Ванька нехотя подошел ближе.
– Я сказал, клешни свои от Пианиста убери! – популярнее объяснил Иван.
– Я гляжу у тебя здоровья много, Рыжий! – презрительно передернул ртом Валерка и ухватил Иван за форму.
Парень брезгливо сбросил с себя руки последнего, словно прилипшую соплю.
– Ах ты, сука Рыжая! – захрипел Змей, напрасно изловчаясь завалить парня.
Они сцепились намертво, как мартовские коты.
Товарищи зашумели, пытаясь их разнять.
– Кончай, пацаны, вы не на гражданке!
Борющиеся с размаху грохнулись на близстоящую кровать. Та развалилась на две части и рухнула на пол. Солдаты раскатились по разные стороны.
– Почему на мою! – заорал Орленок, в ужасе созерцая остатки своего спального места. Он подбежал к койке, пытаясь поставить на место отвалившуюся железную спинку.
– Шухер, пацаны! Капитан идет! – послышался запоздалый вопль.
Задохнувшийся Ванька успел вскочить на ноги, прежде чем, раздался очумелый крик. Он застал ребят врасплох, и, как взрывная волна, обрушился на их головы.
– Вспышка с тыла!
Новобранцы замерли в непредсказуемых позах и притихли, словно в какой-то забавной детской игре. Они растерянно уставились на командира.
– Вспышка с тыла! – будто сирена, провизжал снова голос капитана.
Солдаты упали и припечатались к облезлым доскам.
– Откуда кровь? – подошел он к Подгорному.
– Спо-о-ткнулся…, – заикаясь, ответил тот.
– Наряд вне очереди! Чтоб в следующий раз под ноги смотрел!
– Он не виноват, товарищ капитан! Это – я! – выкрикнул Ванька, пытаясь встать.
Капитан пнул его ботинком в затылок, парень свалился навзничь и ударился подбородком об пол.
– Доложить по форме!
– Рядовой Григорьев! – из Ванькиной губы побежала струйка крови.
– Перебивать командира и докладывать без разрешения… Рядовой Григорьев, наряд вне очереди!
– Есть наряд вне очереди! – морщась от боли, провопил Ванька.
– Чья кровать?
Орленок вздохнул. Участь его была предсказуема.
– Рядовой Лазуткин! Есть наряд вне очереди! – прогорланил он, опережая события.
– Собрать, как было! – посмотрела на Орленка командир, и больше ничего не добавил.
– А, как же наряд? – растерянно захлопал ресницами Пашка.
Капитан, то ли не услышал его, то ли не захотел услышать.
– Похоже, вы плохо усвоили мой урок, – окидывая взглядом прижавшихся к полу ребят, словно побитую дождем молодую поросль, проговорил он, – За провинность одного – отвечают все!
– Он, что всех в наряды отправит? – прошептал Вадик Артему. Тот хотел что-то ответить, но не успел.
– За нарушение воинской дисциплины…, не соблюдения Устава военнослужащего на первый раз объявляю взыскание. Ладони в пол! – проревел капитан, – Отжались пятьдесят раз по моей команде.… Приготовились!
Измученные солдатики очумели от услышанного. Их изнеможенные тела, и без того изнывали от усталости.
– Мать моя женщина! – воскликнул Вадим, – Он издевается над нами что ли?
– Пятьдесят? – вылезли из орбит глаза Приставалы, – Совесть у него есть?
– Начали! – прогремел снова рев командира, – Раз …
На восемнадцатом раздался звонкий плюх. Пианист, как сдувшаяся резиновая лодка, растянулся по полу.
– Не сачковать, рядовой Подгорный!
– Я больше не могу, товарищ капитан! – задыхаясь, выкрикнул обессиленный Илья.
– Не может, только, труп! А ты – солдат доблестной Советской Армии. Поднимайся!
Пианист, неуклюже корячась, попытался опереться на дрожащие локти, но после неудавшейся попытки, снова рухнул.
– Не могу!
– Не можешь или не хочешь?!
– Не могу! – чуть не плача закричал парень снова.
– Запомните, – сделал паузу командир, – Солдат, который не хочет – трус! Солдат, который не может – труп! Ты, Подгорный – труп! Продолжали! Двадцать…
Тишина, наступившая после отбоя, стояла необыкновенная. Казалось, что она разложилась на атомы, и было даже слышно, как скользит, прокравшийся сквозь окно, лунный свет по стене. Изнуренные занятиями, новобранцы неподвижно лежали на своих кроватях, не в силах пошевелить пальцем. Однако, несмотря на мертвецкую усталость, никто из них не спал. Первые дни пребывания в армии были не из легких. Не только, тела, но и их души ныли от непосильной нагрузки: «Кто они тут? Почему? И зачем все это надо?».
– Куда мы попали, пацаны? – нарушил молчание Орленок, – Может, Афган здесь уже начинается, а мы просто не знаем…
– Писаешь, когда страшно, Птенчик! – отозвался с издевкой Змей.
– Заткнись! – набросился на него Орленок, – Это из-за тебя все!
– Что ты сказал? – проскрипел, сеткой Валерка, медленно разворачиваясь.
– Да, харэ, уже вам! Хотите, чтобы он опять вернулся и на головах нас стоять заставил! – зашипели на них товарищи.
– «За провинность одного – отвечают все!», – передразнил голос капитана Приставало, – Вы, как знаете, пацаны, а я уже ни за кого отвечать не хочу…
После небольшой паузы, послышался вновь Пашкин голос:
– А, как вы думаете, ребята, – никак не мог успокоиться парень, – Про границу капитан это серьезно?
– А до тебя самого, что не доходит?
– Хватит, вам мужики, страшилки-то на ночь рассказывать… Серьезно было в восемьдесят первом, а, сейчас, я слышал, дембеля оттуда шмотки разные везут, аппаратуру.…
– Не дрейфь, Орленок, – подбодрил товарища Шмель, – Вернемся пьяные и красивые, будем заливать девчонкам про службу в загранке, и, как нас боялись крутых советских пацанов. Нам бы, только, эти три месяца в учебке продержаться с нашим капитаном долбанутым…
– Может, и мы такие будем, когда оттуда вернемся…
– У нас, в соседнем подъезде, – раздался из темноты голос Приставало, – Парень прошлой осенью из Афгана пришел. На вид вроде целый, а с головой не дружит. Контуженный. Припадки то и дело трепят. Я сам два раза скорую вызывал. Идет, головой кивает. Его так и прозвали: «Здравствуй».
– Но, пацаны, – вскочил на кровати Пашка, – Нам, же сказали, что служба в Афганистане – дело добровольное. Я не хочу добровольно калекой становиться! Может еще не поздно отказаться?
– Рискни здоровьем…, – развеяли его призрачную надежду товарищи, – Тебе про Ташкент тоже говорили…
Пашка вздохнул.
– Это, что же получается – мы приговоренные?
Наступило тягостное молчание.
– Да, ладно, ребят, на то мы и солдаты, – встрял в разговор Вадик, – А, если Америка завтра ракет вдоль наших границ наставит? Что тогда? Кто наших матерей, сестер защищать будет, если не мы?
– Во, дает, – хмыкнул Змей, – Кина, наверное, насмотрелся. Тебе, Водолаз, только, политруком быть!
– Вадик прав! – отозвался из полумрака Шмель, – Я тоже не раздумывая согласился. Мы – не трусы, трусы – не мы!
– Столица, а ты, что думаешь? – вспомнил кто-то про Артема.
Тот не отозвался.
– Ты дрыхнешь, что ли, Москвич? – толкнул его сосед сверху, – Скажи, что-нибудь, ты же из нас самый умный, два года в институте учился!
– Какой он на фиг, умный, – ухмыльнулся снова Змей, – Если из-за девки образовываться бросил и в армию поперся!
– А мне нечего думать, – глухо отозвался парень, – На это командиры есть. Скажут воевать, значит, буду воевать!
Ванька вздрогнул от слов товарища. У него, теперь, была Лиза, через несколько месяцев он должен стать отцом. Умирать или сделаться инвалидом в самом начале жизни, парень не хотел. Однако, его сослуживец был прав, трусом он никогда не был. Иван громко вздохнул.
– Тоже не по себе, Вано?
– Мясо от костей отходит…, – уклонился он от ответа и перевернулся на другой бок
– Спасибо нашему командиру, благодаря ему, мы все – трупы!
Пианист с содроганием вслушивался в голоса товарищей, но встрять в разговор не решался. Когда ребята, наконец, стихли, и с разных сторон послышался разнокалиберный храп, он потянулся к Ваньке, тот еще ворочался.
– Спасибо тебе, Иван, – благодарно прошептал он, – Я уж думал все… и симфонию не допишу, все звуки исчезли.
– О, Боже, – простонал Ванька, увидев его лохматую руку. Он в этот момент наслаждался воспоминаниями о Лизе, – Ты на самом деле такой или придуриваешься? – свистящим шепотом, набросился он на Пианиста.
– Просто, ты – человек, а они – звери! – блеснул тот влажными глазами в темноту.
– Вот, только, мокроты этой не надо… Ты ж не девчонка, в самом деле! – раздраженно прошипел снова Ванька. – Я, вообще-то, сам был готов тебя придушить, – честно признался он, – Заладил, как попугай: «Третий, третий…».
Наташка, как всегда, пришла неожиданно. Когда Ольга открыла дверь, то не узнала свою подругу. Бледная, с влажными впалыми глазами, она неподвижно стояла, уставившись в дверной проем.
– Что случилось? – дрогнувшим голосом спросила Оля.
Подруга попыталась ответить, но ее обескровленные губы свела судорога. Она с трудом выдавила из себя по слогам:
– Мак-сим…, – обильные слезы потекли по состарившемуся лицу женщины на воротник атласной блузки.
Оле показалось, что Наташа сейчас упадет и босиком выскочила на площадку. Она подхватила вялое тело подруги.
– Пойдем, – тихо, словно боясь разбудить притаившееся в ней горе, сказала Оля.
Наташка покорно вошла в квартиру и опустилась на знакомый диван. Два месяца назад она беззаботно хохотала, сидя на нем.
Оля что-то накапала в рюмку. Наташка все также, послушно, выпила.
– Он в реанимации… Третьи сутки…, – слабым голосом сообщила подруга, и размытым взглядом посмотрела на Олю.
– Что с ним? – прижала ее та к своей груди.
– Я, я…, – заикаясь, начала объяснять Наташа, – Не запомнила точно… Лимфо… гра…., – женщина запнулась и зарыдала, – В общем, что-то с кровью.… У него всюду кровотечения. Снаружи, внутри… даже из-под кожи…
– О, Боже…, – содрогнулась Ольга.
– Я все в своей жизни делала неправильно…, – дрожащими пальцами зачем-то начала ощупывать свое лицо Наташка, – Это наказание за мои грехи… Кара.… Понимаешь? – снова отчаянно заплакала она, и, вдруг, начала хлестать со всей силы, карябать кожу на щеках запущенным маникюром, – Это я.…, я во всем виновата!
Ольга напрасно пыталась удержать ее руки. Они не поддавались уговорам.
– Причем здесь это? Прекрати! – закричала она на обезумевшую от горя подругу.
