Напомню, что собирали на плацу, тех, кто сдал экзамен на «два». Военный мне ответил примерно, как в легендарном фильме Ивана Охлобыстина «ДМБ»:
– Нет препятствий патриотам! Я сейчас схожу в приемную комиссию, заберу твое личное дело, куплю билеты на вечерний поезд «Москва – Санкт-Петербург». Можешь собирать пожитки и дуть на электричку до столицы.
Действительно, вечером на Ленинградском вокзале вдали от посторонних глаз стояла группа подростков, желающих поступить в Санкт-Петербургское высшее зенитное ракетное командное ордена Красной Звезды училище. Я все-таки узнал, куда я ехал поступать.
Кстати, запомнилась фраза, которую кинул напоследок курировавший нас курсант, когда я сказал ему, что еду в Питер:
– Что ни делается – все к лучшему!
Немногословно, но эта фраза, пожалуй, стала девизом всей моей жизни.
А тем временем, когда мы подъезжали к городу-герою Ленинграду (тогда уже Санкт-Петербургу), на территорию училища в Рязани в гости к абитуриенту Вольченко пришли дядя и папа.
– А он уехал в Питер. В зенитно-ракетное училище.
Дяде было пофиг, типа «баба с возу…», а отец был в гневе:
– Увижу – голову свинчу…
ГОРОД НАД ВОЛЬНОЙ НЕВОЙ
Колеса заскрипели о рельсы, выплюнув сноп искр на промасленную землю – утренний поезд из первопрестольной прибыл на вокзал Северной столицы. Продравшие мутные очи бывшие автомобилисты и будущие ракетчики с большого бодуна выходили из плацкарта.
Питер – есть Питер. Погода была обычная – морось и туман, так и подбивала вмазать помаленьку. Я и вмазал, что осталось в котомке. Мои порывы за следующей порцией алкоголя были жестоко и неблагодарно пресечены товарищем, который был назначен старшим среди нас:
– Ну, бля, уже хватит!
Не помню, доучился ли в училище этот «член общества борьбы за трезвость», не важно это уже, хотя в то тяжелое утро все мысли с проклятиями были обращены в его адрес. Шибко правильный он был.
Прибыли, как «покупатель» нам и обещал, в центр города – на станцию метро «Горьковская». Тогда она еще была не похожа на коровье вымя внутри и НЛО снаружи. Кстати, это мой однокурсник Андрюха «Никита» Никитин в нулевых годах (когда уволился из армии на гражданку) приложил свою мускулистую руку при изготовлении элементов декора обновленной станции. А в те годы это был крепкий монолит сталинской эпохи.
Как я уже сказал, что хоть на дворе и стоял месяц июль, погода была чисто питерская. А может это показалось изза возлияний, которые происходили у нас в дороге. А дорога другой и не могла быть. Ведь мы, семнадцатилетние подростки, только оторвавшиеся от родительской сиськи, почувствовали вкус свободы, когда были предоставлены сами себе. А всё потому, что офицер, который обязан был нас сопровождать к училищу, где-то потерялся на просторах столицы нашей Родины, возложив свои обязанности на старшего из нас.
«Горьковская» девяностых, как и любая другая станция Петербургского метрополитена, поразила обилием ларьков со всевозможной снедью и алкоголем близ нее. Моя душа очень желала еще поправить пошатнувшееся здоровье, поэтому я все же ухитрился незаметно приобрести в ближайшей палатке бутылку водки. Почему-то на всю жизнь врезалось в память ее название – «Менделеев».
Наш старший, увидев, что я купил алкоголь, культурно попросил его отдать (видимо, боясь получить по лицу), мотивируя это тем, что негоже приходить в первый день в училище подшофе. Он пообещал мне ее вернуть, когда мы обустроимся на новом месте. Естественно, это не произошло.
Позже он уверял, что подарил ее старшине, чтобы решить какие-то бытовые вопросы. Но мне кажется, что он ее выпил под одеялом. Так Дмитрий Иванович со своей периодической системой, из элементов которой можно было сложить нехитрую формулу С2Н5ОН, безвозвратно испарился, не приведя нас в тонус.
Училище оказалось всего в паре сотни метров от метро. На КПП стоял дежурным строгий старшекурсник:
– А че вы сюда приехали? Все абитуриенты у нас живут в учебном центре под Красным Селом.
А ведь «покупатель» ничего не сказал нам про это. Несолоно хлебавши и до сих пор не познакомившись с Менделеевым, мы выдвинулись назад к метро, чтобы доехать до Балтийского вокзала, а там на электричке до станции «Можайская». В пути нам предстояло провести минут сорок, я это время даром не терял и всю дорогу нашему старшему предлагал «бахнуть». Но он был неподкупен.
С горем пополам добрались до станции назначения. На перроне в воздух нам никто чепчики не бросал. И в целом людей здесь не было, окромя каких-то бабушек с корзинками да сумками-тележками. Для меня до сих пор остается неразгаданной шарадой: куда эти старушки со своими котомками на колесах каждое утро едут в вагонах электричек и метрополитена, толкая рабочий люд.
Никаких учебных центров и воинских частей не было замечено на горизонте – одни покосившиеся лачужки – с одной стороны и огромная гора – с другой.
Вот и приехали! Начали вкрадываться тревожные мысли: а туда ли мы путь держали? К тому же, предательски журчал живот: со вчерашнего дня ни маковой росинки, кроме… Да и «кроме» уже начинало отпускать.
Вдруг, по велению судьбы, на горизонте появился бравый военный. Полустроевым шагом с дипломатом в руке он целенаправленно дефилировал в сторону станции, прямо к нам в объятья. «Не иначе, офицер» – подумали те из нас, кто уже немного разбирался в званиях и погонах.
Офицер подошел к нам и окинул отцовским взглядом, в котором читалось одновременно превосходство и забота. Ведь человек, который проучился четыре-пять лет в военном училище, за версту видит своих потенциальных питомцев.
– Извините, пожалуйста, будьте любезны, а не подскажете ли вы нам дорогу к зенитно-ракетному училищу?
– А почему бы и нет!
Бравый военный отработанным полководческим жестом махнул рукой в ту сторону, откуда мы только что приехали на электричке.
– Идете по дороге вдоль железнодорожных путей, доходите до переезда, там увидите озеро. Дальше ваш взор упрется в красивые ворота – это и есть ваша будущая Альма-Матер. С поправкой, кто пройдет тяжелейшие испытания математикой, русским языком, физической культурой и профотбором. А там уже и лейтенантские звезды не за горами.
Конечно, офицер не говорил с нами так витиевато, а просто показал дорогу. Уже позже, обучаясь в училище, мы поближе познакомились с этим товарищем. На лекциях у этого педагога я гадал, куда же делась его любвеобильность к человеческой расе, и как справедливо выражение, что первое впечатление обманчиво. Но не в этом суть.
Всеми правдами-неправдами мы добрались до указанной точки на местности – большим обшарпанным воротам с облупившейся красной звездой. У входа стоял боец, который, увидев нас издалека, принял статную позу бывалого.
– Пожрать есть? Или бухнуть?
– Откуда? Сами голодные – с Рязани едем поступать в училище.
– Ну, тогда вам не сюда. А пройдете вдоль забора, увидите там калитку и оборванца вроде вас – это и есть ваше
КПП.
Пошли дальше. И вот она – калиточка – и два «оборванца вроде нас». Им мы описали сложившуюся ситуацию, после чего один из них изъявил желание нас отвести в полевой лагерь.
Извилистыми лесными дорожками по вспучившемуся асфальту мы шли вдаль, изредка встречая на пути полуразрушенные строения. При подъеме в горку, провожатый с серьезным видом знатока из передачи «Что? Где? Когда?» акцентировал наше внимание на какой-то каменной конструкции, поросшей мхом, кустарником и деревьями:
– А это наша достопримечательность – беседка самой Екатерины или Елизаветы – точно не помню.
Была ли там Императрица когда-нибудь, я не знаю. А если и была, то для какой-такой надобности ей воздвигли беседку посреди леса? Непонятно. Но байка – есть байка.
Недружным строем мы дошли до расположения полевого лагеря. Так наименовались ряды покосившихся бараков с выбитыми стеклами и пара кирпичных строений, являющихися складскими помещениями.
По окрестностям бродили ребята вроде нас. Все они пытались придать своему лицу значительный вид. Как оказалось, мы прибыли в разгар мероприятия под громким названием «уборка территории». В это время всем необходимо было централизованно разбрестись по лагерю и собирать фантики от конфет и шоколадок, сухие ветки и окурки.
Кстати, я сразу приметил, что наиболее шустрые ребята не утруждали себя физической нагрузкой – наклонам вперед, а просто ходили с палкой, которой затрамбовывали отходы жизнедеятельности в размякший от дождей грунт. Позже я понял, что это было первое проявление военной смекалки. Наверное, все, кто ходил с этими деревяшками, стали великими полководцами, а маршальский жезл в то время им заменяла палка-копалка. Честно сказать, данное действо меня слегка обескуражило. Еще бы! В Рязани нам чуть ли не пятую точку лизали, а тут непонятные жилищные условия и использование дармового детского труда.
Дежурный офицер, поприветствовав, начал распределять нас по взводам. Я по воле случая и шариковой ручки военного попал во второй взвод. Собственно, в нем я и остался до окончания училища…
И НЕ ГРАЖДАНКА, НО И НЕ СЛУЖБА
Нашу группу, приехавшую из Рязани, любезно (по наставлению офицера) согласился расквартировать один из наших «соплеменников», который прибыл на пару дней раньше, поэтому уже считал себя бывалым.
Подойдя к жилищу, в котором нам предстояло провести несколько недель, я опешил… Данное строение представляло из себя здание цвета взрослой неожиданности, которое было сконструировано из рассохшихся досок. Покатая крыша сооружения доходила до земли, вследствие чего по бокам окон не было, они находились лишь на фронтонах, зияя там и сям черными прогалинами разбитых стекол.
Внутреннее убранство расположения (так это называлось) было похоже на жилище Спартака и его команды. По обе стороны от центрального прохода стояли колченогие кривые и трижды перекрашенные кровати. По эстетическим соображениям они уже не годились быть на территории училища и поскрипывать под телесами курсантов на улице Мира, поэтому были высланы в Учебный центр, чтобы постанывать под абитуриентами.
Позже был случай с этими кроватями. Два абитуриента от скуки и от небольшого ума решили поспорить: у кого пролезет голова в решетку спинки кровати. Поспорили – разбили! Первый оказался более юрок (а может быть, заранее смазал уши подсолнечным маслом), но, прошмыгнув между прутьев, он так же легко вынырнул. Его оппонент был тучнее. Засунув свою буйную головушку в решетку, вытащить ее он не смог – уши-локаторы мешали протиснуться назад.
Как всегда в подобных случаях бывает, вокруг образовался кружок умных советчиков. Кто-то предложил намылить уши – не помогло. Кто-то – перевернуть его на спину и в такой позе вытащить на свет – не помогло. Разгибание прутьев тоже не привело к успеху, видимо, тогда еще мало армейской каши было съедено.
Вот так стоял этот бедолага, как конь в стойле: ноги на полу, а голова на кровати между прутьев. Но на его счастье в это время в расположение зашел заместитель командира взвода: высокий широкоплечий блондин, который уже достаточно понюхал пороху, послужив в армии (до сих пор остается тайной в каких войсках он служил), не чета нам – вчерашним школярам. Отработанным богатырским движением, играя мускулами, он разогнул железную конструкцию и высвободил застрявшего товарища. Быть может он свою срочную службу проходил в недавно созданном Министерстве, руководил которым тогда нынешний Министр обороны.
Так состоялось мое первое знакомство с человеком, который стал на четыре года отцом и матерью для более чем ста человек – будущим старшиной Саней Фризеным.
Но продолжу про бытовые условия полевого лагеря. А их просто не было. Какие-то полуразвалившиеся тумбочки и табуретки находились между кроватями. В углу каждого барака согревала своим теплом печка-буржуйка, дрова для которой мы собирали в ближайших лесопосадках. К счастью, был июль месяц и поэтому пользоваться этим чудесным агрегатом приходилось редко, лишь после дождя – для того, чтобы просушить нашу обитель.
Около каждого домика находилось диковинное приспособление, которое я прежде не видел. Оно представляло собой деревянный помост, куда ставилась нога, облаченной в грязную обувь, которую необходимо было очистить при входе в помещение. Предлагалось это сделать странными приспособлениями: куцей щеткой, в которой осталось щетины, как волос у Дмитрия Нагиева на голове, либо выструганной палкой-копалкой, или же кисточкой, изготовленной из лоскутов нашинкованной старой шинели. Каждый входящий должен был использовать эти чудные предметы, дабы не вносить красносельский чернозем в жилище.
С первых дней нас начали ненавязчиво приучать к суровым военным будням. Все офицеры и курсанты-старшекурсники, которые были помощниками командиров взводов, желали нас постоянно построить. И мы строились. Даже в столовую мы начали ходить строем. Она находилась где-то в километре от наших хижин и относилась к ДОУПу (дивизион обеспечения учебного процесса – воинское формирование, которое пыталось обеспечить учебный процесс курсантов в Учебном центре).
Однажды, шествуя в шеренге своих товарищей на прием пищи, сквозь шарканье кроссовок и кед, я уловил глас человека, взывающего меня к ответу. Обернувшись, я увидел Сэма! Как оказалось, он провалил экзамены в Рязани и тоже приехал, чтобы стать мастером зенитного удара. Недолго думая, я без спроса покинул строй, чтобы «поручкаться» со своим товарищем, за что получил нагоняй от командования.
СВЕЖО ПИТАНИЕ, ДА ГАДИТСЯ С ТРУДОМ
Гастрономические изыски в армии девяностых годов были непривычны для организмов вчерашних школьников, которые еще пару дней назад кушали мамкины пирожки с ливером и бутерброды с «Докторской» колбасой. Первые дни худо-бедно перебивались, доедая последние домашние припасы, но потом все же пришлось перейти на казенные харчи…
Рацион был скуден (мягко говоря). В основном меню нашей столовой изобиловало кашами, которые при переворачивании тарелки не хотели принимать закон гравитации старика Ньютона и оставались висеть «вверх ногами». Посуда, по которой щедро размазывали половником серую субстанцию, тоже имела свой шик. Окислившиеся до черноты гнутые алюминиевые тарелки, оскалившиеся двумя (в лучшем случае тремя зубами) вилки, и скрученные в «бараний рог» ложки с выцарапанными надписями «ДМБ-93», «Латуза – сила!», или «Ищи сука мясо» – это были повседневные предметы сервировки в нашей трапезной.
Темные разбухшие макароны с водянистой жижей (подливой) и горячий кисель, обжигающий небо, были представлены на нашем столе ежедневно. Про мясо я вообще не веду речь, оно было редко и состояло в основном из хрящей и сухожилий…
В то сказочное время для себя я открыл очень интересное блюдо. В меню оно называлось по-домашнему просто – картофельное пюре. Но это было не то пюре, что мы привыкли вкушать в родительском доме – золотистые клубни превращенные деревянной толкушкой в воздушную массу, от души сдобренную молоком, сливочным маслом и сверху густо усеянную порубленной зеленью. Это был порошок серого цвета из высушенной картошки, залитый крутым кипятком. До этого я даже не подозревал о существование такого продукта питания, хранящегося на складах НЗ (неприкосновенный запас) в больших десятилитровых жестяных банках. Данная масса источала запах нестираных носков и больше походила на клейстер, которым мы с родителями в советское время клеили обои в квартире.
ХХХ
В то время никаких «Ролтонов» и «Дошираков» еще не было. Мы даже и представить не могли, что есть непонятные субстанции, которые можно заправить водой из чайника и употреблять. Даже полуфабрикаты супов не просто заливались кипятком, а доводились до кипения в кастрюле, потому как там находилось засушенное мясо, овощи и другие натуральные ингредиенты.
Начало восьмидесятых. Мама улетела в командировку, а отец после службы решил сварить мне и сестре суп из пакетов. А чтобы он был более питательным и калорийным вместо воды добавил туда молока. Но перед тем как высыпать пакеты, он не удосужился прочесть, что там находится сублимированное мясо, куча приправ, соль, засушенная зелень и много другого, что не особо сочетается с молочными продуктами. С чувством выполненного долга перед командировочной, отец разлил этот кулинарный шедевр по глубоким тарелкам. После первой же ложки мы с сестрой скривили гримасы, пытаясь показать, что такую бурду мы есть не намерены. Тем не менее, батя уплетал свое блюдо за обе щеки и нахваливал его. Сейчас я понимаю, что молочно-мясное блюдо и ему не особо нравилось, но разве мог он признать свою ошибку, ведь он был назначен главным по кухне на время маминого отъезда. Мы продолжали сидеть, молча смотря в бездонную пучину супа.
– Ну, сын, ты взрослый, поэтому если не хочешь, то не кушай, а ты, доча, еще маленькая – тебе расти надо. Поэтому пока не доешь, из-за стола не выйдешь.
До сих пор помню плачущее лицо моей сестры и звяканье ее ложки о дно тарелки. Она съела свой суп, щедро приправив его дополнительным ингредиентом – своими слезами. Кстати, отец не обманул – она и в правду сейчас выросла, может даже, благодаря той похлебке…
ХХХ
Еще один шедевр кулинарии, готовый взорвать программу «Смак» вместе с Макаревичем, присутствовал в нашей столовой. Бигус – слово, которое я здесь услышал впервые. Это была жаренная квашенная капуста. Изюминкой этого кушанья был душок, исходящий от него. Дело в том, что собирали и квасили этот овощ еще прошлой осенью, а на дворе стоял теплый июль. Все это время капуста хранилась в каких-то училищных закромах, где не особо следили за температурным режимом и чистотой консервирования. Поэтому, когда мы шли на прием пищи, то уже метров за сто до столовой знали, что именно сегодня ждет нас на обед.
Уже через многие годы я узнал, что есть такое обалденное польское блюдо с капустой, большим количеством мяса, грибами и овощами. Я даже пару раз его ел. Но человеческий мозг так устроен, что во время трапезы ассоциативный ряд неизменно возвращал меня к тому самому красносельскому бигусу.
И еще про «деликатесы», которые нам действительно нравились. Первый из них – зеленые помидоры, которые до появления на обеденном столе, неопределенное время жили в рассоле в бочках. Потом их выуживали оттуда, рубили на четыре части и перемешивали с нашинкованным репчатым луком. «Цезари» и «Оливье» рядом не стояли с этим салатом. Нам очень нравился солоновато-горький вкус незрелых помидоров и лука вкупе с хрустом их на зубах.
Следующее блюдо, заслуживающее уважение, – килька в томатном соусе. Благодаря смекалке военных поваров, эти консервы из элементарной закуски под водочку, преобразовались в подливу для перловой, ячневой или иной каши. Делали они это просто: при помощи десятка рук наряда по столовой вскрывалось несколько сотен банок с рыбными пресервами, потом все это загружалось в автоклаву, заливалось водой и доводились до кипения. И опля – соус к каше готов!
Кстати, мы старались урвать это рыбное варево без гарнира и употреблять его как суп. Кто-то даже крошил туда хлеб. Конечно, не осетрина с омарами под бургундским соусом, но тем не менее мы это ели с отменным аппетитом.
А еще всегда хотелось чего-нибудь сладкого. Тут нас спасала «пайка», но не та, что кидают зекам в окошко камеры, а своя – армейская. Она состояла из двух кусков белого хлеба, «шайбы» (пятнадцатиграммового цилиндрика сливочного масла) и столовой ложки сахара. Один ломоть намазывался маслом, сверху все присыпалось сладким песком и закрывалось вторым ломтем. Вот такое военное пирожное, которое при употреблении вместе с горячим чаем дало бы фору лучшим эклерам и наполеонам.
Поначалу всех заботил лишь один феномен наших молодых организмов – в первые три дня приема солдатской пищи никто не ходил в туалет «по-большому». Процесс дефекации был неожиданно прерван, после выхода последних варенных яичек и курочки в фольге, которые были съедены в уходящих поездах из Ейска, Смоленска, Астрахани или Рязани. Но постепенно наши желудки адаптировались к армейской кухне, физиологические процессы наладились, и все вернулось в прежнее русло.
В ЖИВОТИКЕ – СЛАДОСТЬ, НА СЕРДЦЕ – РАДОСТЬ
Безусловно, пищеварительный тракт так быстро не мог перестроиться на корню, поэтому нам все время хотелось чего-нибудь вкусненького. Тут на помощь приходил ЧПОК – небольшой магазинчик, где всегда можно было откушать лакомства, которых нет в столовой. Естественно, за деньги.
Кстати, такое предприятие общепита и по сей день есть на территории практически любого воинского формирования. Откуда взялось такое забавное название? На этот счет есть две версии. Одна из них гласит, что с началом распада Советского Союза, а, следовательно, и централизованной экономики, в стране массово стали появляться частные предприниматели, которые незаметно внедрились и Вооруженные Силы. В частях повсеместно стали открываться кафе и магазины. Аббревиатура ЧП и есть не что иное, как словосочетание «частный предприниматель», а оттуда и название ЧПОК.
Вторая версия мне более по душе. Кто-то забавы ради придумал название магазинчикам «Чрезвычайная Помощь Оголодавшим Курсантам», а народ в армии веселый, вот и подхватил понравившееся выражение. В общем, точно никто не знает, поэтому ученым мужам есть где разгуляться – покопаться в анналах истории и сделать великое филологическое открытие о происхождении этого слова.
В нашем ЧПОКе продуктовый набор был представлен в основном пастеризованным молоком и пряниками. С приездом автолавки вырастала огромная очередь из голодающих абитуриентов, отстояв которую, приятно было на солнышке завалиться на зеленую травку и смаковать сладкую выпечку с холодным молоком.
Была еще одна возможность полакомиться чем-нибудь вкусненьким, а то и купить чего запрещенного. Ежедневно отбиралась группа ребят, которая во главе со старшим отправлялась на междугородний переговорный пункт в Красное Село для общения с родителями. В настоящее время, когда по мобильному телефону сиюминутно можно позвонить в любую точку мира, это кажется забавным. Но тогда эта была единственная возможность рассказать родителям о своем житье-бытье, успехах в сдаче экзаменов, а также получить слова поддержки, которые были так необходимы сынку, недавно покинувшему отчий дом.
Но все же телефонная трубка в стеклянной будке была не самоцель похода в цивилизацию. Близлежащие к почте магазины манили яркими обертками шоколадок, бутылочными этикетками лимонада (и не только), красивыми пачками импортных сигарет.
