«ВЕТХИЙ ЗАВЕТ.
Пятикнижие Моисея.
Бытие.
Глава 1.
В начале сотворил Бог небо и землю.
Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою.
И сказал Бог: да будет свет. И стал свет.
И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы.
И назвал Бог свет днём, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один.
И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды.
И создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так.
И назвал Бог твердь небом. И был вечер, и было утро: день второй…»
Книга, которую я держала в руках, сидя в холле психиатрической клиники в ожидании приёмного времени, являлась ничем иным, как библией. И странно напоминала ту, которую я читала в давно забытом сне. Случайно или же осознанно, но я выбрала именно её: толстую, с жёлтыми, словно специально состаренными страницами, в тёмном переплёте, с имитацией текстуры кожи и золотым тиснением на обложке.
А ведь ещё недавно библия была последней книгой, которую я добровольно купила бы. В отличие от мамы, считавшей веру неотъемлемой и очень важной частью жизни, в чём она безнадёжно отстала от стремительно развивавшегося атеистического мира, я никогда не верила в бога. Когда-то в детстве она пыталась учить меня религии. Но, поскольку наше общение, как и воспитательный процесс, периодически прерывали её приступы безумия, к религии, как и ко многим другим идеям, которые она пыталась поместить в мою голову, со временем я начала относиться весьма скептически и всё чаще выстраивала собственные теории.
Я усмехнулась.
Много веков назад за подобные мысли меня бы предали анафеме, и это стало бы моим самым большим наказанием в жизни. Благо, теперь вопросы религии не требовали обязательного изучения и перешли в юрисдикцию каждого отдельного человека – спасибо праву свободного вероисповедания. Однако, попав в руки индивида, религия утратила своё значение в качестве средства взращивания коллективного сознания, как утратила свою власть и могущество церковь, более не являясь орудием массового влияния. Наверное, мы слишком далеко ушли от бога, если он вообще существовал, в сферу украшательства, формальности и ритуальности. А акт веры перестал являться таковым, переродившись в бессмысленные обряды, которые люди соблюдали, потому что так было нужно, а не потому что в них содержался глубокий, сакральный смысл. Или же в религии просто отпала необходимость, так как в наше время у правительства появилось множество других способов контролировать людские массы.
Именно поэтому в древние времена было куда больше людей, передававших слово божие. Прям, куда не плюнь – везде пророки. Их слушали, за ними следовали, им поклонялись. Они могли управлять толпами и целыми народами, имея в руках самое действенное оружие на тот момент – веру. А в нашу эпоху всех, кто называл себя пророками, считали либо шарлатанами, что часто являлось абсолютно правомерным, либо сумасшедшими. Просто теперь, в век господства знаний и логики у настоящих «Божьих людей» было гораздо меньше возможностей донести до толпы свои мысли и знания, несмотря на развитые средства связи: интернет, телевидение, радио и бесчисленное множество других… Просто им никто больше не верил, а балом правили сектанты, обладавшие ораторским искусством, коммерческой жилкой и способностью запудривать мозги слабовольным последователям. И недавнее массовое самоубийство как раз было очередным тому подтверждением. Церковных служителей я вообще не брала в расчёт, поскольку подобными людьми всё чаще двигали совсем иные цели, нежели желание нести людям истину…
Я скривила лицо, не обратив внимания, что кто-то мог застать меня за столь странным занятием.
Истину?
Какую истину?
Кто сказал, что она вообще существовала? Существование бога, например, не доказал ещё ни один учёный и ни одна наука. Так чью же истину эти пророки пытались нести несведущему миру? Не только ли свою?
Возможно.
Однако раньше слушали и принимали, а наше общество породило слишком много скептиков, смыслом жизни которых стала власть, карьера и материальное благосостояние. Тогда как прежде смыслом жизни была именно вера. Вера каждого человека во что-то большее, в возможность существования добра, в обязательность воздаяния за хорошие дела и наказания за плохие. Люди просто верили, поскольку это помогало им переносить невзгоды и закрывать глаза на свои слабости. А если на пророков, неугодных властям, объявлялись гонения, если их мучили и убивали, то им верили ещё больше.
Теперь верить перестали, но уже не пытали и не жгли, а просто прятали по психбольницам, ограждая от нормального общества. Как мою мать. И никому не было до этого дела, поскольку людям всё стало безразлично. Наверное, это был более эффективный способ искоренить ненормированную религию, ведь человека, которого официально признали умалишённым, не будут слушать и воспринимать всерьёз. Поэтому на земле с каждым днём появлялось всё больше и больше атеистов. Как цепная реакция, подобные мысли закрадывались в каждую голову. Возможно, они являлись не совсем верными, но разве влияние конкретно на меня не доказывало их действенность?..
Я оторвала взгляд от жёлтой страницы и уставилась перед собой, пытаясь понять, почему настолько глубоко задумалась о вещах, которые раньше меня совсем не интересовали. Скорее всего, потому что, невзирая на мой глубоко укоренившийся скептицизм, сложно было не стать верующей, когда каждую ночь сны посещали огненные демоны, а на кухне парили красные ангелы. И ещё мне почему-то упорно казалось, что подтекст происходивших со мной неприятностей был явно религиозный. Возможно, из-за маминого помешательства именно на религиозной почве…
– Скептицизм – самое гениальное изобретение Тёмных Сил!
– Что, простите?.. – я вопросительно уставилась на человека, который потревожил мои хаотичные мысли.
И появление которого я совершенно не заметила.
Рядом со мной на диване возник пожилой мужчина в стареньком, сером плаще, на потрёпанной ткани которого красовались непонятные разводы. Но, несмотря на грязный плащ, старичок выглядел вполне опрятно. Аккуратно уложенная треугольником седая борода украшала аристократичное лицо, бледно-голубые, воспалённые глаза и мягкий взгляд придавали ему доброе выражение, а голову венчали ровно подстриженные, белёсые волосы и небольшая лысина. На вид старику было лет восемьдесят, однако его кожа имела лишь небольшие намёки на увядание и удивляла подростковой гладкостью и ровным тоном. Да и стариком его сложно было назвать, поскольку немногие молодые люди в свои восемнадцать лет выглядели так же свежо, как он в свои предполагаемые восемьдесят.
Мужчина не походил на пациента больницы – слишком осмысленным и спокойным был его взгляд. Скорее, он пришёл кого-то навестить.
– Их главная цель – посеять сомнения в людских сердцах, – снова заговорил старик, блаженно улыбаясь.
– Извините… Я…
Я просто оторопела от такой наглости, тут же растеряв все слова!
И лихорадочно принялась придумывать, как бы мягко до него донести, что я не хотела обсуждать вопросы религии ни пойми с кем. Да с какой стати он вообще со мной заговорил?! Увидел библию в руках и решил дать совет?
Я ненавидела, когда посторонние люди лезли не в свои дела и пытались учить меня жизни. Поэтому и сама старалась не вмешиваться в чужие проблемы со своим мнением, ведь ситуацию полностью, со всеми нюансами и моментами можно было узнать, лишь попав в неё. Но, к сожалению, подобного правила придерживались не все. И иногда, например, как сейчас, сложно было спокойно поразмыслить, чтобы никто не приставал.
– Я и сама не верю! – выпалила я, со злостью захлопнув книгу.
После расставания с Ваней на душе царила гадкая пустота, а тут ещё этот фанатик привязался, окончательно испортив мне настроение. Следовало бы уйти от разговора, забиться в дальний угол, чтобы никто меня не трогал, но от слов старика я завелась с полуоборота и буквально вскипела изнутри. Наверное, сейчас он прочитает целую лекцию, а ещё лучше – как бездарные священники, начнёт кричать, оскорблять и грозиться адом, в который я попаду, если не покаюсь в своём безверии.
И ладно! Я тоже была настроена на войну! В конце концов, это было моим личным делом: что читать, о чём думать и во что верить! И в советах я не нуждалась!
– Нет, ты не атеистка, – неожиданно улыбнулся старик, заметив мой праведный гнев. – Ты не любишь внешнюю сторону религии: не носишь символов, не исполняешь ритуалов, не ходишь в церковь и не признаёшь священников, которые утверждают, что Господь наделил их властью прощать грехи людям… Но в душе ты всё равно верна Богу. Пусть не тому, в которого тебя учила верить мать. И не тому, которого описывают люди. Другому – и это правильнее.
– Вам-то откуда знать?.. – оторопело произнесла я.
Быстро разгоревшаяся ярость так же быстро и угасла под его мягким, добрым взглядом, каким обычно смотрят родители на несмышлёных детей. С секунду я не могла оправиться от шока. Я будто сидела на сеансе у экстрасенса, и он рассказывал вещи, которые были известны только мне. Старик не мог знать, о чём я думала и какими принципами руководствовалась по жизни, ведь я видела его впервые. Даже если бы он кого-то расспросил, вряд ли ему рассказали бы такие подробности, поскольку я мало с кем делилась своими мыслями. Но тогда откуда ему было это известно? И другой вопрос – зачем понадобилось собирать обо мне информацию? Я не являлась ни важной фигурой, ни известной личностью… Собственно, я была никем…
И потому оставался единственный вариант. Маловероятный, но, если я в него не верила, это не означало, что он не мог оказаться правдой…
– Вы что, читаете мысли? – спросила я, скептично сощурившись.
– В некотором смысле, – подтвердил старик мои сомнения.
Он снова улыбнулся, на этот раз открытой, светлой улыбкой, и меня поразили идеально ровные, белые зубы, которые так же не вязались с его возрастом, как и гладкая кожа. Будто двадцатилетнему юноше неумелые гримёры приклеили седые бороду и усы, натянули парик с лысиной, подкрасили красными тенями глаза и на этом успокоились, забыв про остальные атрибуты старости, от чего весь облик мужчины смотрелся неестественно. Но это могли быть и имплантаты, напомнила я себе. А пластическая хирургия в наш век творила такие чудеса, что вернуть лет двадцать молодости для неё не составляло особого труда.
– У тебя здесь родственник? – вдруг сменил тему старик, видимо, не желая раскрывать свои секреты.
– Да, мама…
– А я пришёл к знакомой. Не переживай, это очень хорошее учреждение. Здесь хорошо заботятся о пациентах.
– Я не переживаю…
– Разве? Ты ведь сомневаешься, стоит ли твоей маме здесь находиться.
– Откуда?.. – я поперхнулась фразой, крутившейся на языке.
Теперь я испытывала страх, словно разговаривала с наёмным убийцей, до этого момента методично собиравшим информацию о своей жертве, и больше всего на свете хотела убежать от него подальше. Но желание поговорить с мамой в конце концов пересилило, и я осталась сидеть на диване, надеясь, что фанатик выговорится и отстанет от меня.
– Ты поступила правильно. Так было нужно, – не обращая внимания на моё посеревшее лицо, продолжил старик.
– О чём вы? – спросила я, на этот раз действительно не понимая.
– Ты знаешь, о чём, – он сцепил руки и немного наклонился вперёд, опершись локтями о худощавые коленки, обтянутые тёмно-серой тканью классических брюк. – Есть любовь вечная, а есть земная. Иногда они совпадают, а иногда, увы, нет. Вы были честны в своих чувствах, но это была не ваша любовь, так что ты поступила правильно.
– Что?..
Страх перерос в тихий, всепоглощающий ужас.
Я смотрела на странного человека широко распахнутыми глазами, с каждым мгновением всё больше поражаясь его осведомлённости о событиях, произошедших в моей жизни. Я ведь ещё никому ничего не рассказала: ни отцу, ни матери, ни тем более друзьям, которых у меня было немного, хотя с того момента прошло уже больше недели. Ваня тоже молчал, я была в этом уверена, иначе его лучший друг давно бы позвонил с расспросами. Так что для окружающих мы по-прежнему оставались парой.
А может, старик тоже был чокнутым, как и все в этом заведении? Говорил общие фразы, подходившие к жизни любой молодой девушки, и лишь случайно попадал в точку, поскольку я сама связывала их с определёнными событиями?..
– Не суди юродивых слишком строго, – мягко изрёк он, снова прочитав мои мысли. – Богу с ними общаться проще, ведь их разум не наполнен ненужными домыслами. Конечно, не все они божьи люди, но и не все не ведают, что говорят…
– Семёнова!
Я резко повернулась к позвавшему меня санитару, и библия соскользнула с колен, тяжело стукнувшись о бетонный пол. Гулкое эхо мигом разлетелось по холлу, потревожило безмолвные стены, волной прокатилось по пустым коридорам и затихло где-то на дальних лестницах, перепугав и меня, и немолодого санитара. Я быстро кивнула ему – мол, иду – и развернулась обратно к старику, желая закончить интригующий и одновременно ужасающий разговор.
Но того рядом уже не оказалось…
Я растеряно огляделась. В довольно большом холле не было ни души, кроме меня, санитара и прикорнувшей за столом возле выхода на лестницу медсестры, которую не разбудил даже громкий хлопок. Это вновь заставило меня нервничать – старику просто некуда было деться, но он пропал так же внезапно и бесшумно, как и появился…
В памяти мгновенно всплыл образ странного человека из клуба, который неожиданно появлялся и исчезал, подобно миражу в пустыне, и словно сошёл со страниц старинных книг про древних волшебников и магов. Кстати, внешне они тоже были похожи – светлыми одеждами и седыми волосами. На этом сходство заканчивалось, поскольку лицо того человека-призрака я не разглядела в мерцавшем и переменчивом свете, а мой нынешний случайный собеседник казался совершенно обычным, если не считать слишком гладкой для его возраста кожи.
Так куда же он делся?..
– Вы Елизавета Семёнова? – спросил санитар, подойдя вплотную к единственному человеку, находившемуся в холле.
Ко мне.
За перепуганными мыслями я совершенно забыла, что он только что позвал меня. И что я даже ответила.
– Да, я… А вы не видели, куда он ушёл?..
– Кто? – мужчина уставился на меня непонимающим взглядом.
– Ста…
Я осеклась.
В здании психиатрической клиники для здоровья полезнее было молчать, даже если передо мной стоял всего лишь санитар, а не доктор Лазаревский с его злополучным блокнотом.
– Н-неважно, – чуть заикаясь, пролепетала я. – Показалось…
Я быстро подняла с пола книгу и, сунув её в сумку, последовала за тихо матерившимся мужчиной, возмущённым, что ему пришлось вести незадачливую посетительницу чуть ли не за ручку. Он открыл замок и проводил меня недовольным взглядом, после чего дверь за моей спиной угрожающе захлопнулась.
Внутри по-прежнему царили спокойствие и обыденность. За несколько дней в палате ничего не изменилось: мебель стояла на старых местах, стены удручали противно-серым цветом, а немногие мамины вещи располагались в том же порядке и лежали там же, нетронутые и неиспользованные. Даже баночка с кремом на тумбочке не сдвинулась ни на миллиметр с тех пор, как мама её туда поставила. Казалось, за столетия в этой больнице тоже ничего не изменится, и, если зайти сюда через век или два – всё останется прежним, только ещё больше одряхлеет и облупится.
Я думала, что застану маму в постели, как после последнего срыва. Но я ошиблась. Она сидела на самом краешке и что-то увлечённо крутила в руках. С порога я не смогла разглядеть, что именно – слишком крохотным был предмет. Но сейчас и не особо интересовалась.
– Мама! – воскликнула я с радостью и волнением, тут же забыв про неприятный инцидент в коридоре.
– Здравствуй, Лизонька! – она встрепенулась и подняла на меня совершенно ясные глаза. – Как хорошо, что ты пришла!
Я искренне удивилась.
Сегодня мама не выглядела уставшей или отрешённой, как прежде, а наоборот – в ней будто прибавилось энергии. Взгляд стал более осмысленным, цвет лица – посвежевшим, осанка – прямой и уверенной. Да и настроение вроде улучшилось.
Может, так подействовали лекарства?
Во время последнего курса она была подавлена и выглядела плохо, так что, наверное, Лазаревский назначил какой-то новый препарат, о чём мы с отцом пока не знали. Точнее, не знала я, ведь каждый свой шаг он должен был согласовывать с папой. В любом случае меня порадовала эта положительная перемена. Если так пойдёт и дальше, может, обещания доктора, наконец, сбудутся и он отпустит её домой?
Бросив сумку на пол, я осторожно присела рядом, неосознанно немного побаиваясь маму после того случая. Не обращая внимания на напряжённость, она нежно меня обняла, прижала к мягкому халатику в цветочек и несколько минут мы просто сидели, не шевелясь и ничего не говоря друг другу, словно не виделись целую вечность. Я вновь остро ощутила, как сильно скучала по ней всё это время и как мне её не хватало. Страх быстро прошёл, и я позволила себе расслабиться, наслаждаясь такими редкими и такими желанными материнскими объятиями.
– Что-то случилось, дочка? – наконец, спросила она, почувствовав моё настроение, отстранилась и положила руки на плечи.
Они оказались пусты, как у искусного фокусника.
– Мне так нужно поговорить с тобой, мам. Я совсем запуталась… – всхлипнула я, при этом мучаясь сомнениями, стоило ли вообще ей о чём-то рассказывать.
Хотя именно для этого я сюда и приехала. Я испытывала почти физическую необходимость поделиться с кем-то своими страхами и видениями, а также всем, что накопилось в душе. И так уж вышло, что сейчас мама являлась единственным человеком, которому я могла бы довериться и кто смог бы меня понять, ведь мы страдали схожим бредом. Я знала, что мама нездорова. Я знала, что нездорова я. Однако впервые в жизни я испытывала потребность услышать её мнение, чтобы понять, как с этим справиться. К сожалению, справиться с её безумием я не могла.
– Рассказывай, Лизонька, рассказывай, – она улыбнулась чистой, наивной улыбкой.
– Столько всего случилось за эти дни… – начала я, но замолчала, не понимая действий матери, которыми она сопровождала моё повествование.
Она нежно погладила меня по волосам, едва коснулась всё ещё нывшего виска и грустно улыбнулась, сразу став до невозможности печальной.
– Вы с Иваном расстались.
Мама сказала это так уверенно, словно по-другому и быть не могло. Я вздрогнула. Меня бросило сначала в холод: заледенели пальцы рук, онемели ноги, а по спине прокатился неприятный озноб, застряв где-то на затылке. А потом в жар: мне стало дурно, щёки запылали, а кожа покрылась испариной.
– Откуда ты знаешь? – прошептала я, прокручивая в памяти недавний разговор с пожилым мужчиной в холле. – Кто тебе рассказал?..
– Елизар…
– Что, вся больница уже в курсе?! – я подскочила и принялась мерить крохотную палату шагами, не зная, куда деть вдруг задрожавшие руки.
Нереально!
Просто невозможно!
