Шеф увидел чужаков одновременно с остальными, услышал тревожные возгласы предводителей:
– Кто эти люди?
– Викинги!
– Нет, не может быть! Они же в Суффолке. Еще ведутся переговоры.
– Это викинги, болваны вы этакие! Стащите свои разжиревшие задницы с лошадей и приготовьтесь к бою! Эй, там – спешиться, спешиться! Коноводы, в тыл! Снимите щиты и держите оборону!
Королевский тан Эдрич сорвался на визг, развернув коня и загнав его в самую гущу колонны, где царило смятение. До людей начало доходить, и они посыпались с седел. Англичане горько пожалели о том, что складировали оружие для удобства езды. Они потянулись кто вперед, кто назад, в зависимости от личных предпочтений, отваги или трусости.
Шеф, беднейший из бедняков, собирался недолго. Он бросил поводья клячи, которую с ворчанием одолжил ему отчим, снял со спины деревянный щит и вынул из ножен свое единственное оружие. Доспехом ему была кожаная куртка с теми железками, что удалось собрать и нашить. Юноша занял позицию позади Эдрича и приготовился к схватке. Сердце неистово колотилось, горло перехватывало от возбуждения, но все это перекрывалось неимоверным любопытством. Как будут драться викинги? Каким окажется бой?
Что до викингов, то Сигвард оценил ситуацию, как только увидел первых всадников. Упершись в стремена ногами, он привстал, обернулся и коротко скомандовал своим людям. Строй опытных викингов мгновенно распался, за миг все спешились. Каждый пятый, назначенный заранее, схватил поводья и отвел коней назад, чтобы там привязать к вбитому в землю колу. Сделав это, двадцать коноводов остались в тылу и сформировали резерв.
Войско задержалось на двадцать ударов сердца: одни угрюмо молчали, другие спешно перешнуровывали обувь, пили воду или мочились не отходя. Затем все дружно отвязали щиты и ослабили в ножнах мечи. В бросковую руку викинг брал метательное копье, а в другую – щит вместе с приложенным к его рукояти боевым топором. Без лишних слов воины построились в две шеренги, заняв дорогу до краев, переходивших в болото. Сигвард выкрикнул одно-единственное слово, и отряд мелким шагом двинулся вперед. Фланги отставали, пока строй не уподобился широкому и короткому клину, нацеленному на английскую конницу. На острие был сам Сигвард. Позади его сын Хьёрвард возглавил десяток отборных воинов – тех, кто после прорыва чужого строя атакует противника с тыла и обеспечит их разгром.
Англичане образовали неровную фалангу глубиной в три-четыре человека, тоже растянувшись на всю ширину дороги. С конями они разобрались просто: бросили, и те либо стали, либо затрусили прочь. Кое-кто из простолюдинов, что ехали верхом, тихо потянулись в тыл. Но таких было немного. За три поколения набегов и войн у многих англичан накопились личные счеты к викингам, да и никто не хотел опозориться перед соседями. Все, кого, как им казалось, обязывал к этому ранг, выкрикивали ободряющие призывы. Но не приказы.
Шеф, оглядевшись, понял, что остался совсем один позади облаченных в доспехи ноблей.
Когда клин викингов устремился к английской фаланге, ополченцы инстинктивно подались в стороны. Только самые решительные были готовы принять на себя первый удар – чья тяжесть окажется сокрушительной, если Вульфгар и его соратники не справятся со своей задачей.
Говорили, что боевой клин изобретен богом войны, которого почитают норманны. Что же будет, когда он врежется?
Со стороны англичан полетели копья. Одни не достигли цели, другие были отбиты щитами. Викинги вдруг скопом перешли на рысцу. Шаг, другой, третий – и вот передние отвели бросковые руки, после чего на английский центр обрушился град сулиц.
Шеф видел, как стоявший впереди Эдрич ловко подставил умбон под копье и оно улетело далеко за линию обороны; второе он сбил краем щита себе под ноги. Нобль, находившийся сбоку от Шефа, опустил щит, защищаясь от сулицы, которая грозила вонзиться в живот, но тут же захрипел и повалился на бок – другое копье вошло ему через бороду в горло. Третий лендлорд изрыгнул проклятие, когда в его надетый на руку щит воткнулось сразу три сулицы. Он попытался сшибить их мечом, затем бешено затряс рукой, чтобы стряхнуть превратившийся в обузу щит. Но не управился – подоспел клин викингов.
Шеф увидел перед собой вражеского вождя, который нанес могучий удар Вульфгару. Англичанин подставил щит и сделал выпад мечом. Но викинг успел отпрянуть и со всей мочи провел восходящий диагональный удар. Вульфгар вновь отразил атаку, и его клинок громко лязгнул о клинок противника. Но англичанин потерял равновесие. Викинг вдруг рванулся вперед, ударил в лицо навершием рукояти, впечатал в ребра умбон щита и отшвырнул противника в сторону. Когда он шагнул, готовый ткнуть мечом, Шеф прыгнул на него.
Вождь викингов при всей своей дородности двигался поразительно быстро. Он отпрыгнул на шаг и рубанул, целя в непокрытую голову юноши.
Шеф наблюдал за боем всего-то три удара сердца, но успел уяснить две вещи: во-первых, надо действовать в полную силу, без той неосознанной осторожности, что бывает на тренировках. И он использовал для отбива всю мощь своих мускулов, закаленных в кузнице. Во-вторых, нельзя медлить между ударами. Когда викинг замахнулся вновь, Шеф уже был наготове. В этот раз он отбивал удар выше. Хруст слился со звоном, и обломок клинка пролетел над его головой.
«Не мой, – подумал Шеф. – Не мой!» Он торжествующе шагнул вперед и сделал выпад, метя в пах.
Что-то ударило юношу, толкнув в сторону и назад. Он пошатнулся, восстановил равновесие и обнаружил, что Эдрич снова пихает его, неразборчиво крича в ухо. Оглянувшись, Шеф понял, что, пока он обменивался ударами с главарем, острие клина викингов проломило английский строй. С полдесятка ноблей лежало на земле.
Вульфгар оставался на ногах, но, похоже, был оглушен. Он пятился к Шефу, а перед тем уже возникла дюжина викингов, проникших через брешь в линии обороны. Юноша поймал себя на том, что орет и размахивает мечом, подзывая ближайшего. Мгновение они смотрели друг другу в глаза. Затем викинг повернул влево, выполняя приказ: ударить по англичанам с тыла, смять построение, загнать фланги в трясину.
– Беги! – завопил Эдрич. – Мы разбиты. Уже ничего не исправить. Надо спасаться.
– Это мой отец! – крикнул Шеф, метнувшись к Вульфгару, чтобы схватить его за пояс и утянуть назад.
– Поздно, ему конец!
Это была правда. Полубесчувственный тан получил новый сокрушительный удар по шлему и качнулся вперед, где его затопило волной врагов. Викинги еще теснили фланги, но могли в любой миг переключиться на центр и расправиться с теми немногими, кто там остался. Шефа едва не задушили: схватили за ворот и поволокли в тыл.
– Проклятые тупицы! Рекруты-недоучки! Чего от них ждать? По коням, малый!
Через считаные секунды Шеф помчался галопом туда, откуда пришел. Его боевое крещение состоялось.
И он сбежал с поля битвы, едва нанеся первый удар.
Глава 4
Болотные камыши чуть шевелились на утреннем ветру. Вот они качнулись вновь, и выглянул Шеф, чтобы осмотреть пустынную местность. Викинги ушли.
Юноша повернул назад и кое-как выбрался из камышей на тропу, которую обнаружил минувшим вечером. На островке, что скрывался за невысокими деревьями, королевский тан Эдрич насыщался холодными остатками вчерашнего ужина. Он вытер жирные пальцы о траву и вскинул брови.
– Крутом тихо, – сказал Шеф. – И ни единого дымка.
Никто не преследовал беглецов, когда они бросили лошадей и углубились в марь, где провели ночь – на удивление приятную для Шефа. Юноша размышлял о ней со смешанным чувством удовольствия и вины. Пусть и всего на один вечер, но он получил островок покоя в море бед и тревог. Ни работы, ни других обязанностей. Все, что требовалось от него и тана, – спрятаться понадежнее и разместиться со всеми возможными удобствами.
Шеф прошлепал вглубь болота и быстро нашел сухой клочок земли, куда никто не рискнул бы сунуться без крайней надобности. Шалаш легко получился из камыша, которым жители болотистого края стелили кровлю. В стоячей воде наловили угрей, и Эдрич, немного подумав, решил, что от костра не будет беды. У викингов хватает других дел, они не полезут в болото из-за какого-то дымка.
Но дымы закурились повсюду еще до захода солнца. Тан сказал, что налетчики, видно, повернули обратно и уже не скрывают своего присутствия.
Шеф осторожно спросил, приходилось ли раньше Эдричу бежать с поля боя. Его терзало беспокойство, которое усиливалось всякий раз, когда он вспоминал, как упал его отчим под натиском вражьей орды. Собеседник ответил, что такое случалось много раз. В этот необычный для него день он проникся столь же необычным чувством товарищества.
– И ты не думай, что побывал в бою. Это была всего лишь мелкая стычка. Убегал я часто, даже слишком. И если бы так поступали все, наши потери были бы меньше. Они невелики, когда мы держим строй, но если уж викинги прорвались, то выходит сущая бойня. Сам подумай: тот, кто покидает поле боя, сохраняет себя для следующего сражения, которое будет вестись уже на равных. Беда в том, – продолжил он с мрачной улыбкой, – что чем чаще это случается, тем меньше людям хочется попробовать снова. Они теряют боевой дух. А он важен. Вчера мы проиграли потому, что никто не был готов ни телом, ни душой. Если бы наши люди потратили на подготовку десятую часть того времени, что ушло на нытье, то мы бы и вовсе не потерпели поражения. Пословица гласит: «Каковы труды, таковы и плоды». Покажи-ка клинок.
С напускным безразличием Шеф извлек из потертых кожаных ножен меч и протянул Эдричу. Тот задумчиво повертел его в руках.
– Годится для работы в саду, – заключил он. – Или резать камыш. Это не оружие. Однако я видел, как об него сломался меч викинга. Что за притча?
– Клинок хороший, – ответил Шеф. – Может быть, лучший в Эмнете. Я сделал его сам, это слоеная ковка. В основном мягкое железо – с юга к нам привозят чушки. Но есть и слои каленой стали. Однажды я выполнил заказ тана из Марча, и он дал в уплату несколько хороших наконечников копий. Я их переплавил, а потом свил полосы железа и стали и выковал клинок. От железа он гибкий, от стали – прочный. Под конец я изготовил режущую кромку из самой твердой стали, какую нашел. Вся работа обошлась мне в четыре мешка угля.
– Столько трудов – и что в итоге? Недомерок с одним острым краем, похожий на рабочий инструмент. Рукоятка из простого воловьего рога, крестовины нет. А потом ты оставил меч под дождем, и он теперь ржавый.
Шеф пожал плечами:
– Если бы я шлялся по Эмнету с оружием воина на боку, которое сверкает змеистым узором, – как бы долго оно у меня пробыло? Ржавчины ровно столько, чтобы прикрыть лезвие. Я не даю ей въесться глубже.
– Тогда задам другой вопрос. Юный тан заявил, что ты не фримен. Ведешь себя так, будто кругом одни враги, но Вульфгара назвал в бою отцом. Тут какая-то тайна. Видит Бог, на свете полно танских бастардов. Но их никто не обращает в рабство.
Шефа часто спрашивали об этом, и он бы не ответил в иных обстоятельствах. Но среди болота, на острове, в беседе с глазу на глаз слова нашлись легко.
– Он не отец мне, хоть я его и называю отцом. Восемнадцать лет назад сюда пришли викинги. Вульфгар был в отъезде, но моя мать, госпожа Трит, осталась в Эмнете с малюткой Альфгаром – моим единоутробным братом, ее ребенком от Вульфгара. Ночью явились викинги, и слуга унес Альфгара, но мою мать схватили.
Эдрич медленно кивнул. Знакомая история. Но все же его вопрос остался без ответа. Такие случаи влекли за собой известную процедуру – по крайней мере, среди людей знатных. Спустя какое-то время до мужа непременно дошла бы весть, что на невольничьем рынке Хедебю или Каупанга торгуется такая-то госпожа за такую-то цену. Если не заплатить выкуп, то можно считаться вдовцом, жениться снова и украсить серебряными браслетами другую женщину, которая вырастит твоего сына. Бывало, правда, что такие сделки расторгались через много лет с прибытием старой карги, которая ухитрилась дожить до возраста, когда перестала быть нужной на севере, и бог ее знает за какую мзду пробралась на корабль, доставивший ее домой. Но это случалось редко. И всяко не проясняло личность юноши, сидевшего перед таном.
– Мать вернулась уже через несколько недель. Беременная мною. Она поклялась, что моим отцом был сам ярл. Когда я родился, она хотела наречь меня Халфденом, так как я наполовину датчанин. Но Вульфгар выбранил ее. Он заявил, что это геройское имя; имя короля, который положил начало роду Щитоносцев, от коих произошли короли Англии и Дании. Слишком звучное для такого, как я. И мне дали собачью кличку Шеф. – Юноша потупил взор. – Вот почему отец ненавидит меня и хочет обратить в рабство; вот почему у моего единоутробного брата Альфгара есть все, а у меня нет ничего.
Он умолчал о том, как Вульфгар третировал беременную жену и заставлял ее принимать змеиный корень, чтобы вытравить из утробы дитя насильника. Как сам он, Шеф, спасся лишь благодаря заступничеству отца Андреаса, который яростно обличил грех детоубийства, пусть даже дитя – отродье викинга. Как Вульфгар в своей исступленной ревности взял наложницу, родившую ему красавицу Годиву, так что в итоге в Эмнете стало расти трое детей: Альфгар, законнорожденный; Годива, дочь Вульфгара и рабыни-лемман; Шеф, отпрыск Трит и викинга.
Королевский тан молча вернул ему штучный клинок. Все равно непонятно, подумал он. Как удалось сбежать этой женщине? Викинги-рабовладельцы не отличались беспечностью.
– А как этого ярла звали? – спросил он. – Твоего…
– Моего отца? Мать говорит, что его имя было Сигвард. Ярл Малых Островов. Бог знает, где они находятся.
Они немного посидели в тишине, затем улеглись спать.
* * *
Поздним утром Шеф и Эдрич осторожно вышли из камышей. Сытые и невредимые, они приблизились к руинам Эмнета, которые угадывались уже издалека.
Все постройки налетчики сожгли: одни дотла, другие – до обугленных бревен. Не стало дома тана и частокола вокруг; исчезли церковь, кузница, глинобитные хижины фрименов, навесы и землянки рабов. Там и тут бродил немногочисленный люд; уцелевшие рылись в золе или присоединялись к тем, что уже столпились у колодца.
Вступив в деревню, Шеф окликнул одну из спасшихся – служанку матери.
– Труда! Расскажи, что случилось. Жив ли кто-то еще?
Ее трясло; она таращилась на юношу с изумлением и ужасом – целого и невредимого, с мечом и щитом.
– Иди… лучше к своей матери…
– Она здесь?
Шеф испытал слабую надежду. Может быть, отыщутся и другие. Удалось ли сбежать Альфгару? А Годиве? Что стало с Годивой?
Служанка двинулась прочь, и Шеф с Эдричем последовали за ней.
– Что это она так ходит? – пробормотал Шеф, глядя на ее мучительное ковыляние.
– Изнасиловали, – коротко произнес Эдрич.
– Но… Труда не девица.
– Изнасилование – совсем другое дело, – объяснил Эдрич. – Четверо держат, а пятый трудится, и все вошли в раж. Бывает, что кости ломают или рвут сухожилия. Если женщина сопротивляется, то может выйти еще хуже.
Шеф снова подумал о Годиве, и костяшки его пальцев побелели на рукояти щита. Не только мужчины расплачивались за проигранные сражения.
Они молча шли за Трудой, которая хромала к импровизированному убежищу из досок, наваленных на полуобгоревшие бревна и прислоненных к уцелевшему фрагменту частокола. Дойдя до места, она заглянула внутрь, произнесла несколько слов и жестом пригласила мужчин войти.
Госпожа Трит лежала на груде ветоши. По мрачному, измученному лицу и неуклюжей позе было ясно, что испытание, которое выпало Труде, не обошло и ее. Шеф преклонил колени и нащупал ее руку.
После пережитого ужаса она могла говорить лишь слабым шепотом.
– Нас не предупредили, мы не успели подготовиться. Никто не знал, что делать. Мужчины поехали после боя прямо сюда. Им было никак не договориться. Эти свиньи схватили нас, а они всё спорили. Мы даже не сразу поняли, что это викинги, – глядим, а те уже повсюду…
Она умолкла, слегка поморщилась от боли и подняла на сына пустые глаза.
– Это сущее зверье. Они перебили всех, кто мог сопротивляться. Потом согнали остальных к церкви. Уже начинался дождь. Сначала увели девочек, хорошеньких девушек и кое-кого из мальчиков. Для отправки на невольничий рынок. А потом… Потом они притащили пленных и… – Ее голос задрожал, и она поднесла к глазам грязный передник. – Потом они заставили нас смотреть…
Мать захлебнулась слезами. Через несколько мгновений она вдруг, словно вспомнив что-то, схватила юношу за руку и впервые взглянула прямо ему в глаза:
– Это был он, Шеф. Тот же, что в прошлый раз.
– Ярл Сигвард? – еле выговорил сын.
– Да. Твой… твой…
– Как он выглядел? Большой, с темными волосами и белыми зубами?
– Да. И золотые браслеты до самого плеча.
Шеф мысленно вернулся к поединку, вновь ощутив, как сломался меч, и вспомнив восторг, с которым он шагнул нанести удар. Неужто Бог уберег его от страшного греха? Но если так, то чем Бог занимался потом?
– Матушка, разве ярл не мог тебя защитить?
– Нет. Он даже не попытался. – Трит взяла себя в руки и заговорила жестко. – Когда разбойники разошлись после… представления, он разрешил им грабить и веселиться, пока не запоет рог. Они не издевались над рабами, просто связали их, но остальных… Труду и тех, кого не забрали… Нас просто пустили по рукам. Он узнал меня, Шеф! И вспомнил. Но когда я взмолилась, чтобы он сохранил меня для себя, его разобрал смех. Он сказал… сказал, что теперь я цыпочка, а не цыпленок, а цыпочки должны беречься сами. Особенно те, которые упорхнули. И они попользовались мною, как Трудой. И мне досталось больше, чем ей, потому что я госпожа, и некоторые решили, что это славная потеха.
Ее лицо исказилось от гнева и ненависти, и она позабыла на миг о боли.
– Но я сказала ему, Шеф! Сказала, что у него есть сын. И этот сын однажды найдет его и убьет!
– Я сделал все, что мог, матушка.
Шеф замялся, собираясь задать очередной вопрос, но Эдрич, стоявший сзади, опередил его:
– На что они заставили вас смотреть, госпожа?
Глаза Трит снова наполнились слезами. Не в силах говорить, она махнула в сторону выхода из укрытия.
– Идемте, – позвала Труда. – Я покажу вам милосердие викингов.
Мужчины вышли следом за ней, пересекли пепелище на месте сада и достигли второго шалаша, возведенного возле развалин танова дома. Снаружи стояла кучка людей. То один, то другой отлеплялся от остальных, заходил внутрь, смотрел и возвращался назад. Выражение лица не удавалось прочесть. Скорбь? Гнев? Пожалуй, обычный страх, подумалось Шефу.
Внутри стояли лошадиные ясли, наполовину наполненные соломой. Шеф мигом узнал светлые волосы и бороду Вульфгара. И хотя лицо было совершенно мертвецкое – белое, восковое, с заострившимся носом и выпирающими скулами, – отчим еще дышал.
Шеф не сразу осознал случившееся. Как же Вульфгар поместился в яслях? Он был слишком велик. Шесть футов ростом, а ясли – Шеф хорошо это помнил по поркам, которые ему задавали в детстве, – едва достигали пяти… Чего-то не хватало.
Вульфгар лишился ног. Ниже колен виднелись только тряпки, неуклюже намотанные на обрубки и пропитавшиеся кровью и гноем. Пахло горелым и тухлым мясом.
С растущим ужасом Шеф увидел, что нет и рук. Они были обрублены сразу под локтями, а культи, скрещенные на груди, тоже заканчивались повязками.
Сзади забормотали:
– Его вынесли к нам, уложили на колоду и давай рубить топором. Сначала ноги. Потом прижгли каленым железом, чтобы не истек кровью. Вульфгар проклинал их и вырывался, но потом стал умолять: оставьте хоть одну руку, чтобы есть самому. Они только смеялись. Громила, который у них ярл, заявил, что ему оставят самое нужное: глаза, чтобы видеть красавиц, и яйца, чтобы хотеть их. Но он уже никогда не сумеет спустить штаны.
