Элина Бордзан училась в престижном техническом университете имени Леонида Войнамировича Толстого на кафедре ядерной физики. Её студенческая жизнь состояла из бесконечных пар, лекций, экзаменов, книг, олимпиад по физике и родительского контроля. Последний пункт – для нее был самым тяжелым. С тех пор, как ей исполнилось семь, и она пошла в первый класс, девушка забыла, что такое свободное время. Отец – доктор исторических наук, профессор, декан факультета. Мама – главный врач онкологической клиники, кандидат медицинских наук. Родители с детства держали дочь под своим крылом, контролируя буквально каждое её действие – от учёбы до общения со сверстниками. Чрезмерный контроль привёл к тому, что девчонка боялась получить отметку ниже, чем отлично – ведь за это родители лишали её карманных денег и подолгу с ней не разговаривали. Девушка боялась задерживаться в университете, поэтому, на любое приглашение одногруппников провести время вместе, отвечала отказом.
Постепенно Элина замкнулась в себе, думала только об учёбе, о работе на кафедре и будущем поступлении в аспирантуру. Учёба, занятия на скрипке, дополнительные занятия по английскому и французскому. В свободные минуты она выходила на пробежку или прогулку недалеко от дома. Как правило, так происходило пару раз в неделю и на этом свободное время у нее заканчивалось.
Именно во время такой прогулки, Элина встретила странного паренька, который фотографировал голубя в луже. Ребята познакомились при странных обстоятельствах, но обменялись контактами и, по возможности, поддерживали дружеское общение. Как-то в выходной Эдкевич предложил Элине составить ему компанию и сходить на фотовыставку в Тортиковскую галерею в Золотоордовском переулке. Беседуя о принципах построения экспозиции, парень обмолвился о том, что собирается в ближайшее время в поход вместе с товарищем, где будет охотиться за «интересным» кадром. После выставки ребята зашли в кофейню «Имбирный пряник». Уютно расположившись за столиком, они несколько часов беседовали о жизни и предстоящем путешествии Эдкевича. Походная романтика давно манила Элину. Она прочитала много книг о приключениях, о принципах выживания в тайге, да и, в общем, изучила всю походную тематику в теории. Мечтала, наконец, выделить в своем графике свободное время и выбраться на недельку на природу, отдохнуть, почувствовать себя свободной. Единственной, но очень существенной преградой являлись родители. Элина боялась, что они ее не отпустят, опасаясь за учебу – ведь впереди дипломный год. Но Эдкевич – мастер науки «болтологии», пообещал, что убедит ее родителей отпустить в поход дочь. Девушка, конечно, не отнеслась к его предложению серьезно, понимая, что уговорить ее родителей невозможно. Но не тут-то было… Когда мама позвонила Элине в восьмом часу вечера с криками «Где ты, лентяйка?», парень решил, что сегодня – идеальный день, чтобы решить проблему.
– Ты сума сошел? Если ты будешь с ними разговаривать, они точно меня не отпустят! Отец начнёт снова говорить, что вместо учебы я в декретный отпуск уйду! – замахала руками Элина и принялась усиленно протирать очки.
– Считай, что сегодня – лучший день в твоей жизни! – уверенно заявил парень. – Идем к тебе, будем разговаривать с родителями!
– Нет! – твердо ответила Элина.
– Да! – улыбался Эдкевич.
– Нет! – уныло тянула свое Элина.
– Да! И не спорь, иначе за ужин и такси ты сама будешь платить! – хитро прищурился Эдкевич. Элина напряглась.
– Вчера стипендия пришла, я и сама за себя заплатить могу! – фыркнула девушка.
– Хорошо! Ты победила. У меня деньги на телефоне закончились, дай, пожалуйста, свой, я парням в общагу позвоню, попрошу воду на пельмешки поставить, – Сергей искренне вздохнул и протянул руку.
Элина, не подозревая ничего плохого, тут же дала ему телефон, а коварный Эдкевич… набрал номер ее мамы. Девушка вскочила, попыталась выхватить аппарат из его рук, но он лихо уклонился. В общем, минут пять они бегали один от другого по залу, как кошка с мышкой, пока парень не укрылся от девушки в мужском туалете. Элина решила, что для нее настал личный и окончательный конец света, с этой самой минуты родители совсем не спустят с нее глаз и никаких свободных часов вне дома у нее больше не будет.
А Эдкевич, тем временем, представился председателем профкома университета и рассказал о том, что группа активных студентов, в число которых входит и Элина, собирается в многодневную вылазку на природу. Это будет такой экологический маршрут, в программу которого входят конкурсы, уборка мусора, курс выживания в лесу. Акция поддерживается ректоратом и преподавательским составом. Учеба у старшекурсников начинается с середины сентября, поэтому занятия студенты не пропустят. Ну и так далее и тому подобное. Эдкевич соловьем разливался. Наконец, закончив разговор, он вышел из туалета. Элина, со слезами на глазах, выхватила у него аппарат и заявила, что больше не хочет с ним общаться.
– Тебя мама отпустила, – с улыбкой на лице остановил девушку Сергей.
Немая сцена. А потом… Потом она завизжала от радости на весь «Имбирный пряник». Эдкевич рассказал о подробностях разговора и добавил, что любит горячий глинтвейн и пломбир с шоколадной крошкой. Впрочем, за добрую весть и помощь в таком тонком деле, как разговор с ее родителями, Элина была готова заказать ему любые «вкусняшки». Себе она взяла кружечку имбирного чая и еще около часа они обсуждали предстоящий поход. Для девушки эта перспективная поездка была неожиданным и новым событием в жизни…
Могильников…
Господин Могильников после инцидента со стрельбой в центре города был предварен в отдел полиции и помещен в камеру временного содержания. Ничего серьезного ему не грозило – просто капитан Дубанько решил на сей раз немного приструнить своего старого знакомого, ведь подобные выходки тот позволял себе не впервые. В тот день по нелепой случайности в камеру снова угодил пьяный Эскимос – доктор наук Милош Аскольдович, за дебош, устроенный в контактном зоопарке – он подрался с бараном и украл мадагаскарского таракана.
У Могильникова желания разговаривать с подозрительной личностью не было никакого, как, впрочем, и с другими людьми. Ему комфортно жилось на работе с молчаливыми клиентами. Эскимос предпринял попытку познакомиться с сокамерником, но Олегу Уюковичу стоило издать свой фирменный «замогильный» рык, как доктор наук испуганно замолк. Но спустя минут пятнадцать, заговорил сам с собой. Ворчал, что устал от преподавательской деятельности. Еще больше устал от таких студентов, как Дарьян Покровский.
Могильников, который многие годы думал, что сын его, по воле отчима, живет где-то на краю Земли, услышал имя… своего сына. Он тут же подсел к Эскимосу на лавку.
– Не ешь меня! – заныл дед. Могильников опешил, но все же попытался наладить контакт с испуганным мужичком. В конце – концов, ему это удалось. Но когда начал расспрашивать Эскимоса о Дарьяне, тот снова напрягся и назвал Олега Уюковича педофилом. От бессилия Могильников снова зарычал, чем еще больше напугал бедного доктора наук, тот забился в самый угол.
– Мы что, патологоанатомы, все такие страшные? Это мой сын! – буркнул он и достал фотографию, которую всегда носил с собой в бумажнике. Если быть точнее, то это были два фото, склеенные между собой обратными сторонами. На первой – Дарьяну четыре годика. На второй – двадцать лет. Могильников показал фотографию Эскимосу, спросил, не об этом ли студенте он только что говорил? Тот нервно сглотнул слюну, посмотрел и боязливо кивнул головой. На минуту в камере стало светлее – это в душе улыбался патологоанатом, а с виду даже бровью не повел. Около часа он расспрашивал преподавателя о Дарьяне. Узнавал, как тот учится – любые подробности, которые были известны Эскимосу. После вежливо попросил не сообщать сыну об их разговоре, так как считал, что тот не должен знать, что его настоящий отец рядом и что он жив… А чтобы доктор наук все-таки не проговорился, он наклонился к уху собеседника и шепотом сообщил, что людей, которые умеют потрошить других людей, обманывать не рекомендуется. И зарычал… Эскимоса ждала кошмарная и бессонная ночь. Впрочем, не спал и Могильников, он снова и снова мысленно возвращался к сыну.
Утром Олега Уюковича, выпустили из каталажки. На работе он был крайне невнимателен. Проведя двадцать три года вдали от сына, полностью лишенный возможности хотя бы видеть его, он вдруг узнал, что тот совсем рядом. Из-за переживаний у него то скальпель из рук выпадет, то бутерброд маслом вниз упадет, то яблоко под стол укатится. Могильников, как и многие патологоанатомы, мог обедать в присутствии своих непосредственных клиентов, но, если еда упала на стол, тем более, на пол – все, есть ее нельзя! Можно подхватить инфекцию, а заболеть и умереть, чтобы стать клиентом другого патологоанатома – этого он себе позволить не мог!
Хорошо еще, что в этот день работы было немного. К обеду Могильников сидел в углу раздевалки для сотрудников, пил разбавленный спирт и разбирал «бардак» в своей голове. После полудня привезли еще одного клиента. Причем привезла, почему-то, полиция. Его внесли в морг, положили на стол, перекрестились и направились к выходу. На вопросы врача господа полицейские не реагировали, один только выдавил из себя: «Так положено!». Могильников разозлился. И это страшное зрелище, полицейским не позавидуешь…
– Стоять! – взревел патологоанатом. Сопровождающие замерли, как оловянные солдатики и повернулись.
– Мы, в общем-то, при исполнении, гражданин! – как-то робко сказал один.
– А я патологоанатом и у меня скальпель в руках. Кто это? – уже спокойно, но все так же сурово, спросил Олег Уюкович.
– Нашли труп в фонтане. Дубанько сказал, к вам сразу везти, – ответил полицейский.
– Дубанько? А что скорая? – удивился Могильников
– Ничего не знаем. Можно мы пойдём? А то страшно тут у вас, – произнес полицейский, и они с коллегой вылетели из помещения.
Патологоанатом присмотрелся к телу – вроде похож на деда-преподавателя, с которым он вчера в камере разговорился… Но этот весь то ли в грязи, то ли в саже. На шее татуировка – «супердед». Алкоголем тянет – за версту. Дыхание отсутствует. Пульса нет. Могильников вздохнул. Тяжело вздохнул. Так тяжело, что даже зеркало у раковины не выдержало нагрузки и треснуло. Повернулся к столу с инструментами, надел перчатку. Повернулся обратно – тела на столе нет. Простой смертный страшно бы перепугался, побежал бы за экзорцистом, ну, или за священником. Но не Могильников. Он зевнул, сделал пару глотков из фляги, вытянул из кармана пакет с бутербродом, достал его, съел, снова зевнул и потянулся, а затем отправился заниматься своими делами, словно трупы у него не первый раз сами по себе пропадают. По пути зашел в ординаторскую, чайку выпить и увидел, что «мёртвый» гражданин сидит возле фляги с водой и поглощает жидкость огромными глотками.
– Ох, юбилей декана геологического факультета – это сущий ужас. Туда вход только для бессмертных! – выдавил Эскимос, потом сообразил, что находится, кажется, в морге и занервничал. – А что я здесь делаю?!
– Труп встал. Такое в практике у меня в первые, – почесал затылок Могильников. Налил стакан крепкого чаю, сел, сделал глоток.
– Какой труп? Почему я в морге? Я что, умер? На кого же я дачу оставлю, на бабку что ли? – запаниковал доктор наук.
– Да, умер, поэтому тебя и привезли в морг на вскрытие, – спокойно ответил Могильников.
– Что!? – завопил дед, и в панике принялся себя ощупывать: – Но я же ощущаю себя. И не разрезанный я… Голова только сильно болит и все!
– Все правильно. Ты в ином мире теперь. Это душа твоя, а я тот, кто правит миром смерти! – басом ответил Могильников, поднялся со стула, расправил свой белый халат, убрал руки в карманы. На халате – несколько пятен крови. Страшно, аж жуть! Эскимос же не знал, что это утром патологоанатом на себя кетчуп пролил, он ведь тоже нервничал…
– Я так и думал, что юбилей декана – это сон! Хорошо помню, как с тобой о сыне твоем разговаривал, а тут вдруг в морге оказываюсь и передо мной опять ты, маньяк в кровавом халате! Не возьмешь меня, сволочь! – завизжал дед и ринулся к выходу.
– Не советую, – спокойно сказал Могильников. Эскимос открыл дверь, за ней стоит каталка с мертвецом, подготовленным для студентов – будущих патологоанатомов. Дед охнул, закрыл дверь и отошел в дальний угол помещения, подальше от Могильникова. Увидел флягу, открутил крышку.
– Не советую! – снова спокойно сказал Могильников.
Дед заупрямился, ведь его так мучила жажда, глотнул и подавился – чистый спирт! Нужно было срочно найти воду! Рядом на столе обнаружил пластиковую бутылку, по виду, с минералкой с любопытным названием «Чернобыльский источник». Открыл, сделал полный глоток и подавился – снова спирт! На глазах у него выступили слезы.
– Есть здесь где-нибудь вода! – прокряхтел дед.
– Вон, под столом две пятилитровые бутыли стоят, – показал Могильников, – только… Эскимос не дослушал, схватил одну, сделал несколько глотков и заорал…
– Я хотел сказать, что в одной из них – тоже медицинский спирт, – закончил патологоанатом.
Бедняга Эскимос стоял, согнувшись пополам, кряхтел, пищал, плакал.
– Чаю? – предложил Могильников.
Дед, немного отдышавшись, погрозил ему пальцем. Затем выпрямился, закинул в рот пластик жевательной резинки, достал старенький кнопочный мобильник и позвонил в полицию. Ему ответил дежурный.
– Это Эскимос говорит… То есть, Милош Аскольдович Петроградский… Меня насильно удерживает властитель смерти… Маньяк… В морге… Говорит про Дубанько, который, якобы, меня сюда отправил! Помогите, меня хотят убить! – доктор наук попытался объяснить диспетчеру, кто он такой и по какому поводу звонит. Дежурный три раза клал трубку. В конце – концов, капитана Дубанько все же пригласили к телефону.
– Алло, капитан Дубанько! Это пьяный дед, которого вы вчера в камеру временного содержания с патологоанатомом посадили! – Эскимос говорил и постоянно поглядывал на Могильникова, в надежде, что тому станет страшно. Но тот сидел спокойно, кушал бутерброд с салом. На деда Романа Валенова он не обращал внимания.
– Кто это? – сурово переспросил капитан.
– Милош Аскольдович Петроградский, вы меня за дебош в контактном зоопарке задержали, помните?
– Допустим, – процедил капитан.
– Меня сосед по камере, патологоанатом, в морге удерживает! Хочет на части порезать и тушку мою в Африку отправить для обмена на специи! Мне очень страшно, приезжайте скорее! – плаксиво, скороговоркой произнес дед
– Бывает… – ответил Дубанько и положил трубку. Больше дозвониться до полиции Милош Аскольдович не смог.
– Вам не доктором наук быть, а в театральном кружке работать. Зачем мне ваше тело каннибалам в Африку отравлять? Я и сам не прочь полакомиться добычей. Вот, видите, сало ем, угадайте, чье? – фирменным замогильным голосом протянул Могильников, а после еще и зарычал.
– Так все-таки это правда! Вы – маньяк и убийца! – снова завопил дед.
– Не буду убеждать вас в обратном. Думайте, что хотите. Мне все равно, – произнес Могильников и снова захлюпал чаем.
И тут Эскимос увидел охотничье ружье, лежащее на лавке у стола с пробирками, которое Могильников, непонятно на какой случай, хранил в морге. Он схватил его и прицелился в патологоанатома.
– Давай, признавайся, кто ты и зачем меня здесь держишь, а то застрелю! – пригрозил, сразу почувствовав себя храбрецом, Эскимос.
Что-что, а Могильникова невероятно раздражало, когда кто-то без разрешения брал его вещи. А тут еще его же ружье нацелили на него.
– Нужен ты мне, – ответил Могильников, поднялся с табурета, направился к Эскимосу, – ружье положи на место и выметайся из моего морга!
– Отойди от меня, выстрелю! – закричал с дрожью в голосе Эскимос.
Злой Могильников взялся одной рукой за дуло и направил его в потолок. Дед, видимо от испуга, нажал на спусковой крючок и выстрелил.
– Потолок за свой счет заново оштукатуришь, – уже спокойно констатировал Олег Уюкович. – Сядь на место, выпей чаю, алкоголик.
– Я лучше, наверно, пойду, – застеснялся преподаватель.
– Сядь, сказал! – взревел Могильников. Эскимос тут же на месте упал на табурет.
Олег Уюкович вернулся к обеденному столу, к салу, спирту, хлебу и чаю.
– Там, рядом с тобой, в шкафу кружка стоит. Бери и иди сюда. У меня пряники к чаю есть «Удача Бородача».
– Сладкое название, – протянул Эскимос, выдохнул, встал с табурета и принялся искать кружку. Открыл не тот шкаф…
– Святые Укупники! Что это? – дед взял в руки одну небольшую склянку, повернулся к Могильникову. – Это что, маринованные органы людей? – спросил он с тихим ужасом.
– Ну да, – спокойно ответил патологоанатом, – скупал на различных выставках, что-то украл из Кунсткамеры в Петербурге.
Эскимос покачал головой, поставил банку с сердцем на место, достал другую, более странную.
– Это окунь? – Милоша Аскольдовича посетило очередное откровение.
– Это я сам практиковался. Моя бывшая рыбка из аквариума. Увы, она трагически скончалась – упала в банку со спиртом, – вздохнул Могильников.
– Вы – страшный человек, – протянул дед, – маринованный окунь… Жуть! – добавил он и поставил окуня на место.
– Может быть, – сурово ответил Могильников, – иди уже сюда с кружкой, труп ходячий.
Эскимос осторожно подошёл, сел, поставил кружку на стол. Могильников налил ему крепкий чай с сахаром и пододвинул тарелочку с нарезанным салом.
– Извините, как вас там? Олег Уюкович?.. Олег Уюкович, мне не очень комфортно кушать среди трупов, можно я просто чаю попью, вы не против? – робко поинтересовался Эскимос.
– Мне без разницы, – холодно ответил Могильников и спросил, что случилось, почему доктора наук привезли в морг в состоянии мертвеца. Дед пожал плечами и добавил, что последнее смутное изображение, сохранившееся в его памяти – это фонтан, в который он за монетками залез.
– В науке платят мало? – хмыкнул Могильников.
– Я не помню, что делал в фонтане, а по поводу зарплаты… Зарплата – единственная стабильная вещь в нашей стране! – вскинув подбородок, воскликнул бывший мертвец, – я себе уже и морковь купить не могу, она теперь дороже бананов стоит! Конечно, морковь ведь в Эквадоре растет, – фыркнул Милош Аскольдович.
– Хватит! – рыкнул Могильников, – и так на душе тошно.
Эскимос замолк, сделал пару глотков чая и отодвинул кружку.
– Весьма специфичный вкус, – поморщился дед.
– Не пей, – холодно ответил Могильников.
– Боюсь даже на пенсию идти с такой зарплатой. Точно придётся за монетками в фонтан нырять, чтобы булку хлеба купить и литр молока, – снова заворчал дед, – да и студенты надоели уже, особенно сын ваш, Дарьян! Кстати! – будто бы осенило его, – Дарьян! Он же в поход собрался. Ну как собрался – я его уговорил!
Могильников навострил уши, перестал есть и вопросительно посмотрел на Эскимоса.
– Да, да! Внучка моя группу собирает, а Дарьян – любитель путешествий, вот я и предложил ему. Целых пять дней его в университете не будет – райское время для меня! – хихикнул доктор наук.
Могильников погрузился в мысли, сделал глоток спирта и впал в ступор.
– Олег Уюкович, с вами все в порядке? На вас лица нет! – минут через десять Эскимос помахал пальцами перед лицом патологоанатома. Тот глухо рыкнул. По телу Милоша Аскольдовича пробежались дерзкие мурашки. Ему даже показалось, что он протрезвел…
Затем Могильников вздохнул. Тяжело вздохнул. Так тяжело, что у бедного преподавателя аж в глазах потемнело. Эскимос понял, что без горячительного напитка разговора по душам не получится. Сидеть рядом с патологоанатомом страшно, а уходить как-то неудобно. Старик, не торопясь, вернулся к шкафу с маринованными конечностями, взял бутылку с ранее продегустированным спиртом и вернулся к столу, вылил чай в раковину, налил жидкости из принесенной бутылки и разбавил водой из стоящей на столе бутылки. Сделал глоток и скукожился, в стакане оказался голимый спирт!
– Я же разбавил! – простонал он.
– Ты разбавил спирт спиртом, друг! – буркнул Могильников.
Эскимос кинулся к канистре – там уже пусто, кинулся к другой – в ней плещется жидкость, напоминающая кровь. Открыл первый попавшийся шкафчик – нашёл бутылку, с надписью: «Седой татарин». Сделал пару глотков из горлышка. В бутылочке вместо воды оказалась водка. Вспотев, доктор наук принялся в панике бегать по ординаторской, ища спасение хоть в какой-нибудь таре. Нашел в дальнем пыльном углу еще одну канистру, аналогичную той, из которой недавно пил воду. Глотнул – опять спирт.
– Чтоб у тебя вся кровь заспиртовалась, – пробормотал он, задыхаясь. Могильников, тем временем, сидел неподвижно, погрузившись в свои мысли. Эскимос подбежал к раковине, открыл кран – тишина.
– Холодную воду отключили – профилактика, – сказал спокойно Могильников.
– Помогите, – сквозь слёзы пробормотал Эскимос.
– Водички? – предложил Могильников и, непонятно откуда, достал пластиковую бутылку. Эскимос пулей подлетел к нему, вырвал бутылку из рук и чуть ли не одним глотком ополовинил.
– Больше никогда не буду пить! – выдохнул Эскимос, сел на стул и посмотрел на Могильникова. Тот держал в руках уже известную читателям фотографию сына, смотрел на нее и медленно, тяжело дышал.
– Олег Уюкович, а что же у вас произошло? Почему вы не можете видеться с сыном? Суд запретил? – поинтересовался Эскимос.
Могильников выпил рюмочку, вздохнул и начал рассказ…
