обратного попробуй, – как-то говорил ему Редькин. – Отключи логику, раз она не помогает, убери самоидентификацию историка. Сдайся. Воспользуйся природным даром под названием «деменция» и раскрой себя от обратного! Не через вершину иди, а через падение, не через острый интеллект, а через приобретенное слабоумие. А у тебя талант к слабоумию! «Еклидменос» по-гречески. Понял? Никто не знает, чем дело кончится. Шанс! Вдруг повезет, и откроешь ты, что хочешь открыть. Фильтры восприятия отлетят в сторону, а потом тебя ко мне положат, и я тебя спасу. Методика апробирована на многих психах. Волноваться не о чем. Сейчас насильно в «дурку» не кладут, и какой диагноз у тех, кто ходит по улицам, сидит в правительстве, преподает в высших учебных заведениях, точно никому не известно. Я даже подозреваю, что некоторые законы пишут разные психи, а открытия делают всякие придурки. Есть косвенные подтверждения этому, симптомы, проверяемые доказательства.
Перестань изображать умного, Валера! Стань дураком, как все. Кругом одни дураки. на дураках сидят, дураками погоняют. Не выбивайся из общей картины, не нарушай гармонию. Подойди проще к решению вопроса. С широтою души! Без всяких там исследований. Используй дурацкий подход. Все равно никто ничего не понимает, а все только делают вид! «Везет дуракам и пьяницам» – русская народная поговорка».
Валерий Павлович взвесил советы друга, (а психиатр плохого не посоветует) и, немного созрев, решился их применить. «Будь, что будет, – подумал он. – Авось, и поможет». – И заглотнул горсть синих таблеток (которых в отличие от Нео у него было несколько), дополнил их красными, чем вызвал усиление действия синих, и запил эту гремучую смесь стаканом водки. Откинулся на спинку стула, и, как говорится в узких медицинских кругах, Валерия Павловича поперло.
Увидел он боцмана, сидящего на гондоле. Во рту его был свисток, а в руках – якорь. И якорь наполнял всю гондолу и не давал плыть. Вокруг него стояли лица, у каждого из них по шесть рыл: двумя рылами они улыбались, каждый на лице своем, и двумя закрывали ноги свои, и двумя шептали: «Брось якорь, – — и поплывешь». – «Если брошу я якорь, то не поплыву», – говорил боцман и был прав. И взывали лица друг к другу, и говорили: «Банк, банк, банк Тинькофф. Вся халява – подстава. Земля полна лавой, а вода переправой». И поколебались верхи переплат от глаз восклицающих, и боцман понес якорь домой, и дом наполнился курением «Беломора».
Второй стакан беляшки утвердил археолога в возможности проникать в глубины пространства и времени и проходить на двести, триста, тысячу лет назад. «Какое чудное изобретение, – думал он, – — эти таблетки с водкой! Прямо машина времени! Что я раньше ею не воспользовался? Это действительно, новое слово в науке и технике! Конечно, такие эксперименты следует проводить с санкции соответствующих органов, но сейчас не до этого. Тьфу на них! Тьфу на них еще раз! Я не могу терпеть, я сейчас же проникну в прошлое, увижу древнюю Империю, услышу древний язык. Я волнуюсь. Еще лампадку для успокоения зажгу».
Сумерки сгущались, надвигалась ночь, звуки города затихали. В доме с разных этажей и открытых окон, слышалось шебуршание соседей, топот и приглушенные голоса вернувшихся из школ и детских садов детей. «Несчастные массы! – думал Валерий Павлович. – Живут свои жалкие жизни, ходят на работу, в кино, сидят перед телевизором и ничего не знают ни о смысле самой жизни, ни обо мне, величайшем уме современности, стоящем на пороге открытия этого смысла. Эпохальное открытие не за горами, а никто из них и не знает, что за их стеной или их потолком живет такой гений. Как мне их жаль!»
Валерий Павлович нахмурился, погрозил кулаком мяукающей кошке и прижался плечом к кухонной стене. Перед ним на столе лежала черно-белая фотография найденной таблички с рунами; толстая общая тетрадь с какими-то пометками, сделанными мелким подчерком – вероятно, чтобы их никогда нельзя было разобрать; возвышались четыре не откупоренные бутылки «беленькой» и одна полупустая, рядом с которой примостилась буханка порезанного белого хлеба; тут же стояла банка балтийских шпротов, источавшая омерзительный запах горелого масла, и валялась синяя пачка крупных разноцветных леденцов. К эксперименту все было готово, и пока все складывалось удачно.
«Физика говорит, что все случайные импульсы через какое-то время синхронизируются, аплодисменты в зале обретают единый ритм, часы начинают тикать с одинаковой скоростью, генераторы переменного тока – работать на одинаковой частоте, клетки тела, а также нейроны симпатизируют друг другу. Значит, и мысли могут синхронизироваться! Я должен заставить себя думать, как чжурчжэнь, и я стану чжурчжэнем! Я проникну в него, он проникнет в меня».
Валерий Павлович воодушевился, разволновался, вдохновился, подпрыгнул от своей эврикии накатил еще. – «Как же думает чжурчжэнь? – хищно потирая руки и входя в раж нащупывающего истину исследователя, продолжал думать Валерий Павлович. – Чжурчжэнь думает как чжурчжэнь. Это – истина, аксиома. Не как бурят, казах или испанец, а как чжурчжэнь! Ясно. Чтобы понять думания чжурчженя, следует, следует» … – На этом мысли Валерия Павловича оборвались и никак не соглашались восстанавливаться в нужной последовательности. Ощущения надетой на голову пустой кастрюли, не пропускающей внутрь ничего разумного и радостного, создавали в сердце Валерия Павловича целую бурю эмоций. Он то вставал из-за своего стола и стоял прямо, вытянувшись по стойке «смирно», то садился и подпирал подбородок руками, отдаленно копируя позу роденовского «Мыслителя», то делал круговые движения плечами, снимая таким образом скопившееся напряжение, то начинал резко и глубоко дышать ртом, изображая йоговские дыхательные упражнения, то беззвучно замирал, затихал, сидел неподвижно, словно впадая в прострацию.
В минуты прострации ему виделся Менделеев, танцующий в белом свадебном платье, со свернутой химической таблицей в руках, виделся Исаак Ньютон, пожалевший для него целое яблоко и предложивший червивое, виделся депутат Хинштейн, читавший Лимонова голым на площади Борцов Революции за власть Советов во Владивостоке, а также мельком возникал и исчезал Серый Волк из сказки «Волк и семеро козлят». При чем здесь – волк, Валерий Павлович категорически не понимал и подвергался страшному отчаянию на грани нервного срыва. К полуночи, окончательно вымотавшись от бесполезных попыток разбудить в себе чжурчженя, Валерий Павлович мирно вздохнул, впал в полудрему и сдался на милость судьбы.
Глава 2.
Появление шамана
После второй бутылки горькой Валерий Павлович вздрогнул от неожиданности, внезапно у него в голове, прямо во время жевания хлеба, отмоталось на тысячу лет назад, и он увидел набирающую резкость картину, как чжурчжэньский шаман на темной лесной поляне готовится к камланию. Шаман, присев на корточки, укладывал березовые поленницы для своего костра в виде пирамиды и с шумом разбрасывал по сторонам света какие-то странные восклицания. Костер долго не разгорался. Поленницы, купленные у крестьянина, оказались сырыми, крупа, приготовленная для кормления духов, просыпалась на землю, бубен отказывался звучать в хлопьях навалившегося вечернего тумана. И еще его длинные волосы, заплетенные в косу, распустились, что не предвещало ничего хорошего, и теперь они бурной рекой сваливались шаману на глаза и плечи.
Шаман чувствовал неладное, поэтому с еще большей концентрацией и ожесточением хотел скорее начать свое камлание. Что-то странное происходило в его душе, желудок сжимался в непривычном спазме, и по ногам проходила электрическая волна незнакомой ему энергии. Он сел на траву, сосредоточенно закрыл глаза и призвал духов-помощников. Но вместо духов-помощников он увидел пьяную рожу Валерия Павловича, освященную желтым светом электрической лампочки.
«Кубердуй, дуй, дуй. Кубердуй, дуй, дуй», – взволнованно запел шаман свою песню Силы, еле сдерживая обуявший его страх, и истово запрыгал вокруг костра, изображая резвого коня, скачущего по бескрайним просторам родной земли. Шаман надеялся ускакать от навязчивого видения и постоянно ускорялся, менял направления движения, останавливался, замирал, приседал и вновь пускался вскачь, бросая при этом щедрыми пригоршнями крупу в едва тлеющий огонь в знак подношения духам.
Шаман надеялся, что рожа исчезнет и на ее месте возникнет морда знакомого ему медведя или волка, но все его усилия были напрасны и физиономия ученого никак не исчезала. Более того, она становилась крупнее, реальнее и краснее, пока наконец полностью не превратилась в человека. Окружающий темный лес исчез, и на его месте возникла комната с сидящим за столом ученым.
Обессиленный Ву упал спиной на пол кухни, сделал несколько отчаянных судорожных движений ногами и, впав в детскую беспомощность, отрывисто и зло задышал, приготовившись к худшему.
– Макар Чудра! – закричал Валерий Павлович. – Вот, кто у меня в голове живет! – Он с интересом склонился над распростертым телом шамана. – Я же знал, чувствовал, что наделен даром! Вот он, мой дар, валяется на полу! Отсюда и тяга к истории, к мистическому реализму! Но почему дар пришел ко мне, а не я к дару? Машина заглючила. Бывает, живешь-живешь и не подозреваешь, что есть в тебе какая-то сила, стремление, способность. Скрыта эта способность за пеленой социальных ограничений, и требуется особый случай, чтобы способность эта явилась, открылась взору и заявила о себе во всей своей полноте. Смертные, трепещите! Есть у меня способность! И она лежит сейчас прямо передо мной. Остается только поднять ее, усадить на стул, чтобы открылась тайна и внутри произошли изменения.
Валерий Павлович нежно потер свой лоб руками, чтобы наладить мышление и зрение, помотал головой, как мокрая после купания собака, и налил шаману стакан. Шаман каким-то чудом мгновенно оказался за столом и опрокинул стакан с большим удовольствием, не закусывая.
– Мир, дружка, жвачка, – сказал он ученому довольным знакомым голосом и расслабился.
– Хояко-мояко, – парировал Валерий Павлович. – Русский с чжурчжэнем – братья навек.
Шаман внимательно осмотрел своего создателя и увидел перед собой дрожащего больного человека, одетого в смешные цветные трусы и белую майку, разговаривающего с самим собой через него. «Я всегда жил у него в голове, а мне казалось, что я реальный», – подумал он с грустью. Среди непонятного хлама в квартире Ву обнаружил несколько знакомых предметов своей эпохи, что очень его удивило, воодушевило и обрадовало. «Пусть я являюсь плодом его воображения, – решил Ву, – но я мыслю, а, следовательно, существую».
– Ву, – гордо представился шаман Валерию Павловичу, – значит, Червяк. Высшая шаманская проекция!
В ответ Валерий Павлович сидя поклонился и повторил: – Червяк. Червяк – это круто! То-то меня с детства, с того самого момента, когда я упал и ударился головой о столб, манила мистика и непознанное. Я слышал себя, но не догадывался, что это я сам себя призываю. Так и не догадался, а пошел в археологию, чтобы хоть как-то приобщиться к древним знаниям. Я хотел докопаться до истины. И вот оно случилось! Истина сама докапывается до меня!
«Сперва надо расспросить шамана о жизни, о его народе, об устоях в его обществе из первых уст, а затем плавно сместиться к языку, к устной и письменной речи. Но раз сейчас, – пронзила струя мыслей Валерия Павловича, – — я понимаю, что говорит Червяк, значит, я уже владею его языком на интуитивном уровне. Это странно и жутко полезно. К этому я шел несколько лет семимильными шагами, и вот пришел, не сходя с места. Я на месте, и это уместно».
– Я – археолог, – обращаясь шаману, причмокивая, сказал Валерий Павлович. – Раскопщик могил и искатель кладов. Я очень важный челдобрек, и мои знания очень дорого стоят. Я стою на вершине научного коллектива, и все ждут моих открытий с задранными носами, чтобы вознести причитающиеся мне почести и выразить заслуженные благодарности. Я вижу, что ты тоже хороший человек, как я, и расскажешь мне всю правду, что меня интересует. Где спрятана Золотая Баба?
Ву задумался, наморщил лицо и возмущенно плюнул в Валерия Павловича пересохшей слюной: – Не знаю. Я по бабам не хожу. А богиню нашу не трогай! Не про тебя она сделана и спрятана в надежном месте. Уместно?
Валерий Павлович уронил голову на грудь и заплакал. Плакал он долго и горько и никак не мог остановиться. Ему было больно и обидно, что шаман не выдает ему тайну спрятанной древней богини и еще позволяет себе хамские высказывания в его адрес. Нарыдавшись вдоволь, ученый положил перед шаманом фотографию каменной таблички с надписями. – Прочти, что написано.
– Я читать не умею, – съехидничал шаман, – грамоте не обучен.
– Не ври мне! – заорал Валерий Павлович и ударил кулаком по столу. Шаман съежился, завонял псиной и туже затянул широкий пояс на своем длинном шелковом халате.
– Я в таком тоне беседовать не намерен, – пробурчал шаман. – Вы же о литературе говорить желаете.
– Пить будешь? – виновато спросил Валерий Павлович. – За науку, за письменность, не чокаясь.
– За дружбу выпью, – ответил Ву, и опустошил предложенный ему граненый стакан.
Валерий Павлович захмелел еще больше и предложил шаману сигарету. Шаман закурил, Валерий Павлович закашлялся.
– Другое дело! – сказал шаман. – Спрашивай.
– Поведай мне, друже, о Золотой Империи, Айсинь-Гурунь, – вдохновенно и торжественно заявил Валерий Павлович. – Очень уж надо знать.
– Ты меня уважаешь? – проверяя твердость намерения своего создателя, спросил шаман.
– Уважаю. А ты меня уважаешь? – прижимаясь ко лбу шамана своим лбом, прошипел археолог.
– Уважаю.
Когда уважение приблизилось к вечной дружбе, Валерий Павлович поведал гостю о своей беде с нерасшифрованной надписью и вновь указал на фотографию на столе. —
– Из-за нее все, треклятой. Из-за этой находки. Больно мудрено написано. Шифр, а не надпись. Центр, центр, десять-двадцать, ничего не понятно. Закорючка, точка-тире!
Шаман взял фотографию в руки и сделал вид, что читает надпись. Валерий Павлович напрягся, покраснел от волнения и застыл. – Ну, ну, – повторял он. – Что здесь написано?
Шаман, смекнул в чем дело и не торопился давать ответ: – Что-то не разборчиво, – вдруг сказал он, сохраняя интригу. – Да я тебе и не чтец!
– Ну, пожалуйста, умоляю, – стонал Валерий Павлович, – напрягись. Мне очень нужно.
– А ты попробуй угадай, – съехидничал шаман.
– Не угадывается. Я уж по всякому… Хватит надо мной издеваться! Читай, неуч, что написано!
– Ладно. Здесь написано…
То ли от волнения, то ли от неверия в свое счастье голос Ву звучал к голове Валерия Павловича приглушенно и тихо, так, что слов было не разобрать.
– Что? – тупо глядя на Ву, спросил он. – Еще раз! Повтори!
– Повторяю: здесь написано… что… – шаман выжидающе замолчал.
– Что? Ну что!? Государственный акт? Стихи? Любовное послание?
– Мыльная опера, – самодовольно сказал шаман. – Чжурчжэни пишут письмо китайскому императору. Сия надпись гласит: «Налоги на средства личной гигиены платить отказываемся. Кредиты на мыло погашать не собираемся. Идите со своими шампунями и выгодными предложениями в волчью нору…» И далее, списком, указываются со всеми подробностями, куда и как идти. Где завернуть и где остановиться. Эти десять строчек с точными сантиметровыми характеристиками нефритовых стержней наших воинов. Детальное описание дорог и тропинок, ведущих точно к ним… Наш ответ желтокожим бизнесменам на их требования заставить нас мыться три раза в день, тем самым впасть в финансовую зависимость от грабительских цен на банном рынке.
– Фу-у! – облегченно выдохнул Валерий Павлович, будто сняв с себя тяжелые мешки. – Идиоматические выражения древнего народа. Суть. Корни. Понятно, почему было непонятно. А я уж думал, что зоны Броке и Вернике не расшифровывают сигнал. Вот я ошибся. Выпьем.
Ву с гордостью поставил локти на стол и на минуту отключился от происходящего. Валерий Павлович обнял его за плечи и через вновь выступившие слезы предложил соавторство в только что случившимся научном открытии.
– Только что родилась идея, – тождественно провозгласил он. – А не написать ли мне книгу про это? Большую. Грандиозную Научную. Тянущую на нобелевку! Лучше – научно-популярную. Чтобы для всех! Приглашаю тебя, друг мой шаман Ву, поучаствовать в моем литературном триумфе. Напишем с тобой новую книгу. Совместно. В соавторстве. В так сказать, тандеме. Только ручку возьму и тетрадку. Ты будешь говорить, я – записывать. Перерабатывать твой разговорный заплетающийся на литературный искрящийся язык. У нас равные права на произведение, но главный автор – я.
– Хронофагия, – кивнул шаман, – потеря времени. Годится.
– Сначала – несколько слов от главного автора:
«О себе: веселый, красивый, высокий, косая сажень в плечах. Имею тонкую душевную организацию. Школу окончил с золотой медалью, затем эту медаль сдал в ломбард за бешеные деньги, на которые купил диплом о высшем образовании и ученую степень. Специализируюсь на археологии, архитектонике, и других архиважных вещах! Безумно хорош собой, талантлив, очарователен, эрудирован. В длину прыгаю десять метров, в высоту – все двадцать. Когда подпрыгиваю, попадаю в астрал. Там нахожусь некоторое время, пока позволяет сила земногопритяжения, а потом возвращаюсь назад, в привычную реальность. В один прекрасный день прыгал много. И допрыгался. С тех пор обладаю массой достоинств! Могу одной рукой чистить картошку, другой – печатать на компьютере, сопровождать эту работу вычерчиванием на песке ногами параллелепипеда, одним глазом читая газету, а вторым – считая звезды на небе, даже днем и в облачную погоду. В определенные часы солнечной активности, все это бурно сопровождается катарсисом и занятием физкультурой. Еще я играю на всех музыкальных инструментах, пою и сочиняю стихи. Именно так: сначала пою, а уже потом сочиняю, в такой последовательности. Беру четыре октавы сразу, при этом мастерски используя этническое горловое пение. В слонячьей депрессии сплю крепким беспробудным сном. В такие минуты меня лучше не трогать, потому что я сплю мало, а работаю много!
Иногда, на моем пути встречаются антагонисты. Я им даю возможность высказать их точку зрения, подшучивая над их убежденностью, а потом смеюсь в их светлые лики праведным смехом, ха-ха, поскольку знаю, что они не правы и несут околесицу! Челдобреколюбие, тактичность и чувство справедливости у меня очень развито! Я – борец за правду! Разве может быть правда у антагонистов и противников меня? Вот и я говорю: никогда! Моя правда – самая правдивая правда из всех других правд, и все тут! Соответственно, мои мысли – самые мыслимые из всех мыслей! Это правда! Именно они, написываются мной здесь на полном серьезе! На таком серьезе, что даже об этом серьезе серьезно и разговаривать нельзя! Потому что никто не поверит».
Кошка запрыгнула на колени к шаману и замурлыкала. Он погладил ее по серой шерстке и как-то пронзительно понял, что знает и умеет ровно столько же, сколько знает и умеет Валерий Павлович. Он – такой же, только наоборот. И нет между ними никакой разницы, нет различий. Кроме степени трезвости. Они – единое целое, единый творческий организм. Это вдохновило шамана на создание произведения и окончательно расположило к сотрудничеству.
Глава 3.
Начало книги
«Начало книги», – переворачивая тетрадный лист, аккуратно вывел ученый, ощутив подъем вдохновения и приход музы. «Многие люди не умеют ни читать, ни писать», — торжественно написал он далее. – Я, например, не умею писать, но читать умею, а кто-то из вас, — обратился он к идеальным читателям, — наверняка не умеет и читать. Это очень плохо! Не умея читать, как же вы прочтете эту книгу?
«Очень просто», — ответит мне какой-то смельчак. — Точно так же, как вы, не умея писать, ее написали, так же и мы, не умея читать, ее прочитаем!
С этим аргументом я соглашусь и дам некоторые важные рекомендации для ее правильного прочтения.
Самая главная и важная рекомендация заключается в том, что книгу стоит читать только на русском языке! На другом языке вы ее просто не поймете, тем более, на чжурчжэньском. Не пойметевы ее не потому, что она непонятно написана, написана она понятно, а потому, что она поддается чтению только на русском!
Если вы, например, захотите прочитать ее на таджикском, узбекском или хинди, что вы поймете? Скажу откровенно: ничего! А зачем читать книгу, если в ней ничего не понятно? Лучше ведь читать, когда в ней все понятно. Молвлю: читайте на русском! И нет тут никакой национальной идеи, расизма и угнетения негров, просто мне нравится писать на русском. Я —одноязыкий писатель.
Далее, читайте ее не справа налево и не сзади к началу, как делают многоуважаемые мудрецы- евреи, а читайте ее слева направо, с начала до конца, как это делают все остальные. В общем, присоединяйтесь в этом вопросе к большинству жителей нашей страны. Хотя на самом деле к меньшинству, так как, по статистике, 20% россиян – чистые евреи, 20% — евреи — -полукровки, и 20% — латентные евреи, то есть те, которые, независимо от национальности, готовы ими стать в любой момент за определенное вознаграждение.
Что еще важно? Читать эту книгу стоит не торопясь, вдумчиво, вдумываясь в прочитанное! Вдумываться в прочитанное лучше на трезвую голову! Причем трезвой голова должна быть не менее трех дней перед началом чтения. Знаю по собственному опыту, который вам тут же передаю безвозмездно. Так лучше вдумывается и больше понимается! Вдумавшись, не стоит перепрыгивать с главы на главу, со страницы на страницу, со строчки на строчку; что-то пропускать и делать вид, что вы уже это знаете. Если вы все знаете, то уже никогда ничему не научитесь! А вы же хотите научиться? Я так понимаю.
Не поддавайтесь искушению ее вообще не читать! Пусть ерунда, пусть бредятина, но разве мало в вас самих домыслов, фантазии и бредятины? Еще немного не помешает.
Ищите скрытый смысл между строк! Он там есть… наверное. Я точно не знаю, но кто-то мне на ухо шептал, что есть. Я даже сам поверил, что он там есть, значит, действительно, где-то находится.
Да снизойдет на вас благодать и акции Газпрома!
Агуна-матата! Приступаем к размышлениям».
Валерий Павлович перехватил инициативу писательства у самого себя в свои руки и продолжил:
«Для чего написана книга? За что вам такая честь? Что вы такого в своей жизни сделали, что вам посчастливилось ее читать? Думаю, карма. Вы много прикарманивали в свое время, вот и заслужили кармические поблажки! Поэтому:
1. Я расскажу вам о могучем и сильном народе;
2. Познакомлю с его обычаями и обрядами;
3. Раскрою систему верований и поклонений;
4. Воздам хвалу их героям и правителям;
5. Объясню значение рунической письменности;
6. Дам полезную шаманскую информацию.
