Не удержалась, погладила обеих по волосам. Смешные зеленоглазки, всклокоченные, в пижамах. Совсем как я когда-то. Хотя из пижамы-то я до сих пор не выросла.
Посмотрела на маму.
– Мам, Кубик-Рубик там что, совсем зазнался, что ли? Чего это не помогает, не поняла?
Мама только рукой махнула.
– Ох, Фаня, эти мальчишки… У Роберта сейчас возраст сложный. Его от компьютера краном не оттащить. Какое там помогать! Уроки из-под палки. С девочками гулять не заставишь. За хлебом послать и то проблема. Одни игры на уме!
– Что? Да какой там возраст! Так, – встала из-за стола, – я пошла! Что еще за новости!
– Куда? – вскинулась мама.
– Куда?
– Куда? – запищали девчонки.
– В детскую, – свела брови, как Карабас-Барабас, и щелкнула сестренок по носикам. – Поздороваюсь с братом!
В спальню крались, как настоящие партизаны – на цыпочках, друг за дружкой по стеночке. Только остановились у дверей, девчонки тут же запрыскали смехом. (И почему все люди так любят делать гадости? Даже маленькие?) Пришлось повернуться и погрозить смешарикам пальцем.
– Тихо мне, жужжалки! Если сорвете операцию по воспитанию Робика – останетесь без няньки! – девчонки послушно закрыли рты ладошками.
А Кубик-Рубик подрос. Я не видела младшего брата три недели, но все равно соскучилась. В детстве я так любила играть с ним. Куда только не водила – и в садик, и в школу. Любуясь братом, осторожно убрала со лба отросшую челку, погладила затылок. Вот умеют же мужчины спать – беспробудно. Пусть и такие безусые. Точно ведь за мой компьютер уселся, как только родители уснули, и просидел до утра. А теперь отсыпается.
– Кошка, – тихонько позвала Николашку. – Давай сюда барби. Всех, что найдешь. Только тихо! Мышка, – обернулась к попискивающей от предвкушения гадости Мишель. – Тащи своего медведя, который с соской, и во-он тот розовый бант. Будем нашему Робику фотосессию делать!
– Фань, а если он рассердится? – спросила Николь, но ей тут же ответила сестра. Таким же заговорщицким шепотом:
– А если рассердится, мы папу позовем! И папа нас защитит!
Господи, и чему я только детей учу? А ведь старшая сестра должна быть младшим во всем примером.
Ай! Сколько того детства! Зато будет что вспомнить!
Малышня отреагировала молниеносно. Запыхтела, завозилась, отыскивая игрушки. Глядя на их старания, я подняла вверх большой палец.
Кубик-Рубик крепко спал, расплющив щеку о подушку и рыбкой открыв пухлый рот. Осторожно, работая как настоящий щипач-карманник, я вставила в рот брата соску, прицепила на волосы бант, подняла руку и всунула под мышку плюшевого медведя. Приподняв одеяло, уложила в ряд барби. Композиция получилась – просто зашибись, и у меня слезы текли от еле сдерживаемого смеха, когда отщелкивала брата на фотоаппарат телефона.
Как всегда гениального комбинатора подвела команда. Эх, профаны! Но я и сама больше не могла молчать, и когда Робик открыл сонные глаза, мы с малышней хохотали как сумасшедшие. Какие там тонкие стены и соседи? Кажется, нас слышали все!
– Если… если… если не будешь помогать родителям, Кубик-Рубик, и гулять с девчонками, я вот это, – и бац брату картинку-сюрприз под нос, – покажу всем! В… в…в… аххаха… контакте!
Девчонки только соли подсыпали:
– Хахаха!
– Ма-ам! – ух и кабанчик! Спрыгнул с постели – пол вздрогнул. Протопал рюмсающим топтыгиным к маме на кухню, забыв снять бант. – Мама, Фанька дура!
– Ну все, – ударили с девчонками по рукам, – теперь можно уезжать со спокойным сердцем. Такой компромат – закачаешься! Будет родителям помогать как миленький! И вам сопли утирать!
– Мы большие!
– Да, мы большие!
– Да кто бы сомневался!
Через полчаса мы с Робиком помирились, и я уже тискала брата за пухлые бока. А мелюзга так и вопила до вечера, вцепившись в меня жадными паучками – Фаня то, Фаня это. А я рисовать хочу, а я – смотреть мультики. Только папа и смог всех успокоить и уложить по спальным местам.
А потом мы с родителями пили чай на кухне, разговаривали, и я делала вид, что не замечаю бесконечных входящих звонков от неизвестного абонента, терзающих мой онемевший телефон. Разозлившись, и вовсе отключила средство связи и пошла спать. Но бывший не был бы бывшим, если б не догадался по визгу и смеху смешариков, что я дома, и не знал, как меня достать.
Только пришла в детскую и улеглась на своем диванчике – стал настукивать монеткой в стену, так, как мы перестукивались, когда были детьми. Да и позже, когда детьми уже не были.
Тук-тук. Тук-тук-тук. Тук-тук. Тук.
Тоже мне радист, блин! А главное, знает ведь, что я помню все наши стуки и понимаю, о чем он «говорит».
Тук. Тук. Тук-тук-тук.
Черт! Да что ж ты не уймешься-то!
Прокравшись из спальни в прихожую, накинула куртку и вышла на лестничную площадку. Сказала хмуро, убедившись, что дверь за спиной заперта:
– Чего тебе?
– Привет.
Я промолчала. Здороваться с бывшим у меня давно пропало всякое желание.
Ничего, проглотил. Влез плечом между мной и дверью, оттеснил к стене. Ну-ну. Знаем, проходили.
– Анфиса…
– Достал! – не удержалась. Если бы могла, так и топнула бы ногой. – Еще раз спрашиваю: что надо? Зачем стучишь?
Не понравилось. Напыжил плечи, сунул руки в карманы джинсов, перекатился с хмурым видом с носков на пятки и обратно. Заиграл бицепсами.
Хорош, не спорю. Красавчик, и за фигурой следит. Только вот не ёкает внутри ничего. Умерло.
– Почему со мной не поехала? Я ждал.
– Не захотела, – ответила честно. – Да и с чего вдруг? Я что, должна?
– А почему бы и нет? Мы же соседи, знаем друг друга сто лет. Да хоть по старой памяти…
– Вот именно что сто лет. Только, помнится, этот факт не помешал тебе отказаться от меня. Так что сейчас, спрашиваю, понадобилось?
– Анфиса, перестань, – улыбнулся кротко и обаятельно – прелесть, а не парень. – Сама ведь все понимаешь. У мужчины должно быть в жизни время, когда он предоставлен сам себе. С этим просто нужно смириться, и все. Это – не навсегда!
Ну и хитрец. Да уж, догадаться несложно. Еще бы к самосознанию и стыду воззвал. И простил бы снисходительно дуреху бестолковую.
– Не-а, не понимаю. Не хочу понимать, с подобной жизненной фигней не ко мне. Но знаешь, я без претензий. Как подумаю, что могла уехать в другой город, другой университет, и никогда не узнать, какой ты, продолжать безоглядно верить – так в дрожь бросает. А сейчас мы чужие люди, и точка!
– Фаня… – вот же гад, еще и руки тянет! Пришлось отступить.
– Отстань, а? По-хорошему прошу! Ну сколько можно? У тебя своя жизнь, у меня своя. Забыто все.
– А если я скажу, что нет? Что я по-прежнему верю в наше будущее?
– Если ты так скажешь, то я отвечу, что поздно, и даже смеяться не буду. Потому что уже не смешно.
– Фаня, я виноват, – шаг вперед, и еще шаг. – Остался год, а я понимаю, что надоело. Пресытился. Скучаю. Все равно таких, как ты, нет, и дальше – только хуже. – И рукой по волосам провел, ласково так. Еле сдержалась, чтобы не ударить.
Сволочь. Достучался-таки. Разбередил душу. И не хотела, а сердце сжалось в старой боли предательства, даже слезы выступили. Выдохнула задушенно, выдавая себя:
– Если пресытился, значит, было вкусно?
– Не без того, – ну хоть честно. – Но кто не ошибался? Не всем быть такими сильными, как ты.
– Я? А что я? – от удивления нашла в себе силы улыбнуться. – О, я Геракл! Да! Каждый раз, когда тебя вижу, мышцы прокачиваю. Снова и снова повторяю, что не стоишь ты моего огорчения и плевать хотела!
– Но я всегда о тебе помнил, Чижик. Всегда! Если бы ты только захотела, я бы…
– Что? Ну что «ты бы»?.. – посмотрела бывшему в глаза. – Нужен ты мне такой пользованный, как… как… – захотелось сказать вот совсем грубость, но не смогла.
– Фанька, скажи, – прижал грудью к стене, задышал часто, – у тебя ведь нет никого? По-прежнему никого?
– Не твое дело.
– Нет, мое, – ответил упрямо, как всегда. И такой серьезный, вроде он мне одолжение делает. – Мое!
– Что? Хочешь на двух стульях усидеть? И рыбку съесть и… сладкий пряник?
– Хочу быть с тобой, дура. И буду! Только попробуй с кем-нибудь шашни закрутить, ты меня знаешь…
Ну вот, и этот обзывается. Может, я и правда не в своем уме? Иначе почему стою здесь и разговариваю с тем, кого столько раз клялась обходить стороной? Но сейчас он заикнулся о кое-чем важном для меня, и я напряглась. Да что там, меня так в жар бросило, что чуть не уронила красавчика на пол, когда отталкивала от себя.
– Только попробуй! Никогда не прощу!
– Фаня…
– И парень у меня есть! И личная жизнь! И он… он в сто тыщ раз лучше тебя, понял! Верный и надежный! – Эх, где бы еще такого найти? Но главное ведь бравада? А горечь потом проглочу. – Я ему даже снюсь каждую ночь! Потому что, как меня встретил, так и жить без меня не может! Не то что ты!
Смотри-ка, бывший прямо лицом побледнел – артист! Дернул губами:
– Вы спите?
– Нет, кино смотрим. – И добавила зачем-то: – Про барабашек и Буратино!
– Ты… Ты… – навис фонарем, сверкая глазами. Упер кулаки в стену.
– Ну давай, скажи, что я? Или кто я?
Не сказал. Успокоился, выдохнул, волосы растрепанные с глаз убрал. Заулыбался ехидно.
– Не умеешь ты врать, Чижик. Нет у тебя никого. Я бы почувствовал. Ты моя, Фанька…
Вот верите – слов для ответа не нашла. Только кукиш увесисто под нос сунула и дверью за спиной хлопнула.
Хрен тебе, а не Фанька!
Прошла мимо родительской спальни, постояла, послушала, как похрапывает папка, и вернулась к себе. Забравшись в постель, притихла. Сон никак не шел, в голове крутились разные мысли, вспоминалась юность и первые поцелуи… то, как я была счастлива когда-то – глупая, влюбленная в соседа-мальчишку школьница, и снова отчаянно захотелось реветь. Да что там реветь – выть! Неужели действительно нет на свете любви – верной и настоящей? Теплой, солнечной, надежной? Неужели чтобы стать счастливой, нужно прощать и понимать? Жертвовать во имя чужой прихоти? А как же я? Как же мое сердце? Ведь оно чувствует и болит.
Всхлипнула раз, всхлипнула два… Если сейчас не почитаю чего-нибудь про любовь – точно разревусь и окончательно разуверюсь в этом чувстве. Утерев нос, решила плюнуть на соседа и включить телефон. Там у меня книжече-е-ек – тьма! И половина о любви! Я как раз не дочитала сцену схватки капитана Джона с Кривым Биллом за жизнь своей возлюбленной – прекрасной маркизы Габриэль. Красотку едва не похитили пираты, когда сегодняшним утром междугородний автобус затормозил у дома моих родителей.
Всхлип. Всхлип. Э-эх… Еще раз вздохнула, включая кулридер и нужную закладку.
«…Противники схлестнули шпаги, рассекли воздух, и благородная сталь зазвенела от напряженной схватки, развернувшейся на капитанском мостике «Пегаса». В паруса бил ветер, нос шхуны рассекал высокие гребни волн, и все, что осталось у измученной Габриэль – это надежда, что Бог не оставит их с Луизой, и раненый капитан победит исчадие ада. Предводителя пиратов и самого страшного человека в море – Кривого Билла.
Внезапно противники замерли, и бедная девушка увидела, как белоснежную рубашку капитана окрасили алые пятна крови.
– Джон! – упав на колени, вскричала Габриэль, и…»
Тю-у, я разочарованно заморгала, увидев входящий звонок. В такое-то время суток? Пришлось сесть в кровати и спросить шепотом:
– С-сокольский?
– Ну наконец-то! – облегченный выдох, и вместо приветствия: – Ты где, Чиж? Почему телефон в отключке? Сбежала? Мы так не договаривались! – и голос, главное, такой сердитый, что сразу захотелось возмутиться.
– Вот еще. Не дождешься!
– Тогда где? Ты время видела? Почему не дома?
– Не твое птичье дело! – Да, невежливо, но Сокол после выходки в кафе на вежливое и не заслужил.
– Я в «Маракане», если что. И тебя здесь нет.
Ну и логика у этих мужчин! Никакой фантазии. А может, я в Таиланд рванула, или еще куда. Сам-то наверняка с дружками в баре сидит. Субботний вечер, девочки, все дела. Кажется, вчера я ему здорово планы расстроила. Даже странно, что обо мне вспомнил.
– Конечно, нет! – ответила не менее сердитым шепотом. – У меня вообще-то выходные и личная жизнь! Имею право!
– Да? А чего тогда ревешь, если личная жизнь? Чего шмыгаешь в трубку? Не клеится? Эй, ты там что, не одна?
