4
Роман удивленно уставился на своего тестировщика. Причиной удивления был вовсе не сон, в который Гончаренко был погружен (почти на полчаса – Роман успел взглянуть на часы, когда стал проваливаться в него), что-то подобное он и предполагал. Это был другой сотрудник. Вместо слегка неформального парня с предположительной татухой на руке перед ним стоял высокий солидный брюнет на вид старше тридцати. На бейджике надпись «Я.Н. Зотов». За полуоткрытой дверью кому-то звонила Лариса Владимировна, явно по его вопросу: до него донеслось «прочитал целиком», «смотрел на руки», «не дотянулся». В порядке уменьшения радости от произнесенного. Впрочем, Роман решил, что с тестом справился неплохо, наивно было думать, что он смог бы пройти его на сто процентов. Новый тестировщик с минуту смотрел на мониторы, после чего сообщил сидящему в кресле Гончаренко вердикт:
– Неплохо. Даже очень хорошо.
Он одобрительно кивнул Роману. Учтивость, плавные движения… Официантом что ли работал раньше? Обычная история, если приезжий. Или студентом мог подрабатывать.
– Твёрдая пятёрка.
– Это много или мало? – спросил Роман.
– Это более чем достаточно для должности, на которую вы претендуете. Онейрогномика на пять баллов означает, что вы можете видеть сны, создаваемые нашей корпорацией, осознавая, что спите. Причём тратя на это значительно меньше усилий и лучше контролируя своё поведение, чем те, у кого три или четыре балла. Но и с тремя баллами сновидцы у нас тоже работают.
– А какая вообще шкала у онейромантии? – заинтересовался Роман.
– Онейрогномики, – улыбнулся Я. Зотов (Ян? Яков?), – онейромантия – это ближе туда, к некромантии и спиритизму. А шкала десятибалльная. Ноль – человек не запоминает даже свои сны, чужие видеть не может даже на сильном оборудовании, не способен к осмысленному сновидению. Или вообще не видит сновидений, но это уже крайне редко. Обычно, если кто-то говорит, что не видит снов, это означает лишь то, что он их не запоминает. К нулям относят где-то десятую часть человечества. Один-два балла – низкий уровень. Около половины людей имеют именно такой. Смотрят сны, но работать сновидцами для них – сущее мучение. Тратят слишком много сил, если пробуют себя в осознанном сне. Особенно единички. Двойки раньше у нас работали, но долго не выдерживали – уставали сильно, спали на работе слишком крепко, переставали запоминать сны, не «просыпались» во сне. Сейчас мы принимаем сновидцами начиная с троек. Они способны примерно на то же, что и вы, но им это даётся сложнее. Таких, имеющих от трёх до пяти баллов, процентов тридцать. Этот уровень считается средним. Но это для нашей области науки, конечно. Формально он выше среднего.
– А дальше?
– Шесть–семь – это высокий уровень. С таким уровнем можно стать архитектором снов. Имея в вашем возрасте уровень пять, вполне можно развить его до шести. Если бы начали в детстве, то и до семи можно было бы. С таким уровнем можно создавать свои осмысленные сны, изменять пространство и физические законы внутри сна.
– С шестью баллами я достал бы до лестницы?
– Совершенно верно, – понял вопрос Зотов и продолжил, – восемь–девять баллов почти не встречаются. Это выдающийся уровень. Ловцы снов. В мире, может быть, всего несколько десятков, от силы, сотен людей с такой онейрогномикой. Большинство из которых, заметь, не выявлено. Они могут такие штуки со снами вытворять, что мама дорогая! – Зотов вдруг перешёл с учтивой плавной речи на шутливо-восторженную. – Могут уснуть в своем сне, а переместиться – в чужой, схватить носителя и перенести его в свой сон. Или взять и объединить сны нескольких людей. Представь, ты, к примеру, во сне гуляешь по берегу, а девушка твоя смотрит сон, где она плывет на корабле. И тут бац – корабль подходит к берегу, где ты гуляешь, и вы смотрите дальше один сон. И помните его потом после пробуждения. Всю жизнь, как правило, – закончил он на лирической ноте.
Беседа на самом интересном для Романа месте прервалась появлением в комнате Ларисы Владимировны.
– О, вы уже проснулись, Роман Игоревич. Ярослав Николаевич сказал, что у вас хороший уровень. На этом пока всё. Мы вам позвоним. У нас есть ещё несколько кандидатов на эту вакансию.
Роман попрощался, но задержался в дверях.
– А десять баллов? – обратился он к Зотову.
– Такого ещё не наблюдалось на практике. Но, чисто в теории, это полный контроль над любыми сновидениями.
– Спасибо. До свидания.
Гончаренко хотел добавить «Надеюсь, ещё встретимся», но получилась только небольшая пауза. Он улыбнулся и вышел из кабинета.
5
Из воспоминаний Романа выдернул резкий автомобильный гудок. Задумавшись, он не обратил внимания, что идёт не по тротуару, а по проезжей части жилой зоны, застроенной сорокаэтажными человейниками. Обычное дело, казалось бы, все тут так ходят – машин немного, и ездят они медленно, но водитель просто кипел.
– Вот чё вы все тут прёте! Вам тротуар нахера сделали? – и присовокупил ещё чего-то матерного.
«Какие ещё «мы»-то?» – подумал Роман. Что за дурацкая привычка у людей причислять его к каким-то множествам. Вступать в перепалку ему не хотелось совершенно. На водителя он не злился. Привык. Люди очень раздражительны. Всегда и везде. По-отдельности, вроде бы, ничего, а если мерить среднюю температуру по дурдому, то очень заметно. Его контора – исключение. Водитель орал из иномарки, это означало, что автомобиль, вероятнее всего, очень старый – новых Рено не появлялось уже больше двадцати лет. А, значит, проблемы с ремонтом, запчастями… Всё это душевного спокойствия не добавляет. Роман молча перешагнул невысокий заборчик и продолжил путь по тротуару. Идти оставалось не больше получаса.
Роман не застал тех прекрасных времён, о которых вспоминают старики и вообще те, кто постарше. Самые старые вспоминали СССР – где все равны, у нас наука, культура и большая территория. Больше, чем сейчас, хотя мы по-прежнему самая большая страна в мире. Но в магазинах почти ничего не было.
Потом «прекрасные девяностые», они же «лихие девяностые». Где из плохого – бандиты и безработица, а из хорошего – можно было говорить что хочешь, выборные мэры и губернаторы, независимые СМИ, а мы со всеми дружим.
Дальше – тучные нулевые, когда каждый мог взять в кредит машину, можно было и квартиру даже купить, а если постараться, и по миру немного поездить. Правда, нас все потихоньку перестают любить.
Потом всё похуже стало. Небольшие конфликты на границах, потом конфликты побольше, потом совсем побольше – и нас вообще никто больше не любит. В это время примерно Роман и родился в интеллигентной семье библиотекарши и прокурора, который в тот же год куда-то испарился. Как говорят, тогда многие думали, что наш главный союзник – Китай. Дальнейший ход истории показал, что напрасно. Потому что всем понятно, что Дальневосточная Республика сама по себе никогда бы от нас не отделилась. Это всё китайцы. И сейчас они там всем управляют неофициально. Хотя, не так уж и неофициально, если у них вице-президент – китаец. Но в целом границы свои мы почти сохранили, небольшие территории на юге, да на западе какой-то кусочек не в счёт. Курилы и Сахалин Японии отошли, но это логично, это же, получается, с другой стороны от РДР. Как его удержать-то было?..
Европа, к слову, тоже смутное время с трудом пережила. Европейский союз же раньше больше был. Северный альянс и Речь Посполитая в него тоже тогда входили.
В конце концов, когда у нас сменилась власть, обстановка стала стабилизироваться, но на нас всё равно смотрели с подозрением и дела с нами вести опасались. Контакты с другими странами стали минимальными. Варились в своем соку. Все вокруг торгуют: Китай с Европой, Европа с Америкой, Африканские штаты с Китаем… А мы восстанавливаемся. Как будто. А на самом деле выживаем. Учимся рассчитывать на собственные силы, как тогда говорили. Роман тогда маленький был, но кое-что уже понимал. Думал, во всяком случае, что понимал.
Новая власть решила ввести демократию, выборы, журналистику восстановить и всё такое, что в подобных случаях полагается. Само собой, для той власти выборы стали последними. А вот для пришедших потом всё только начиналось. Потому что они как пришли, так до сих пор и сидят. А всем пофиг. Потому что меняй – не меняй их, а изменить что-то пытаться уже поздно. Отстали мы. Однажды, когда Роману, тогда ещё Ромке, было девять, к их мальчишеской компании подсела пара мужичков, подпивших слегка. Безобидные, просто поговорить хотелось с молодёжью. Оказались военными, рассказали, что были попытки прощупать РДР (мужички её жителей «дырками» называли) на предмет военной состоятельности. Проводят они, значит, учения возле Байкала, и тут к границе подкатывают, значит… роботы! Роботы китайские. Не, не терминаторы какие-нибудь, а на колёсиках, на гусеницах, летучие тоже – маленькие, но по вооружению видно, что разнесут наших в щепки. Им-то что, они, китайцы, этих машинок ещё наклепают, а нашим бабам столько не нарожать. В общем, вывело командование оттуда наше невеликое войско от греха.
И вот, с тех пор на востоке в армии роботы, на западе роботы, а у нас – люди. А так уже особо не повоюешь.
И вот казалось бы – отвлечься нужно от этого всего: от прошлых обид, реваншей и самокопания, да заняться чем-то полезным, наукой, там, или в сельское хозяйство удариться… Но мы ударились в депрессию, ну и в криминал и коррупцию, само собой. «Сороковые девяностые» – так прозвали наше время по однажды произнесённой фразе какой-то старушки-политолога.
Если задуматься, у правительства особо и вариантов развития не было. Режим установился, как говорят, гибридный. С одной стороны, СМИ жёстко не жмут. Бывают, конечно, эксцессы, но в основном власть усвоила уроки предыдущих лет, когда правители совершенно потеряли обратную связь с регионами. СМИ дожали до такого, что там сплошной позитив, даже про самое безобидное писать боялись. Из центра запрос, как, мол, дела у вас – «Всё прекрасно!» Они в спецслужбы, армию – «Всё прекрасно!» А всё гнило. Будь хоть какой завалящий сайтик, который позволил бы себе написать что-то объективное, может, и РДР не отделилась бы. Регионы получили некоторую самостоятельность, выборных губернаторов, распоряжение налогами, и ещё разные вольности по мелочи.
С другой стороны, власть-то не меняется. Люди как-то и не особо против, все понимают, что сделать-то ничего нельзя, меняй их или не меняй. Углеводороды наши никому не сдались, везде уже солнечные батареи и мирный атом, научно и экономически отстали мы безнадёжно, будем выживать потихоньку. Зато войны нет. Но определённые минусы от этого понимал даже неискушённый в политике Гончаренко.
Единственная сфера, где мы по-прежнему мировой лидер, – это онейромейкинг, создание искусственных снов. На нашу власть это упало как манна небесная, когда Циолковский представил им возможности, открываемые его институтом.
Спустя год из небольшой столичной фирмы Oneironica, производившей приборы для улучшения сна и запоминания сновидений, вырос первый корпус госкорпорации «Фабрика снов». В интернете и по телевидению стартовала массированная рекламная кампания продукции Фабрики – синтетические сновидения и оборудование для их просмотра. Продукция фабрики быстро завоевала сердца и мозги людей. На сайте компании стремительно расширялся раздел для скачивания сновидений – из одной странички с парой десятков снов он вырос до каталога по рубрикам: семейные, ностальгия, богатство и слава, исторические, научные, военные, развлекательные, ужастики, розыгрыши…
Жители большой печальной страны заказывали в основном что-то лёгкое и позитивное, ну и детские сны, конечно. Людей теперь всё меньше волновала экономика, коррупция, экология и всё остальное, реальное. Ведь до?ма – недорогой комнатный сонник на прикроватном столике, а в нём уже готов к трансляции закачанный днём сон, в котором Серёжа уже не неудачник, в тридцать пять живущий с мамой, работающий на худшей работе из всех существующих, некрасивый и неумелый, а храбрый рыцарь Сергио, везущий своей прекрасной Генриетте изумительный шарф из тончайшей ткани, захваченный в Иерусалиме в походе за Гроб Господень.
Хорошие заказы шли и от государства. Для Минобороны ФС готовила сны имперские, патриотические. А, к примеру, министерства образования и труда заказывали сны о героических представителях непопулярных профессий, чтобы увеличить приток желающих на безденежные вакансии. Бизнес делал подписку на мотивирующие и проактивные сновидения. Появились первые заказы из-за границы.
Дела у Фабрики снов шли прекрасно. Сновидения стали новой нефтью.
6
Бассет Винт, как всегда, встретил Романа радостным лаем. Новый распорядок работы хозяина ему нравился куда как больше. В последнее время они намного чаще слонялись по городу, Винт нюхал углы, незаметно от хозяина подбирал съедобный мусор, валялся в траве и ходил, ходил, ходил, таща за собой своего человека. Но ночью, когда за хозяином закрывалась дверь, становилось тоскливо и одиноко. Звуков теперь было больше, и, что особенно пугало, среди них много незнакомых. Поэтому радость от утренних встреч была даже громче, чем вечерние до переезда в Москву.
Когда пёс услышал отворяющийся лифт на его этаже, уже знал – это его человек. И приготовился встречать. «Чудище огромно, стозевно и лаяй!» – крикнул в ответ на лай Роман и повалил бассета на спину. Потом быстро схватил рулетку, надел на Винта ошейник и вместе с ним вышел из квартиры-студии.
Чем Роману особенно нравилась работа, так это массой свободного времени. Ведь его работа, по сути, заключалась в том, чтобы явиться на Фабрику, поспать шесть часов, а после пересказать сон. Некоторым сновидцам требовался дневной сон – если шести часов не хватало, или усталость не снималась. Или если халтурили, тратя на просмотр сна час-два, а остальное время проводя в общей комнате релаксации. Но Гончаренко обычно спал 5-6 часов, с его-то пятью баллами просыпался бодрым; если позволяла погода, шёл домой пешком, гулял с Винтом подолгу, и вообще на всё времени хватало.
Коллектив новому сотруднику тоже нравился. Ребята молодые, активные, с разнообразными интересами, как правило, с высшим образованием или творческих профессий. Не без исключений, конечно. Например, Леночка. Роман обратил на неё внимание с первого дня: симпатичная блондинка, невысокая, но с красивой фигурой, общительная. В первую встречу сделала Роману кофе и рассказала некоторые особенности работы, о которых не упомянул Варданян. Но когда Роман однажды решил проводить Леночку до метро, ему удалось заглянуть поглубже в её внутренний мир. Выяснилось, что внутренний мир Леночки весьма неглубок. Нет, Роман не сказал бы, что она тупа как пробка. Просто интересы у нее оказались ну очень уж ограничены. Он пробовал заговорить с ней о науке, искусстве, политике, но не находил понимания. Леночка упорно переводила разговор на пересказывание приключений своих знакомых, какие-то старые школьные и институтские истории… Возможно, они даже были интересными, но дело усугублялось тем, что между ними она периодически вставляла странную лингвистическую конструкцию – «тыры-пыры, четыре ды?ры». Имело ли это какое-то значение, что это были за таинственные ды?ры, Гончаренко думать уже не хотел. Дойдя до метро, он дружески помахал ей и отправился домой, попутно изгоняя из головы засевшие там четыре ды?ры.
Из десяти сотрудников отдела, не считая его руководителя, Роман сблизился с тремя: Егором Коптевым, Сергеем Марковым и Адолат Набиевой. Объединяло их прежде всего вредное пристрастие к никотину. Поскольку только лишь они вчетвером какое-то время проводили в небольшом скверике на крыше своего корпуса перед работой и после, это постепенно образовало между ними более прочные связи, чем у других сотрудников. Хотя за границы стен Фабрики снов их отношения не выходили. Плюс к тому все они были «пятёрками», поэтому после просмотра очередного сна поднимались на крышу, а не пытались снова заснуть, уже без задания, как делали «тройки», и чуть реже «четвёрки».
– Эй, сосед! – недалеко от дома Романа окликнул высокий сухощавый мужчина с седеющей головой. Дядя Женя, сосед. – Есть время? Поболтать хотел.
Евгений Вишневецкий – известный в Одинцове городской сумасшедший. На самом деле почти никто его за сумасшедшего не держал, но Евгений любил представляться именно так. Вишневецкий проводил пикеты возле городской администрации, периодически объявлял митинги и манифестации, на которые приходило семь-восемь его сторонников. Время от времени его задерживала милиция, но отпускала сразу или на утро – опасности в нём они не видели.
– Сейчас подойду, дядь Жень, кофейка куплю. С работы только.
– Добро.
Роман с Винтом зашли в чистенькую кофейню. Женщина за стойкой неодобрительно посмотрела на собаку, обнюхивавшую барный стул, но промолчала – клиенты сейчас нужны всем. Роман взял чёрный кофе и маленькое печенье для Винта.
– О чём поболтать хотели, дядь Жень?
– А можем присесть?
– Ой, простите, никак нельзя. Только вышли на прогулку. Если сядем, Винт с ума сведёт.
– Может, тогда я с вами пройдусь?
– А давайте на площадку пойдём. Я там Винта отпущу, а мы на лавке посидим.
Вишневецкий согласился, и они втроём направились на собачью площадку минутах в десяти от их дома. На полпути Винт деловито отошёл с дороги к дому, покрутился, и пристроился по серьёзному делу. На балконе второго этажа тут же показалась всклокоченная пенсионерская голова.
– Больше места не нашлось? Почему сюда ходить нужно? Кто убирать за вами будет?
– Так я уберу, – Роман показал старушенции контейнер с пакетами на рулетке. Достал один, и парой ловких движений подтвердил свои намерения.
– Всё равно! – верещала бабуля.
Романа логика хозяйки балкона ввела в недолгий ступор.
– То есть как это всё равно? Если всё равно, могу обратно положить, – предложил он.
– Туда ходите! – Старушка показала рукой на противоположную от тротуара полоску газона, после чего раздражённо отвернулась и, как кукушка из часов, скрылась в дверном проёме.
– Видишь, Ром, не ожидают даже, что человек может за собакой убрать, – прокомментировал Вишневецкий и добавил, – а ты молодец.
– Мне тут однажды пакет не разрешили выкинуть, – поддержал тему Гончаренко, – сказали, что урна только для жильцов дома. Но когда предложил обратно выложить, разрешили в последний раз.
Они перешли дорогу и дошли до площадки. В такое время здесь никого не бывает – хозяева на работе. Винт убежал проверять территорию, а представители человечества устроились на лавке.
– Так вот, Роман, – осторожно начал Вишневецкий, – меня тема снов интересует. Хочу лучше в этом вопросе разбираться. Можешь мне некоторые вещи объяснить?
– Что-то могу, но некоторые вещи не могу рассказывать – я документ подписывал при устройстве. Если не секрет, расскажу.
– Это да, конечно, Ром, – быстро затараторил активист, – мне секреты не нужны. Просто чтобы разбираться получше. Вот, например, как ты там сны создаёшь?
– Я не создаю. Создают архитекторы. Наш отдел тестирует. Мы просматриваем сны и делаем отчёт.
– Для этого нужно какими-то специальными знаниями обладать?
– Скорее способностями. Не каждый может запомнить сон, который видел. И, особенно, в деталях его описать. Для этого желательно понимать, что спишь, и видеть детали, оценивать, как сон адаптируется к конкретному человеку.
– А научиться нельзя?
– Немножко можно. Но сильно природный уровень не увеличить. А вы попробовать хотели?
– Я, как бы это сказать, Ром, по другую сторону баррикад. Мне кажется, что от ваших снов вреда больше, чем пользы. Только ты не подумай чего, на отношении к тебе это не сказывается. Вы работаете. А есть те, кто принимает решения.
– А почему вы считаете, что от снов может быть какой-то вред? Никакого вреда не доказано.
– Это-то понятно. Я о другом размышляю. Вот посуди сам: раньше люди больше всего заботились от том, чтобы сделать жизнь лучше, денег заработать, детей выучить, дом построить, дерево посадить. А сейчас? Люди хотят хорошей жизни во сне. Производительность труда падает, на выборы никто не ходит, на митинги опять же…
– Ой, дядь Жень, тебе лишь бы на митинги.
– Ром. Я понимаю твой скептицизм и даже его во многом разделяю. Поверь, у меня нет иллюзий, что смогу что-то изменить. Но я занимаюсь всем этим, потому что иначе не могу. Такова уж моя натура.
– Да я не смеюсь, я вашу позицию уважаю. Просто тоже не верю в результат… Так что о снах?
– Вот я и говорю – люди работают, много работают, но результата своего труда не видят. Точнее, видят лишь во сне. И ситуация получается выгодная всем – население довольно, что хотя бы во сне живёт счастливо, а власть – что люди перестают чего-то от неё требовать. А ты знаешь, сколько люди тратят на сны?
– Честно говоря, не очень. У меня рабочий аккаунт на FS Store, почти всё бесплатно. Хотя я и не пользуюсь почти.
– Восемьдесят три процента взрослого населения тратят на синтетические сны от трети до двух третей своего дохода! – Вишневецкий показал Роману экран старенького покоцанного смартфона, на котором светилась статья с сайта «Осьминог». – Они же качают из населения все доходы обратно в бюджет! Вот скажи мне, Ром, какова себестоимость создания сна?
– Понятия не имею. Я не специалист в этом.
– Да почти никакая.
– Ну так-то у нас оборудование научное дорогое. И люди работают.
– И сколько у вас работников? По открытым данным пара тысяч человек. А покупателей у вас сто миллионов.
– Спорить не буду, не знаю.
– А подскажи, почему один и тот же сон нельзя постоянно смотреть? Почему пять-шесть раз посмотрел, и можно стирать – уже не сон, а белиберда какая-то, и не цепляет по-настоящему, и забываешь сразу?
– Тут, как мне объясняли не в сновидении дело. Просто наш мозг со временем уже не так ярко реагирует, как в первый раз.
