Сновидец
Арсений Калабухов
Через 20 лет от настоящего времени в России открыта технология создания и просмотра искусственных сновидений. Синтетические сны становятся главным развлечением для населения, а также единственной конкурентоспособной отраслью экономики, «новой нефтью». Главный герой, работающий на «Фабрике снов», узнаёт, что область применения технологии искусственных сновидений намного шире – и это меняет всё.
Арсений Калабухов
Сновидец
Часть I. Тестировщик
олег был маленькой улиткой
и трогал рожками росу,
но ночь прошла, олег проснулся,
оделся и поехал в банк.
© Покемон
1.
Солнце такое яркое, что светит, кажется, даже сквозь стены. Всё остальное как будто полупрозрачное – стол с клетчатой скатертью, чайник, бублики в плетёной корзинке и даже женщина, подошедшая к столу, чтобы разлить чай в небольшое скопление кружек на углу. Женщина широко улыбается и смотрит такими любящими глазами, что взгляд отводить не хочется. Я и не отвожу. Лежу на диване, смотрю внимательно на загорелые щёки с ямочками, на тёмную прядь волос, упавшую на лицо, потом соединяю в одну линию два взгляда – свой и женщины, – фиксируя эту условную конструкцию. Спустя пару мгновений она, кажущаяся довольно прочной, распадётся – женщина (хотя, почему «женщина» – вполне себе любимая жена Вероника) отводит взгляд к двери, откуда, так же широко улыбаясь, вбегает Аринка и всем своим пятилетним весом плюхается мне на живот.
– Папа, пошли ловить ежа!
Мы с Никой прыскаем со смехом. Аринка хмурится.
– Вставай. Ты обещал.
И вот мы уже во дворе, крадёмся на четвереньках мимо кустов смородины. Высматриваем. Найти ежа поздним утром, да ещё на солнце, вряд ли получится, но ведь весь цимес в процессе! Метрах в десяти собрались друзья и родственники. Серёга и Макс, друзья детства, смеясь, ведут беседу с пожилым дядей Витей. Дядя Витя старый, но крепкий. Большой, кряжистый, жилистый – соль земли. Хм, они ведь до этого никогда не встречались? Марина, Вика, Наташа, тётя Люда хлопочут над столом под большой березой. То ли дед мой сажал, то ли ещё его отец. Деда не видать, как всегда, бродит где-то по необъятному огороду, а может, и в лес ушёл. Бабушка скромно сидит на деревянной табуретке и молча следит за остальными.
Хорошо-то как! Всё как в детстве, только ещё лучше. Потому что теперь есть Ника и Аринка. А всё остальное так, как было тогда. Беседка в тени тополей. Минутах в двадцати – река, мелкая, но чистая, с крупным песком на дне. Там обязательно вечером нужно развести костер, а когда совсем стемнеет, идти домой под звёздным небом, хрустя кукурузой, сорванной прямо с поля у дороги.
Идти ещё минут десять. Аринка уже начинает клевать носом у меня на шее. Свою кукурузу она уже давно уронила. У ворот уже видно встречающую нас бабушку – в темноте хорошо заметен её белый платок. Ворота не те, что сейчас делают, трёхметровые, с камерами по бокам. Жердь на двух столбах, перешагнуть можно. А забора-то и вовсе почти нигде нет, соседи, если нужно, проходят по нашему двору, так же как и мы по их небогатым владениям. На столе уже наверняка кружки с парным молоком, жамки и чинёнки[1 - Бытовые названия сдобных изделий в средней полосе Росси: чинёнки с начинкой, жамки – без.].
Слева и справа от дома контуры становятся чуть резче, и как будто слегка подсвечиваются фиолетовым. Закат? Поздно для него уже… Рябь сразу по всей картинке, которая выцветает, заполняясь голубоватым светом. Всё заканчивается.
***
Сколько ни пытайся попасть обратно в сон, это никогда не удастся. С естественными, природными снами это ещё возможно, мозг подгонит нужную картинку. С нашими снами всё немного иначе.
Роман открыл глаза. На него взирал с доброй улыбкой круглолицый Варданян. В руке кружка с кофе. То ли давно на ногах, то ли вообще не спал сегодня.
– Ну как? Доброе утро! – у Варданяна, как всегда, суть вопроса опережает всякие ритуалы вежливости. Темперамент.
– Доброе утро, Валерий Платонович. Можно я тоже кофе сделаю?
– Да, конечно. Не горит. Давай умойся, кофе сделай и подходи к нам.
Роман сбросил плед, поправил фирменный комбез с логотипом ФС и отправился в ванную. Результат, увиденный в зеркале, его удовлетворил. Вот что значит хороший сон. Пережитое ностальгическое счастье даст заряд на весь день. Работа здесь – это его счастливый билет. Не всегда, конечно, такие сны, как сегодня, на тест прилетают, но в целом обычно сплошной позитив. Он включил самую холодную воду, чтобы как в колодце из сна. Сонливость ушла окончательно. На часах 6:08. Почти час до конца работы.
Минут через пять Роман у Варданяна в кабинете за дверью с неброской табличкой «Начальник отдела тестирования сновидений». Помимо хозяина скромного помещения там ещё наш следующий по иерархии начальник, руководивший несколькими отделами, объединёнными в управление подготовки сновидений к внедрению, Ярослав Николаевич Зотов. Оба начальника чем-то похожи друг на друга. Не внешне – высокий, плотный, но подтянутый Зотов выглядел, разумеется, иначе, чем коренастый, пузатенький, хоть подкачанный, вечно небритый Варданян. Но обоим было лет по 30 с небольшим, оба были, как говорят, на одной волне, и оба сейчас одинаково доброжелательно смотрели на вошедшего Романа. А тот сел на небольшой диван напротив них и отхлебнул кофе.
– Доброе утро, Роман. Что скажешь? – как всегда с лёгким налётом интеллигентности поинтересовался Ярослав Николаевич.
– Сон хороший, – начал Роман, наслаждаясь вкусом первого кофейного глотка. – Персонажи подгоняются вообще без нареканий. Я на самом деле, такое чувство, любил там свою жену, дочь.
– А ты не женат? – уточнил Зотов.
– Нет. И детей нет. Так что эта часть хорошо проецируется даже на холостяков. Окружение тоже вполне удачное. Дом не очень подробно прорисовался, а двор, природа – это всё хорошо создалось.
– Ещё у нас этот сон Егор и Лена смотрели, – вклинился Варданян, – они пораньше сдались. У них тоже всё хорошо прошло.
– Единственное замечание. Я когда ворота увидел, возник образ современных ворот. Мне кажется, это лишнее было. Я же как бы в детстве почти, только взрослый, и ворота у меня тоже, значит, из детства, а другие я как бы и не должен знать ещё.
Начальники задумались.
– Тут какое дело, Роман, – медленно прервал паузу Зотов. – Ворота – это же твоя нооформа. В нашем сне её нет. Но. Это интересно. Егор был во сне на даче, там была калитка, и он тоже обратил внимание, что она не похожа на современные. А у Лены что?
– А она в лесу была с семьёй, пикник на поляне. Туда вход без двери был, – Валерий Платонович пару раз хохотнул своей шутке.
– Ну что ж. Заканчивайте отчёт, и с этим всё. Про дверь отметим.
Зотов махнул рукой и вышел. Варданян изобразил искусственную улыбку и развёл руками, мол, ты всё понял, занимайся. Роман покинул обитель начальника, прошёл мимо других рабочих мест к своему, где быстро заполнил на компьютере небольшой отчёт с типовыми вопросами, и отправил его Варданяну. Уходя из офиса, Роман приветственно махнул Серёге Маркову, который только открывал глаза, – он работал по другому графику и уходил на час позже, спустился с шестого этажа вниз, в холл и, просочившись через проходную, покинул наконец Фабрику Снов.
2
Жил Роман достаточно далеко от конторы, но погода с утра стояла солнечная, для августа нежаркая, поэтому он решил пройтись от Сколкова до Одинцова пешком. Редкие в семь утра прохожие наверняка удивлялись бодрому шагу и вдохновлённому лицу парня лет двадцати пяти. Здесь жизнь начиналась часов в десять-одиннадцать, и на улицах были, в основном, дворники да дорожные рабочие. Но Роман шёл бойко и строил планы на жизнь. Хотя в голове всё еще крутились картинки из недавнего прошлого.
***
Два месяца назад он покинул среднюю школу в небольшом селе Воронежской области, где преподавал рисование. Или, лучше сказать, сбежал. Сначала-то всё было здорово. И он детям понравился, и они ему. Хотя педагогического образования у него не было, в наше время на это смотрят сквозь пальцы – не судим, да и ладно. Вышка есть, пусть это и технический вуз с негромким именем, плюс художественное училище. С преподаванием сложилось неплохо. Благо в небольшой поселковой школе учеников было совсем мало, в классе человек по пять-шесть в среднем. Рисовали себе кубики и шары, натюрморты на вольную тему. Финансирования практически не было, краски и всё остальное дети и их педагог покупали сами, а что-то, вроде глины для дополнительного кружка, добывали в окрестностях. Детские шалости на уроках мозги немного проедали, но Роман относился к ним с пониманием – дети есть дети. Коллеги советовали меньше пользоваться красками и уж подавно глиной, рисовать исключительно карандашами («до вас все так делали!»), но Роман Игоревич такой подход считал обманом по отношению к ребятам.
Зарплата удручала, конечно. Запросы были невелики, но если сейчас ходить в потрёпанных штанах и зашитых кроссовках ему было вполне комфортно, то вот в будущем… Парень чуть за двадцать в видавшей виды куртке и мужчина лет сорока в той же самой куртке – это, согласитесь, картины несколько разные. А перспектив карьерного роста не было. Мысли о том, что лет через десять придётся выбирать: купить ботинки или вылечить зуб, – сидели в голове как фоновые приложения – вроде бы незаметно, но понемногу отнимали энергию.
С коллегами тоже как-то не заладилось. Конфликтов не было – Гончаренко был из тех, кто легко находит общий язык со всеми, – но близких по духу людей он в коллективе не встретил. Куча отчётов для галочки, выполнение непонятных показателей опять же для галочки да и мероприятия школьные – тоже, разумеется, для галочки, «на отвали». Не нравилось этакое отношение к работе молодому учителю рисования.
Роман пытался участвовать с детьми в художественных конкурсах, но в первый же год его ждало разочарование. Все отобранные им для региональной выставки к столетию победы во Второй мировой войне работы учеников вернулись в школу уже после отбора на районном уровне. Это даже неожиданностью не стало. Роман оценивал качество исполнения и, особенно, оригинальность задумки. И ведь некоторые ребята весьма его порадовали. Работу Зои Кривец – аллюзию на короткую память современников в виде тамерлановской горы черепов – учитель до сих хранил в телефоне. Зато выбранные завучем рисунки прошли дальше, а один даже вошёл в десятку, о чём, разумеется, всей школе объявили на линейке. Завуч в приватном разговоре с учителем рисования, конечно, согласилась, что работа примитивная, да и рисовалась, разумеется, родителями. Но с деланным смущением, закатывая глаза от непонимания собеседника, объясняла, что школе нужны достижения, а не новые вангоги. Нужно соответствовать ожиданиям – рисовать великую радость и беспримерный героизм. А рефлексия и печаль – это «вообще не детские темы». Роман это уяснил, и в последующие пару лет его ученики выиграли несколько конкурсов. Радовалась этому искренне вся школа, за исключением самого учителя рисования.
Молодёжь в школе не задерживалась. При Романе в коллективе был лишь один педагог моложе тридцати – учительница английского Марина Зорькина, с которой у Гончаренко даже случился непродолжительный роман. Ну как роман – рассказ скорее… Она ушла на третий год, найдя вакансию переводчика в крупной компании.
После четырёх лет работы в школе Гончаренко тоже стал задумываться о том, чтобы сменить занятие. Разместил резюме на сайтах по поиску вакансий, но после того как за три месяца предложений не поступило, принялся изучать вопрос пристальнее.
Вакансия на Фабрике снов мимо Романа пройти, конечно, не могла. Но и осмелиться подать заявление в крупную госкорпорацию он долго не решался. С одной стороны, всем требованиям он удовлетворял, благо было их немного: широкий кругозор, хорошее здоровье, отсутствие серьёзных проблем со здоровьем. Тестирование на онейрогномику. Приветствовались творческие задатки. Обещали уютный офис в зелёной зоне Москвы, бесплатный кофе и дружный молодой коллектив. Это как везде, так что Гончаренко тут особых иллюзий не питал. А вот зарплата стояла в несколько раз больше, чем получал молодой педагог сейчас, и значительно выше, чем в среднем по стране, всё ещё пребывающей в затяжном экономическом кризисе. «Конкурс бешеный, наверно», – думал Роман, но всё же отправил резюме и туда. Ответ с приглашением на собеседование пришёл через две недели.
Как раз начались летние каникулы, так что отпроситься с работы особенных проблем не составило.
Здание Фабрики снов парня впечатлило. В столице, конечно, всё больше, чем в его деревне под Воронежем, но это здание, точнее, целый комплекс, был сравним, пожалуй, с заводской промзоной. Только с поправкой на чистоту, обилие зелени, пластика и сочетания блестящего и матового металла. Основной офис угадывался сразу: высоченное, метров пятьдесят в высоту здание с овальным куполом и логотипом компании – стилизованным сонником. Когда-то сонники называли ловцами снов, но сейчас всё чаще так зовут выдающихся сновидцев, а приборчики для трансляции сновидений как-то постепенно стали сонниками. Изначальное значение, связанное с толкованием снов, практически ушло из обихода с распространением синтетических, с определённым сценарием, снов.
Перед входом был небольшой круглый сквер, обрамлённый невысокими деревцами, под которыми уютно расположились лавочки. В центре памятник Мирону Циолковскому и Давиду Рогову – основателям Фабрики, к нынешнему времени уже покинувшим бренный мир. Ходившие в среде технической интеллигенции слухи приписывали основные научные достижения этого дуэта Рогову, однако имя его тускнело в тени блеска Циолковского, который, безусловно, воспринимался всеми лидером этого дуумвирата, непосредственно руководившим фабрикой и работавшим «лицом» компании. Широкой публике имя Давида Рогова и вовсе было практически неизвестно, а бремя славы первооткрывателя идеи коммерческого использования синтетических снов нёс исключительно Мирон Циолковский – не в последнюю очередь благодаря известной каждому звучной фамилии, не будучи при этом потомком «того самого» Циолковского. В одном из ранних интервью он удачно отшутился, заявив, что, возможно, с Константином Эдуардовичем они имеют общего предка, но впоследствии он поддерживал атмосферу таинственности в этом вопросе, говоря лишь, что известная фамилия сама по себе не делает научных открытий.
Роман посидел в сквере около часа, пока на телефоне не сработал будильник, высветив на экране «9:50», – десять минут до встречи. На проходной усатый вахтёр бегло проверил его документы и, поскольку его визит отображался на информационном экране проходной, направил Гончаренко на второй этаж, в кабинет 212.
Эйчар оказалась деловой женщиной лет сорока, выглядевшей так, как он себе примерно и представлял столичного менеджера, – светлый брючный костюм, очки, длинные и прямые чёрные волосы, сильный загар, слегка скорректированные губы. Лариса Владимировна задавала стандартные вопросы про наркотики и криминал, но когда услышала о художке, сделала пометку в блокнот, что Романа несколько обнадёжило – он принялся уверять, что таких работников как он ещё поискать, что готов вкалывать как папа Карло, сверхурочно и по выходным, уважать начальство и коллег, быть примером молодым и опорой старшим. Лариса Владимировна улыбнулась и предложила пройти в соседний кабинет.
Помещение напомнило Роману кабинет стоматолога. Посреди комнаты стояло кресло, предназначенное скорее для лежания, чем для сидения. Ровное освещение, белизна, по стенам – шкафчики с папками, какие-то непонятные инструменты. Рядом с креслом – вертикальная тумба с кнопками, экранами и проводами. Сверху, как лампа в операционной, висел полуметровый пластиковый сонник. Хозяин этого кабинета, впрочем, напоминал скорее не стоматолога, а айтишника – молодой, ровесник Романа, причёска на грани допустимого для госкорпорации. И, он готов поклясться, через белую рубашку на предплечье слегка проглядывала татуировка, из тех, что были в моде у поколения наших отцов.
Сотрудник и Лариса Владимировна перекинулись парой слов, после чего парень жестом пригласил соискателя занять кресло.
– Выпейте и подождите пару минут, – «айтишник» вручил Роману стакан бесцветной жидкости.
Вкуса у напитка тоже не было. Гончаренко изучал потолок, ища закономерность в линиях панелей, когда заметил, что на него неудержимо наваливается сонливость. Понятно, что выпил он снотворное, но почему ему об этом никто не сказал? А что, если нет? Что, если ему дали попить воды, а он сейчас отрубится прямо на собеседовании, ради которого приехал за пятьсот километров в Москву, оставив Винта, своего верного пса, маме в Воронеже, от чего оба, надо сказать, вовсе не были в восторге. Сопротивляться навалившемуся сну, разумеется, было бессмысленно, и окончание мысли мозг Романа додумывал уже без участия сознания.
3
Я на мосту, как в каком-то фантастическом фильме. Прозрачный мост из квадратных панелей метра два шириной. Под ним пропасть безо всяких намёков на дно. Неба как такового тоже нет, всё, что дальше двадцати, а может, пятидесяти метров, было окутано чёрной, с красноватым отливом, пеленой.
«Туман войны».
Когда именно мне стало понятно, что я сплю, – этого в памяти не отложилось. В какой-то момент разум принял это как само собой разумеющееся. Это успокоило. Значит, он не просто так уснул на собеседовании. Сон явно искусственный, причём, не похож на те, что доводилось видеть раньше.
«Полигон для новобранцев?»
Словно подтверждая мою догадку, плиты пришли в движение. Показался край пропасти, но плиты выстроились причудливым лабиринтом, который, очевидно, соискатель вакансии должен пройти.
«Интересно, а пролететь не получится?»
Я пробую. Увы, обычные прыжки. Хотя ног не чувствую. Логично, я же прыгаю силой мысли, а не икроножных мышц.
«Хм, интересно, а как здесь выглядит моё тело?»
Гляжу на то место, где должны находиться поднятые руки, – окружающая картинка как будто стала немного резче, но ничего не вижу – как в древних компьютерных играх, где действие идёт от первого лица, но анимация рук не предусмотрена. Я не увидел ничего или почти ничего? Смутные образы, призраки, как будто застрявшие в другом измерении. Нет, рук определенно не видно. Думаю, идти будет сложнее, чем наяву. Окидываю предстоящий путь взглядом ещё раз. Между некоторым плитами небольшой промежуток, не больше метра. Но прыгать, не видя ног, непривычно.
«С запасом. И всё получится».
Путь оказывается совсем несложным. На небольшой площадке так же пусто, лишь в нескольких метрах – тёмный цилиндр. На «столешнице» – прямоугольник с текстом. Читать текст во сне – то ещё приключение. У символов как будто нет точного размера, буквы пляшут и норовят изменить первоначальный смысл. Сосредотачиваюсь, пытаясь отогнать посторонние мысли. Понимаю, что становится только сложнее, и намеренно ослабляю внимание. Текст теперь чуть смазан, но буквы и строчки ровные:
…На ночь я почти всегда читаю Пушкина. Потом принимаю снотворное и опять читаю, потому что снотворное не действует. Я опять принимаю снотворное и думаю о Пушкине. Если бы я его встретила, сказала бы ему, какой он замечательный, как мы все его помним, как я живу им всю свою долгую жизнь… Потом я засыпаю, и мне снится Пушкин. Он идёт с тростью по Тверскому бульвару. Я бегу к нему, кричу. Он остановился, посмотрел, поклонился и сказал: «Оставь меня в покое, старая б… Как ты надоела мне со своей любовью».
Улыбаюсь. С ребятами, которые вставили в официальный тест цитату Раневской, я бы наверняка нашёл общий язык, если получу работу.
Текст исчез, и вся площадка стала погружаться во мрак, тогда как панели над пропастью выстроились в ровную линию. Вдалеке слегка подсвечен голубоватым светом противоположный край. Я, словно мотылёк, уверенно направляюсь к свету, но на этот раз панели потеряли устойчивость, каждая из них держится как будто на перпендикулярной общему направлению оси. Приходится бежать, ступая точно на центр панелей. И тут, когда до цели остаётся лишь около десятка панелей, мост рушится. Допрыгнуть до края было невозможно, я чувствую, как медленно, значительно медленнее, чем наяву, начинаю падать вслед за давно улетевшими в чёрную бездну квадратными панелями. Летя спиной вниз, я вижу над собой лестницу, как и край пропасти подсвеченную холодным светом, и люк наверху, куда эта лестница ведёт. До крайней перекладины лестницы было лишь около метра, но все точки опоры, от которой можно оттолкнуться, уже рухнули вниз.
«Тест на способность летать во сне?»
Я изо всех сил пытаюсь дотянуться к перекладине рукой, но расстояние лишь увеличивается с каждым мгновением. Я падаю. По телу бежит дрожь, снизу всё быстрее мелькают чёрные и серые неровные линии, словно тени деревьев в ночном окне поезда. Картинка окончательно потеряла цвета, став чёрно-белой. Я открываю глаза и вижу дружелюбно улыбающегося сотрудника Фабрики снов.
