Татьяна Томах "Имя твоего волка"

– Иногда – нет… Потому что перед этим их пытали – долго и жестоко – и так, чтобы они не умирали как можно дольше. Было… было придумано много всяких штук, Марго – с изобретательностью, достойной лучшего применения. Испанский сапог – такой деревянный сапожок с металлическими пластинками и пружинками. Искусная конструкция, дробящая кости, суставы и мышцы – в кровавую кашу, Марго. Деликатес для их святейшеств. Вопящие от боли куски мяса с переломанными костями – вот что они готовили из живых людей, Марго. Дыбы и колеса, колья и колодки, устройства для разрывания внутренностей и дробления пальцев… Саркофаги с острыми шипами внутри – они вонзались в тело – так, чтобы не повредить сердце и другие важные органы. Так, чтобы человек внутри истекал кровью, корчась от боли – еще долго-долго, прежде чем умереть. Костер был не самым худшим из всего этого, девочка, – старухина ладонь опускалась на судорожно сжатые кулачки Марго, и Марго замечала, как дрожат узловатые старухины пальцы и как неподвижны ее оледеневшие от боли глаза. Как будто старуха по-настоящему чувствовала это – прямо сейчас – вонь опускающегося на лицо саркофага, дерево которого пропиталось кровью и страхом умерших в нем, и холодные острия металлических шипов, вонзающихся между ребер, рядом с сердцем.

Марго хотелось кричать, потому что она сама вдруг начинала чувствовать и этот запах крови, въевшейся в дерево и эту боль, разрывающую ее тело в бесформенные клочья. Девочка с усилием, как острый проржавевший шип, проглатывала этот крик, так и не произнося ни звука – под неподвижным взглядом старухи.

– Зачем, – голос старухи был тускл и безжизнен, а глаза слепы. Марго казалась, что старуха не видит ее и говорит сама с собой, то ли уговаривая себя, то ли оправдываясь: – зачем я рассказываю тебе это, девочка? Может, чтобы ты знала, что костер – это не самое страшное, что бывает в жизни. Может, чтобы ты была благодарна судьбе хотя бы за то, что ты родилась не пару сотен лет назад, а теперь. В общем-то … в общем-то, знаешь ли, девочка, каждый человек горит на своем собственном костре – страха, любви, тщеславия … несбыточных надежд … и его враги и его друзья – и он сам – время от времени подбрасывают дров в этот костер. Ярче или тусклее, иногда еле тлеет, иногда полыхает пожаром – и съедает целые города, страны – и времена – этот костер называется жизнью, девочка. А когда он догорает – это называется смертью. И никому, Марго – никому не дано узнать раньше времени – каково это – быть летящим по ветру серебряным пеплом – узнать, не догорев до конца. Я говорю тебе это, чтобы ты не боялась костров, Марго…

Но Марго, все равно, боялась костров. Ей часто снились сны, в которых она сама горела на кострах, и иногда крестьяне – и их дети – стояли вокруг и смотрели на ее смерть с угрюмым любопытством. Так, как, наверное, смотрели на ее мать. Марго задыхалась, захлебывалась дымом, кашлем и своими собственными, раздирающими горло криками, и слышала – и чувствовала, как потрескивает ее горящая кожа – и факелом пламенеют волосы на голове. А они стояли и смотрели.

Она горела во сне – сотни раз. За тех женщин, о которых рассказывала старуха, сожженных столетия назад. За свою маму, тоже сожженную – как и они, но без суда и инквизиции, в своей собственной спальне. Дядя Владислав говорил, что это был случайный пожар – но когда он начался, дверь маминой спальни почему-то оказалась заперта снаружи. А они все стояли вокруг дома, и смотрели, как среди пылающих занавесок мечется и кричит горящая заживо женщина – и не пошевелили пальцем, чтобы хотя бы попытаться спасти ее. И, наверное, не имело такого уж большого значения, был ли это, действительно, случайный пожар – или кто-то поджег дом, заперев снаружи мамину комнату. Потому что потом они все стояли – и смотрели, как она горит, и огонь отражался в пустоте их любопытных глаз – совершенно так, как сотни лет назад толпа собиралась поглазеть на сожжение женщины, которую кто-то из них решил обозвать ведьмой.

Какая разница, почему это происходит? И почему будет происходить – еще долго-долго – до тех пор, пока люди будут жечь на кострах тех, кто чем-то отличается от них – тех, кто умнее, красивее, талантливее – тех, кого они просто не могут понять. И какая разница, где, как и из чего будут зажжены эти костры? Какая разница, если люди продолжают жечь на кострах все самое лучшее, что у них есть…

…Похожей на лицо … На бледное, перепуганное лицо маленькой девочки, которая очень не хочет – но зачем-то заставляет себя идти по грязной, размытой распутицей, дороге…

Марго (7). Апрель

Она очень не хотела, но зачем-то заставляла себя идти по этой грязной, размытой распутицей, дороге. Ноги скользили и дрожали, и, когда Марго, наконец, завернула за черный дом с залатанной крышей, ей показалось, что она не сможет больше сделать ни шагу – от усталости и страха.

Марго просто хотела… Нет, не поиграть с ними – она бы не осмелилась навязываться шумной компании, хохочущей и возящейся за черным домом. Хотя, может, ей бы и хотелось, чтобы они окликнули ее и пригласили в свою игру… Но всерьез она не особенно верила в такую возможность. Она просто хотела… (хотя бы просто одним глазом посмотреть, во что они играют – во что-то такое интересное и веселое, вызывавшее взрывы смеха, возню, и задорные крики: «Нет, не ты! Ты криво построил! Моя бита!»)…она просто хотела пройти мимо. Потому что у нее было слишком важное дело, чтобы отвлекаться на такие пустяки.

Марго просто хотела пройти мимо. И, наверное, ей не надо было останавливаться, чтобы перевести дух и набраться смелости. Может быть, тогда она бы успела.

«Это могли бы быть мои друзья,» – подумала Марго, успокаивая себя (просто-напросто – пройти мимо. А может, даже спросить у них, где живет Анна? Нет, не очень хорошая мысль.) «Они могли бы быть моими друзьями»

Деревенских детей иногда приглашали в усадьбу – на большие праздники, чтобы они играли с Марго. Но игры не получались – маленькие гости хмуро и угрюмо топтались все вместе где-нибудь в углу, перешептываясь, и стреляя торопливыми робкими взглядами на нарядно одетую и не менее их смущающуюся панночку. Может, их просто пугал огромный неприветливый дом, который и самой-то Марго казался не очень уютным? Может, если бы она когда-нибудь сама пришла к ним в гости … Может.

«Они могли бы быть моими друзьями. И я могла бы сейчас играть вместе с ними. Я знаю много игр.» Марго знала много игр – она любила придумывать их, сидя на подоконнике своей комнаты и разглядывая мокрые деревья в сумрачном пустынном саду. Она придумывала игры – и придумывала друзей, с которыми можно было бы поиграть в эти игры. Друзей, которых у нее никогда не было.

«Они могли бы быть моими друзьями. И я могла бы сейчас играть вместе с ними.» – эта мысль подбодрила ее – немного, и она успела сделать еще несколько шагов, напоминая себе, что она собирается просто пройти мимо, – потому что ей нужно найти Анну. Как можно быстрее. Она просто пройдет мимо играющих детей – и какое, в конце концов, им дело друг до друга?

Она так и не успела разглядеть, во что они играли – возле черного (наверное, необитаемого) дома. Во что-то интересное. Складывали из чурбачков фигурки – увлеченно спорили, толкались, смеялись, отмеряли шагами какое-то расстояние – «до биты». Марго так и не поняла, что это была за игра. И так и не успела пройти мимо. Потому что они ее заметили.

Заметили – и повернулись, замолкая, один за другим, и подталкивая друг друга в бок. И она почувствовала себя еще хуже, чем тогда, когда они робко стояли в углу гостиной и смотрели на ее нарядное платьице. Ей почему-то захотелось попятиться от их взглядов.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69473782&lfrom=174836202) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.