Людмила Лаврова "Любовь дарящие"

– Еще чего!

Мальчишка вдруг ощерился, совсем как зверек, вжался в угол, и выставил перед собой кулачки. Дуся удивленно глянула на него, а потом засмеялась. Большое тело ее колыхнулось, когда она сложила руки перед собой, пытаясь заставить себя не тронуть мальчишку, не прижать к себе, спрятав от всех и вся.

– Ты на меня –то посмотри! Разве я тебя обижу? Да и спрашивать больше не буду ни о чем. Захочешь – сам расскажешь. Где живешь ты? Может домой отвести?

– Не надо!

Ваня, выкрикнув это, как-то сжался, пытаясь спрятаться от безжалостного света фонарика, присел на корточки, и уткнулся лицом в колени.

– Нельзя мне туда.

– Почему?

– Папка… Получка сегодня…

Дуся замерла, услышав, сколько боли прозвучало в голосе Вани. Она растерянно смотрела на мальчика, пытаясь понять, что делать дальше.

– Вань… Ваня! Посмотри на меня!

Мальчик медленно поднял голову, пряча глаза.

– Ко мне пойдешь? Я одна живу. У меня тут бублики свежие и конфеты есть. Чаю хочешь?

Мальчишка молчал. Дуся не знала, что еще сказать и поэтому молчала, ожидая ответа. А услышав тихое:

– Хочу… – выдохнула и поманила мальчика за собой.

– Идем!

Дома она быстро поставила чайник, а потом загнала Ваню в ванную и долго, чтобы не сделать больнее, обрабатывала все ранки и ссадины, которые обильно усеивали лицо и руки мальчика.

– Как это ты так?

– Стекло в двери кухонной выбил. Ай!

– Потерпи! Я дую! – Дуся водила смазанной йодом ваткой по лицу мальчика.

– Щиплет же!

Мальчишка так смешно морщился, что Дуся прятала улыбку, глядя на него, но больше всего ей хотелось сейчас все-таки плакать. Как можно так обращаться с ребенком? Господи, был бы у нее сын… Нет! Нельзя об этом! Ни к чему сейчас!

Отставив пузырек с йодом, Дуся спросила:

– А мамка-то есть у тебя?

Ваня нахмурился, а потом замотал головой, болезненно охнув.

– Нет. Нету. Сбежала. Батя суров больно. Особенно, когда выпьет.

– И часто такое бывает?

– После получки всегда аккурат.

– А как же мамка тебя оставила с ним? Не забрала?

Ваня поднял на Дусю глаза, и та поразилась, сколько боли было в этом маленьком пока еще человеке.

– А куда ей? С прицепом? Самой бы справиться.

– Вань, не надо так. Она же мама твоя.

– Я знаю. Только… Бросила же. Знала, что он будет меня бить и все равно – бросила. И меня, и Машку.

Дуся напряглась, стараясь не спугнуть откровенность Вани.

– А Маша – это кто, Ванечка?

– Сестра моя.

Дуся отвернулась и закрыла глаза на секунду, потому, что голова закружилась и темнота немилосердно навалилась, грозя прервать разговор, который стал настолько важным и нужным, что, казалось, прервись он сейчас, и все… закончится сама жизнь.

– Сколько ей? – Дуся взяла-таки себя в руки.

– Шесть лет. На следующий год в школу пойдет.

– А ее… Отец тоже…

– Нет. Ее он не трогает. Пока… – Ваня отвернулся от зеркала, в котором разглядывал свою разрисованную йодом физиономию. – Говорит – мала еще. Потом воспитывать будет.

Дуся собрала грязные комочки ваты, выбросила их и, вымыв руки, спросила:

– Вы ведь недавно переехали? Я тебя не видала раньше.

– Да. Раньше в Омске жили. А теперь тут. Отец на завод устроился.

– Понятно… – Дуся с сомнением глянула на грязную рубашку Вани, но решила, что это подождет. – Пойдем чай пить? Или ты есть хочешь?

Ваня потупился было, размышляя о чем-то, а потом поднял глаза и сказал уже твердо:

– Хочу!

Наталья, которая пришла позже, удивленно глянула на уплетающего жареную картошку мальчика, но промолчала, решив отложить расспросы на потом. Она молча нарезала соленого леща, разложила самые лучшие кусочки на газете перед Ваней и скомандовала:

– Приступай!

А потом поманила за собой Дусю, видя, что мальчишке уже не до их разговоров.

– Ты где его взяла?

– На лестнице.

– А почему он такой… Кто его?

– Отец. Наташка, что делать? Домой его отпускать боюсь. Мало ли. А там еще девочка, сестренка Ванина. Куда все смотрят?

– А то ты не знаешь! – Наталья невесело усмехнулась. – Под нос себе! Нет же тут ничего интересного. Ну, живут, ну лупит их батя, так что? Лучше в детдом, что ли? Никто не будет вмешиваться, Дуся. Никому это не надо. Со своими бы управиться.

Дуся покачала головой:

– Нельзя так! Неправильно это!

– А кому решать? Тебе? Или мне? Что мы можем, Дусенька? Всех не спасешь, не пригреешь. Да и здоровья у тебя нету. Кто тебе детей-то отдаст?

Они спорили долго, до хрипоты, чуть не разругавшись окончательно. Но как только в дверях появился, наевшийся до отвала впервые за долгое время, Ваня, сонно моргающий и готовый приткнуться где угодно, чтобы заснуть уже наконец, Дуся с Натальей замолчали и, глянув друг на друга, разом кивнули.

– Я быстро. – Наталья убежала домой, но когда вернулась с чистой рубашкой старшего сына, Ваня уже спал, уткнувшись носом в диванные подушки и не дождавшись, пока Дуся постелет ему.

– А где ты спать будешь? – Наталья смотрела, как Дуся стягивает дырявые носки с Вани и укрывает его вязанным покрывалом.

– А вон, в кресле подремлю. Ты мне лучше скажи, Наташка, что делать-то теперь? Я адреса его не знаю. Он не сказал. А отцу-то сообщить надо. Спохватится за ребенком, где искать будет?

– А он спохватится? – Наталья скептически поморщилась и покачала головой. – Не думаю. До утра так точно не до того ему будет, если я правильно поняла. Бутылка есть, сын воспитан – чего еще? Можно отдыхать. Завтра выходной, поэтому вряд ли ему до мальчишки будет. Давай участкового вызовем? Пусть сам с ними разбирается.

Дуся посмотрела на Ваню, раздумывая, а потом все-таки мотнула головой:

– Нет. Как бы хуже не было.

Они долго еще говорили, пытаясь решить, как быть дальше, а потом Наталья ушла, и Дуся вернулась в комнату, где постанывал, борясь с какими-то кошмарами, во сне Ваня. Она немного постояла рядом, наблюдая за ним, а потом нагнулась и, сама не зная зачем, подула легонько на макушку мальчика. Ваня глубоко вздохнул, поворачиваясь на другой бок, и затих. А Дуся, постояв еще немного рядом, села в кресло, накинула на ноги шаль и задумалась. Задачка была сложной, а решение все не находилось, и она незаметно задремала, так и не решив, что же делать дальше.

Утром, накормив Ваню завтраком, она спросила:

– Домой-то пойдешь или как?

Ваня, осторожно поставив чашку с какао на стол, вскинул на нее глаза, раздумывая, а потом спросил:

– А можно, я еще приду?

– Конечно. В любое время.

– А… можно…

– Машу привести хочешь?

Ваня смотрел на нее так, что Дуся невольно поежилась.

– Приводи! Мог бы и не спрашивать.

С этого дня жизнь Дуси полностью изменилась. Теперь она не ходила, а летала, несмотря на свой немалый вес, который к слову стал постепенно, пусть и медленно, таять. У нее появились дети… Да, они были не свои и прав на них она никаких не имела, но они были. И ей стало вдруг так хорошо, как не было никогда с тех самых пор, как Егор, усмехнувшись ей в лицо, сказал:

– Уверена? А если не мой? Чужого растить не буду!

Ваня и Маша стали ей не чужими. Она обстирала и отмыла ребятишек. Накупила одежки и справила обувку. Отец ребят ничего этого не заметил. Он жил какой-то своей жизнью, совершенно не заботясь о том, где пропадают его дети. Сестру и раньше в садик водил Ваня, поэтому мужчина не удивлялся, просыпаясь утром и не видя детей рядом. Изредка они возвращались домой, стараясь сделать это в те дни, когда отец был трезв. Ваня караулил его у проходной и шел за отцом до самого дома, наблюдая. Если тот никуда не сворачивал – можно было идти домой. А если заходил по дороге в магазин, то лучше было и не появляться вовсе. В такие дни дети оставались ночевать у Дуси. Она купила два хороших раскладных кресла и теперь в маленькой комнатке было совсем не повернуться. Но теснота эта им совершенно не мешала.

Степан, отец Вани и Маши, о существовании Дуси узнал пару месяцев спустя после того, как она нашла мальчика в своем подъезде. Открылось все случайно. В тот день Маше стало плохо в садике, и, раньше, чем Степан успел добежать до него, скорая уже увезла девочку в больницу. Пытаясь узнать, что с дочкой, Степан совершенно не обратил сначала внимания на полноватую женщину, которая, появившись в коридоре приемного покоя, кинулась к стойке регистратуры. Только когда Ваня, не думая уже ни о чем, дернул Дусю за рукав и, зарывшись носом в ее вязаную кофту, прошептал:

– Она же поправится? Дусь, скажи! С ней все будет хорошо?

Степан удивленно моргнул, а потом поманил к себе сына и строго спросил:

– Это кто?

Ваня заметался было, не зная, как объяснить отцу появление Дуси, а потом вдруг успокоился, когда увидел, как та смотрит, и сказал:

– Дуся это. Она… наша. Заботилась о нас, пока ты…

– Пока я что? – голос Степана не сулил ничего хорошего и Дуся шагнула ближе, взяла за плечо Ваню, и заставив его сделать пару шагов назад, загородила собой мальчика.

– Пока ты пил, да искал об кого кулаки почесать.

Ее ответ прозвучал так спокойно и веско, что Степан растерялся.

– А ты кто такая? Нет! Я тебя спрашиваю, ты кто такая, а?

– Евдокия Семеновна Рябцева. Твой кошмар ночной буду, если сейчас не угомонишься. У тебя дите оперируют, а ты тут права качать вздумал? Отец ты или кто? Иди к врачу, вон стоит, видишь? И постарайся узнать, что да как. Мне ничего не скажут. Я ей не мать, к сожалению.

То ли приказ Дуси прозвучал настолько властно, что Степан испугался, то ли остатки его совести все-таки проснулись от долгой спячки, но он почему-то послушался. Узнав все о дочке, он вернулся к Дусе с Ваней и сказал:

– Прооперировали. Аппендицит. Все хорошо. Сказали завтра вещи привезти ей и поесть домашнего.

– А что можно, сказали?

– Я не спросил.

– Ладно, это я сама. И вещи тоже привезу.

– Где возьмешь?

– Эх ты… папа… – Дуся покачала головой. – Твои дети у меня живут. Ты и не заметил, что они чистые ходят, а дома почти не ночуют. Совсем тебе гулянки твои глаза застили.

– Что ты обо мне знаешь?!

Степан поднялся было, но совершенно ледяное Дусино:

– Сядь! – мигом вернуло его на место. – Не знаю я о тебе и знать ничего не хочу. Неинтересно. Но то, что встретились мы, это хорошо. Сама уж думала, что надо бы поговорить с тобой, если еще не совсем мозги ты пропил.

– Ты это…

– Я то! Слушай молча, потом будешь умные мысли свои вставлять. – Дуся открыла сумку и вынула оттуда целую пачку каких-то бумаг и справок. – Видал? Все собрала, что мне в опеке сказали. Готово уж все. Были твои дети – станут мои.