***
Места, предназначенные для гиппеев, представляли собой похожие на пещеры залы с колоннами, вырытые в склоне холма и облицованные камнем. Резервуар с водой в задней части помещения отбрасывал танцующие блики на низкий сводчатый потолок. Полдюжины высоких вертикальных щелей в склоне холма служили входами.
– Мы могли бы поместить сюда всех наших жеребцов и кобыл с их жеребятами за следующие сто лет, – задумчиво заметила Стелла, откусывая большой кусок от яблока, которое она принесла с собой. – И всё же это место чертовски неудобно для устройства конюшни.
Стелла, со своими черными волосами, глазами и горячим нравом, походила на своего отца. Как и он, она двигалась порывисто, как будто подгоняемая внутренним ветром. Она крикнула, затем прислушалась к эху собственного голоса, когда оно с грохотом возвратилось в темноту между монументальными колоннами. «Атууу», издала она охотничий клич, – так мог бы крикнуть человек, увидевший лису. – Трава отстой! – воскликнула она вновь, и эхо вернуло ей: – стой, стой, стой.
Энтони ничего не сказал, но с тревогой огляделся вокруг. Он тщательно продумал свою роль благовоспитанного сына посла, и ежечасно молился о том, чтобы ему хватило мужества продолжать играть её. Он был похож на Марджори, являя противоположность своей сестре. У него были пшеничного цвета волосы его матери и карие глаза, её белая кожа, её стройное, как молодое деревце, тело, её спокойный, уравновешенный темперамент. Как и она, он считался красивым, им восхищались даже самые посторонние люди. В девятнадцать лет он был почти одного роста со своим отцом, хотя ещё не достиг его мужской комплекции.
Юноша, – подумала его мать, любуясь им. Всего лишь мальчик, – подумал про себя его отец, желая, чтобы Тони был постарше, чтобы он мог объяснить ему, зачем они пришли на Траву, постарше, чтобы он мог больше помогать ему.
Марджори деловито осмотрела пространство «конюшен». – Мы можем отгородить эту часть пещеры, – предложила она. – Сделаем полдюжины хороших изолированных стойл вдоль этой стороны с отверстием снаружи в каждом из них и соорудите там небольшой загон. Позже, когда наступит зима…
Она в смятении запнулась, вспомнив, какими, по слухам, были здешние зимы, и задалась вопросом, что же они будут делать с лошадьми, когда наступят холода.
– Наша миссия здесь продлится так долго? насторожился Энтони, услышав слова матери.
Его отец покачал головой: – Мы не знаем, Тони.
– Как хоть выглядят эти гиппеи? – размышляла вслух Марджори, разглядывая тёмные углы огромного низкого помещения. – Это место похоже на какую-то огромную тёмную нору, на зал барсучьего собрания.
– Зал барсучьего собрания? – рассмеялась её дочь. Скажешь тоже, мам.
Она тряхнула волосами, рассыпанными по плечам, и они заструились по её спине, словно чёрный шёлк. Её тело семнадцатилетней девушки все еще выглядело по-детски хрупким; её будущая красота только начинала распускаться. Стелла не хотела прилетать на Траву. Родители настояли на этом, но не смогли сказать ей причину. Она чувствовала себя уязвлённой.
Они покинули пещеры, и пошли вдоль белеющей аллеи завезённых когда-то с Терры деревьев по направлению к своей нынешней резиденции.
– Здесь слишком много странного. Даже цвета вещей не те, – недовольно произнесла Стелла.
И это была сущая правда. Небо должно было быть голубым, но оно таковым не являлось. Прерия должна была быть цвета сухой травы, но они видели перед собой бледно-лиловые и сапфировые травяные россыпи, как будто озарённые лунным светом.
– Просто мы здесь чужие, – сказал Тони, пытаясь утешить её. Он тоже кое-что оставил позади. Девушка, которая была важна для него. Друзья, в которых он нуждался. Планы на образование и жизнь. Он хотел, чтобы его жертва была принесена ради чего-то, по какой-то причине, а не просто для того, чтобы какое-то время просуществовать в этом холодном чужом пространстве среди переливов странных цветов.
– Мы поедем на охоту, – твердо сказал Риго. – К тому времени наши лошади уже полностью восстановятся от криосна.
– Нет, – сказала Марджори, качая головой. – Очевидно, мы не должны этого делать.
– Не говори глупостей, – одёрнул её муж, как он часто делал, не подумав, и сразу же почувствовал в ответ плохо скрываемое раздражение на её лице.
– Риго, мой дорогой, ты же не думаешь, что это была моя идея отказать от прямого участия в Охоте верхом, – она издала язвительный смешок. – Обермуна бон Хаунсер чуть не хватил удар, когда я просто предложила присоединиться к их Охоте.
– Чёрт возьми, Марджори. Почему меня послали сюда? Почему они настояли на твоём присутствии? Не считая твоих навыков в верховой езде?
Он свирепо посмотрел на жену. Стелла уставилась на него, слегка хихикая, наслаждаясь этим диссонансом. Тони издал неприятные негромкие звуки в горле, как он делал, когда оказывался втянутым в какой-то кажущийся конфликт между ними.
– Я была уверена, что есть какая-то важная причина, ради чего мы здесь. Ну хоть какая-то? – криво усмехнулась Стелла, невольно отвлекая враждебность своего отца по отношению к Марджори и навлекая её на себя.
– Даже не сомневайся! Иначе мы бы вряд ли были сейчас здесь, – сердито отрезал он. Мы с матерью, также, как и вы, предпочли бы остаться дома, на Терре и жить своей жизнью.
Родриго зло хлестнул кнутом, сбивая семенную коробочку с высокой травы. – Марджори, что это всё значит, они что совсем запретили нам ездить верхом?
Марджори ответила тихим, но ровным голосом, стараясь успокоить их всех: – Я не знаю, почему мы не можем принять непосредственное участие в Охоте, но обермун бон Хаунсер ясно дал мне понять, что мы не должны этого делать. В конце концов, мы не боны. К тому же, по сути, ни в Святом Престоле, ни на Терре ничего не знают о Траве.
Риго хотел было возразить ей что-то, но внезапно в пространство прорезал душераздирающий звук, похожий на крик.
– Что это было, чёрт возьми? – выдохнул замерший на месте Риго.
Насторожившись, они ждали, приготовившись к возможному бегству. Ничего. Крик больше не повторился.
***
Эль Диа Октаво пробудился от дурного сна, обнаружив, что ноги его не касаются земли. Он попытался брыкаться, но это вышло у него как-то слабо. В горле пересохло. Чей-то голос приглушённо донёсся сквозь болезненную пелену: – Ослабь канат, недоумок, и опусти его на землю.
Копыта коснулись твердой поверхности, и жеребец, весь дрожа, опустил голову. Он чувствовал людской запах. Они были где-то рядом, но ему не удалось поднять непривычно ослабшую шею и посмотреть. Тогда он раздул ноздри, пробуя воздух. Чья-то рука пробежала по его боку, по шее. Знакомая рука, но не хозяйская. Это был тот парень, что больше всего походил на Неё, – не та девушка, что была так похожа на Него.
– Шшш, шшш, – произнёс Тони. – Хороший мальчик. Просто постойте так немного. Скоро придёшь в себя. Шшш, шшш.
Эль Диа зафыркал, ища ласки, и рука тут же легла на его шею.
– Шшш.
Сон рассеивался. Он послушно поднялся по пандусу на что-то движущееся, а затем снова заснул. Когда эта штука перестала двигаться, он проснулся достаточно, чтобы снова спуститься по пандусу, и она была там. Хозяйка.
– Она! – радостно заржал Миллефьёри. – Хорошо! Она!
Эль Диа согласно тряхнул гривой, издав какой-то горловой звук, волоча ноги, пытаясь последовать за Ней. Запахи были какими-то неправильными; звуки были знакомыми, но вот с запахами было что-то неладное. Когда он был внутри стойла и лежал там на траве, там тоже пахло не так, как надо.
Снаружи послышался шум – это кричал другой жеребец, создавая резкий шум в чутких ушах. Эль Диа Октаво недовольно заржал на него, и кобылы тоже. Через мгновение Дон Кихот затих, издав напоследок страдальческий звук.
Затем Она пришла, похлопывая, поглаживая, разговаривая с ними, пока задавала им воду, совсем как Тони: – Шшш.
Он пил жадно. Через некоторое время он снова заснул, без сновидений, растворяясь в запахе незнакомого сена.
– Странно, – пробормотала Марджори.
– Они казались такими испуганными, – сказал Тони. – Всё это время они казались напуганными до смерти, но настолько вялыми, что ничего не могли с этим поделать.
– Заешь, когда я впервые попала сюда, мне снились плохие сны. Я всё время просыпалась в страхе.
– Я тоже, – Тони поёжился. – Не буду вдаваться в подробности, но у меня были настоящие кошмары.
– Возможно, это такой эффект от криосна, обусловленный местными условиями, – задумчиво произнесла Марджори.
Они вышли из конюшни и направились обратно в дом, обернувшись раз или два, чтобы убедиться, что с лошадьми все в порядке, и обоим показалось странным, что животные разделяют их дурные сны. Марджори поклялась себе, что найдёт время провести с ними следующих нескольких дней, пока её лошадки не придут в себя окончательно.
Однако тут же возникли непредвиденные обстоятельства. Среди них было прибытие ремесленников из НьюРоуда. Они прошлись по летним комнатам Опал Хилла, составляя списки необходимого.
– Вы хотите, чтобы дизайн был выполнен в местной манере, не так ли? – спросил представитель этой делегации на торговом языке. Это был коренастый лысый мужчина с лягушачьими мешками вокруг глаз и обаятельной улыбкой. Его звали Роальд Фью. – Вы же не хотите ничего такого, от чего у бонов полезут глаза на лоб, верно?
– Верно, – согласилась Марджори. – Почему же летние апартаменты не были обставлены мебелью раньше, до прибытия нашей дипломатической миссии?
– Потому что к тому времени, когда он был построен, наступала осень.
– Могу ли я рассчитывать на то, что вы приведете резиденцию в божеский вид? – спросила она. – Мой муж любит теплые цвета, все оттенки красного и янтарного. Я же синий, цвет морской волны.
– Я сделаю всё возможное, мадам, и могу ли я сказать, что вы проявили благоразумие, предоставив это нам. Мы в Нью Роуд работаем слаженно, – сказал ремесленник, поджав губы, когда записывал её пожелания.
Он бросил Марджори острый взгляд: – Я скажу вам кое-что, сугубо между нами. Вы и ваша семья время от времени можете приходить через лес на территорию простолюдинов. «Город Простолюдинов», говорят аристократы, но мы называет его общим городом – Коммонсом, имея в виду, что он для всех нас. Зимой здесь становится чертовски одиноко. Возможно, вы даже решите, что хотели бы жить в Коммонсе зимой, если пробудете здесь так долго. У вас тоже есть животные, и они будут лучше себя чувствовать у нас, чем здесь. Мы устроили зимовку для животных. Есть сараи для сена, которые мы наполняем каждое лето, и коровники вдоль наших собственных жилых кварталов. Все деревни оставляются жителями на зиму; они переезжают в город. Среди аристократов никто бы не узнал, сделал ты это или нет. Вы, случайно, не говорите на языке Травы?
– Я думала, жители Травы говорят на терранском или торговом языке, – ответила Марджори. – Обермун бон Хаунсер говорил со мной на дипломатическом терранском.
– Они будут говорить на дипло, а некоторые из них даже опустятся до того, чтобы говорить на торговом языке, а затем в следующий раз они повернутся к вам спиной и притворятся, что вообще вас не понимают, – сказал он с недоброй ухмылкой. – Вы продвинетесь в отношениях с ними дальше, если будешь знать язык Травы. Насколько я понимаю, это мешанина языков, на которых они все говорили, когда прибыли сюда, но с тех пор всё изменилось. Каждая семья говорит на своей разновидности этого языка, своего рода семейном диалекте, но и вы сможете понять смысл, если знаете язык. Вы преуспеете в вашей миссии, если они не будут знать, что вы говорите на нём, пока вы не заговорите довольно хорошо. Я могу прислать вам учителя.
– Отлично! – согласилась Марджори, воодушевляясь и испытывая симпатию к своему новому знакомцу. – Пришлите мне учителя, мистер Фью.
– Я пришлю вам человека через два дня, миледи. И зовите меня просто Роальд, как и все остальные.
***
В дополнение к просторным помещениям для гостей и прислуги в главном доме, в распоряжении членов посольства в Опал Хилле имелись три небольших отдельных особняка. Получив первый выбор, верная помощница Риго Андреа Чапелсайд выбрала ближайший маленький домик, чтобы быть всегда под рукой в случае необходимости. Её сестра Шарлотта будет жить там вместе с ней. Отец Сандовал и его компаньон-священник отец Джеймс заняли самую большую из отдельно стоящих резиденций, намереваясь использовать часть её как библиотеку и школу для Стеллы и Тони, а самую большую комнату – как часовню для себя и посольства. Таким образом, Эжени Ле Февр достался самый маленький дом. В нем были летняя кухня, гостиная и спальня над землей и несколько уютных зимних комнат внизу. Каждый из домов был соединен туннелем, который вёл к большому дому. Из каждого открывался отдельный вид на сады.
Когда Роальд Фью закончил свои дела с Марджори, он опросил всех остальных вновь прибывших жителей Опал Хилла, чтобы получить от них инструкции по обустройству летних спален и гостиных. Мужчины в большом доме хотели, чтобы все было как можно более простым, и одну комнату они хотели оставить нетронутой, за исключением нескольких маленьких сидений с табуретками для коленопреклонения и подобия алтаря. Хрупкий на вид молодой человек нарисовал картинку.
– Они религиозны, – подумал Роальд. – Хотя и не одеваются как Освящённые. У них такие забавные маленькие воротнички.
– Я надеюсь, это не доставит вам слишком много хлопот, – сказал старший из них стальным голосом.
– Ни чуть, – сказал Роальд с обаятельной улыбкой. – Но я хотел полюбопытствовать, каков титул у вас и другого джентльмена. Я знаю, что вы в некотором роде религиозные люди.
Джентльмен в возрасте кивнул: – Мы старые католики. Я отец Сандовал, а мой спутник – отец Джеймс. Мать отца Джеймса – сестра его превосходительства Родриго Юрарье. Нас обычно называют отцами, если вас это не смутит.
Роальд одобрительно кивнул обоим джентльменам, уходя.
Самый маленький дом был самым отдаленным и последним в его списке. Именно там, в пустом летнем квартале, он встретился с Эжени. Он пробыл с ней недолго, прежде чем узнал о ней все. Все, подумал он про себя, что ему нужно было знать.
– Розовый, – сказала она. – Нежно-розовый. И все тёплые розовые оттенки, как будто в сердцевине цветка. Я так скучаю по цветам. Занавески, чтобы отгородиться от ночи и вида этой ужасной травы. Мягкие занавески, которые развеваются на ветру. Широкие диваны с подушками.
Она пошевелила руками, как бы рисуя в податливом воздухе то, что хотела увидеть. На ней было шелковое платье, которое струилось за ней по воздуху, развеваясь в такт её движениям, как будто её овевал лёгкий ветерок. У нее была копна светло-каштановых волосы, уложенная в высокую причёску; крошечные завитки спадали на лоб и затылок. Глубокая синева её глаз была невинной, не потревоженной излишними мыслями.
Роальд Фью тихо вздохнул. Эта дама была похожа на маленькую фарфоровую женщину, которую его жена держала дома на столе. Бедная леди Вестрайдинг. Очевидно, что в пастели лорда Родриго теперь была эта розовая леди, в то время как его жена, холодная блондинка осталась совсем одна.
Когда Роальд вернулся домой, его жена Кинни ждала его с ужином, готовым к подаче на стол. С тех пор как Мартамей вышла замуж за Алверда Би и переехала на другой конец города, Роальд и Кинни время от времени оставались одни – то есть, когда никому из детей не нужна была няня или кров после ссоры с супругом. Ссоры с супругами, на что Роальд позаботился указать каждому из своих детей, были так же неизбежны, как зима, но не представляли угрозы для жизни. В настоящее время никто из его детей не ссорился со своими женами или мужьями, и ни один из внуков не был дома, так что он и Кинни были одни.
– Я приготовила гуся с капустой, – Кинни поспешила обрадовать своего мужа.
Роальд облизнул губы. Весенний гусь с капустой был одним из его любимых блюд, и Кинни умела готовить его, как никто другой. Гусь с капустой обычно означал какой-то праздник.
– Итак, что же такого особенного произошло? он спросил её.
– Мартамей беременна».
– Замечательно!
Кинни улыбнулась, отправляя вилкой кусочек капусты в свой румяный рот: – Итак, расскажи-ка мне всё о новых людях.
Он рассказал ей о после, о Марджори и о другой леди в гнёздышке её мужа, которое скоро станет розовым.
– Аааа, – протянула Кинни понимающе, наморщив нос.
***
Преподаватель языка для Марджори прибыл ровно через два дня. Он представился как Персан Поллют. Он сидел рядом с ней в помещении, которое впоследствии станет кабинетом Марджори, прямо у большого окна, согретый оранжевым солнцем, в то время как мастера приходили и уходили вместе с ящиками и картонными коробками, инструментами и лестницами. Наблюдая за рабочими, Марджори высказалась о странностях необходимости разделения зимних и летних помещений друг от друга.
– Зима такая длинная, что устаёшь думать о ней, – философски изрёк Персан, глядя на неё, приподняв свои длинные брови. Он был молод, но в нём читался опыт. Персан проявил благоразумие, не афишируя цель своего присутствия. Он снял комнату в соседней деревне и объявил, что приехал туда, чтобы вырезать несколько панелей для «личного кабинета её светлости». Теперь, непринужденно расположившись в этом кабинете, он продолжил свое объяснение. – Мы устаем стылым воздухом, который враждебен нам. Мы уходим под землю, как гиппеи, и ждём весны. Иногда я всерьёз жалею, что мы, люди не можем впадать в спячку, как они.
«Чем же, чёрт возьми, вы занимаетесь всю зиму? – воскликнула Марджори, снова подумав о том, что же они будут делать с лошадьми зимой.
«В Коммонсе общин мы наносим друг другу визиты, коротаем время за играми, а также проводим зимние фестивали драматургии, написания стихов и тому подобного. Люди поют, танцуют и обучают своих животных разным трюкам. У нас есть зимний университет, где большинство из нас изучает то, чему мы никогда бы не научились, если бы не зима. Иногда мы привозим профессоров из других миров на холодное время года. Вы обнаружите, что мы, простолюдины образованнее бонов, хотя и не даём им об этом знать. Под Коммонсом так много туннелей, складских помещений и конференц-залов, что это всё равно, что жить в муравейнике. Мы приходим и уходим, то сюда, то туда, даже не оглядываясь на улицу, где ветер пробирает до костей, а холодный туман висит над всем, скрывая своих ледяных призраков.
– Но боны остаются в своих эстансиях?
– Там у них нет наших ресурсов, поэтому они проводят время с меньшей пользой. В городе у нас несколько тысяч людей, на которых можно опереться, зимой их больше, чем проживает там сейчас. С приходом зимы деревни превращаются в места общего пользования. Порт остается открытым круглый год, так что посетители есть даже в холодное время года. В отеле также устроены зимние апартаменты с туннелями, ведущими в порт. В эстансии же может быть всего сто человек, может быть, полторы сотни. Оттого они там сильно устают друг от друга.
На мгновение воцарилось молчание, затем Марджори осторожно спросила: – Есть ли у вас какие-нибудь благотворительные организации на Траве?
– Благотворительные организации, мэм?»
– Для помощи людям, – сказала она, пожав плечами. – Помощь вдовам и сиротам?
Он покачал головой, глядя на нее: – Ну, есть вдовы, это верно, и иногда кто-то может осиротеть, я полагаю, хотя почему они должны нуждаться в благотворительности, выше моего понимания. Мы, простолюдины, заботимся о себе сами, но это не благотворительность, это просто здравый смысл. Это то, чем вы занимались там, откуда вы пришли?
Она кивнула с серьёзным видом. – Я думаю, у меня что будет много свободного времени. Зимы везде кажутся очень долгими.
– О, здесь они поистине долгие. У аристократов у нас на Траве есть поговорка: «Prin g’los’dem aujnet haudermach». То есть «зимняя близость отделяется весной». Дайте подумать, может быть, вы бы сказал так: «Зимние связи заканчиваются весной». – Он подумал ещё немного, поводя бровями. – Нет, возможно, землянин скорее сказал бы «браки»: «Весна ослабляет зимние браки».
– Да, мы бы, наверное, сказали «браки», – помрачнев, согласилась она. – Как ты выучился говорить на дипло?»
– Мы все в Коммонсе говорим на нём. В порту очень оживленно. Грузы поступают, грузы вывозятся. У нас больше брокеров, чем вы могли бы предположить. Мы заказываем вещи с других планет. Мы продаём наши товары. Нам нужно отправлять сообщения. Мы говорим на дипломатическом и торговом, а также на полудюжине других языков. Язык Травы очень тяжеловесен. Это язык, изобретенный аристократами. Он как секретный код, я научу вас ему, но не ожидайте, что он будет удобен для общения с внешними мирами.
– Понятно. Спасибо, что просветили меня. Вы зарабатываете на жизнь преподаванием языка Травы?
– О, клянусь чудесными мигерарами гиппеев, нет, леди. Кого бы я мог этому научить? Все здесь знают это наречье аристократов. Химе Поллут, резчик по дереву, – друг мастера Роальда Фью, а я сын Поллута. Поэтому Роальд порекомендовал меня вам.
Она не смогла сдержать смех: – Значит, ты резчик по дереву?
Его глаза стали мягкими и мечтательными. «Ну, по большей части, да. Я сделаю несколько панелей для вашего кабинета, леди, поскольку у вас должна быть какая-то причина для моего присутствия здесь.
– Но что мне делать, когда обермун бон Хаунсер порекомендует мне секретаря?
