Velikaya Lives Lui Braun "Маэстро. Опера"

Сплетенное из страусиного пера, шлейфом падало.

Раскрыли дамы веера, пером прикрывши томность глаз,

Ресниц густых, чуть прикрывал соблазн,

Изгиб у талии руки мужской придерживала кисть,

Слегка сжимала бок, как бы невидимый намек,

К себе притягивая, даму влек.

Манжет крахмальный стразом мерцал,

На запонку зацапанный кристалл дисперсию бросал!

И чёрным атласом в белеющий крахмал рукав наложил фрак,

Здесь публика совсем не для зевак,

Как-никак, знатоки пришли сюда,

Под своды дома Иоганна Штрауса.

Оперный театр, нарядившийся в бархат и золото,

В нити горного хрусталя,

В амальгаме зеркал, раскрывая фрактал,

Свою публику ждал.

Благородный цвет бордо драпировкой велюровых штор, ламбрекенов,

Кистей из бахромы, причудливости золотой канвы лоджии украшал,

И красивый оплёт в переплётах узорной тесьмы

Люрексом отливал, блеск кидая в зал.

И хоть былые времена давно свет современный залил,

Но правило осталось в этом зале – в нём Штраус жил!

Какой бы ни была на сцене пьеса,

Начало и конец в партитуре нот

Аккордом бил венец великого творца,

Кода – Иоганна Батиста Штрауса.

– S.

Батисты, батисты, как хороши эти лёгкие ткани

С вензелями инициалов маэстро

И эмблемой театра местного:

Носовые платки, шарфы и прочие нужные вещи,

Которые всегда к месту,

Можно приобрести лишь здесь,

Где обрёл своё постоянное место, дом,

Носящий великое имя гения и память хранящий о нём!

По мотивам пьесы Иоганна Штрауса «Сказки Венского леса»

Эпиграф

По каждой постановке пьесы

Отдельный флаер самостоятельную роль свою играет,

Или буклет с детальным описаньем действа,

Чтоб зритель мог, прочтя меж строк сюжет,

Открыть себе сквозь текст портал в мир закулисных сцен

И, от того внимая суть, спектакль проникновенней понимал,

Так, словно образ пьесы сам на сцене проживал!

Харизмою захватывая зал,

От линии кордебалета к сцене, на тонких ножках семеня,

На стопочках-коробочках пуант выбежала легка,

Арабеска гимнастки гибка,

Вверх взметнулась рука, и нога высоко кинута…

Балерина тонка,

Стебель цветка, держит пачку бутона удлинённой сетки подола,

Листьями, над головой овал,

Застыла, словно в этот миг её художник рисовал,

И, словно к жестам рук привязаны слова,

В стороны развела, распахнув веера, за волною пошла волна,

Озорничая так, играючи запела их,

В потоки музыки ворвался ветром стих, и зал,

Раскрывши рот, песенный нектар с губ её пьёт!

– Солнце забрезжило сквозь стволы, снимая с ветвей завес,

И песнями звонких птах мгновенно наполнился лес,

Тот, что долгую зиму стоял, словно в дремоту сник…

Но очнулся от сна лес, зевнул… заскрипел, застонал старик,

Весь пропитанный талой водицею,

Потянулся, встал, гордый лик вскинул птицею…

Огляделся вокруг – и взмахнула рука старика,

Веткой острою вверх поднята,

Дирижёрская палочка – баттута.

И машет, и машет рука,

Словно ниткой сплетает игла,

Прошивает пространство вечными узами музыки,

Вяжет крепкие узелки!

И по сцене прима сложным узором ходила,

Так, словно некто невидимый

С нею танец учил

И, заботясь о ней,

Орнамент танцевального рисунка

На этом полу начертил!

– Певчею птицей Вью птахи послушно поют

Да вьют гнезда, свои гнезда вьют.

Ныряя под арочки, под столбики, палочки,

Вкалывая стебельки, считая вслух петельки,

Закрепляя к стволам узелки, тайные крестики…

Раскинулся хор на ветвях пошаговых,

Как на певчих станках, устланных ковром зелени,

Разрастается вширь и ползёт

Партитурный ход многорядьем нот,

От самых корней до высот многозвучьем бьёт!

Ах, как была красна этой зари молодая весна,