Когда гадалка вернулась к своему табору и кортеж автомобилей пустился в обратный путь, мы с Полозовым долго не могли прийти в себя после услышанного.
– Похоже, зря мы во всё это ввязались, Евгений Андреевич, – сказал я Полозову на вечерней прогулке. – По правде сказать, мне и твоих денег жалко, и твоих нервов.
– Согласен, полный абсурд, – ответил Полозов. – А может, старушка просто из ума выжила?
– Скорее всего, так оно и есть – по-другому её слова не объяснить. Я не вижу в них даже намёка на самую хромую и убогую логику.
– Вот-вот! А мы с тобой из-за этого едва не подрались. Ну куда это годится?
– Ладно, пойдём-ка лучше по палатам, а то что-то погода портится.
Глава 14
В ту ночь мне опять снились птицы. Но это не были обычные воро?ны или сизари, живущие стаями на городских чердаках и голубятнях, и даже не лесные вяхири, луговые перепела или болотные совы, каких я видел не раз в зоне отчуждения вокруг вверенного мне полигона. Мне снились огромные морские птицы с размахом крыльев шире моих распростёртых рук – предвестники беды, если верить старинным легендам.
Прошло две или три недели с тех пор, как я поручил Малику лечить мои душевные хвори. Всё, за что я боролся и держался, осталось в прошлом, о котором я не жалел, но которое ранило меня так, что я помимо воли попытался стереть его из памяти. Однако на тот момент амнезия и ночные кошмары не были единственными симптомами моего душевного расстройства. Я уже начал наяву видеть странные вещи, даже не всегда разбирая, что из них правда, а что – наваждение.
Могу похвалиться: причудливая архитектура моей одержимости крылатыми позвоночными – а среди них были не только птицы и летучие мыши, но и совершенно фантастические существа – заинтересовала и озадачила Малика и других его собратьев по цеху. Дошло до того, что клинический случай больного Ш. сподвигнул моего друга на написание пары научных статей и одного доклада. В других обстоятельствах я, возможно, был бы даже польщён таким вниманием, но я пользовался популярностью не только в кругу врачей – ко мне, не сговариваясь, упрямо тянулись другие душевнобольные, вроде впавшего в маразм старичка и тихо вегетировавшей в своём мирке Светланы.
Иными словами, в те дни я не знал покоя, ни когда спал, ни когда бодрствовал.
В том сне я стоял на маленьком островке – скорее даже на жалком клочке суши, окружённом с четырёх сторон безбрежным океаном, а птицы кружили над моей головой, иногда подлетая так близко, что я чувствовал потоки воздуха из-под крыльев, а пару раз даже смог разглядеть своё отражение в иссиня-чёрных птичьих зрачках – неподвижных, лишённых всякого выражения, где застыла то ли полная пустота сознания, то ли, наоборот, безграничная и непостижимая мудрость.
Все знают древнее поверье, будто в морских птиц вселяются души погибших моряков. Я сказал себе: наверняка вон та пара ослепительно белых олушей – это неприкаянные души голландских матросов. Одетые в белые робы из парусины, они бороздили волны две или три сотни лет тому назад на утлых, провонявших смолой и ворванью судах, пока однажды один не упал за борт во время ночной вахты, а другой не умер от тропической болезни в каком-то портовом притоне. А вон тот тёмно-серый фрегат с ярко-красным мешком под клювом – не иначе как воплощение неотпетой души французского флибустьера, и после смерти обречённого носить свою алую метку, словно напоминание о пролитой невинной крови.
Пока я следил за полётом других птиц – не из простого интереса, а скорей из опаски – рядом опустился на песок белый альбатрос и неуклюже – точь-в-точь как в бодлеровском стихотворении – приковылял к моим ногам. А потом срыгнул добытую в море пищу, которую он нёс голодным птенцам куда-то за много миль, на далёкий заморский берег. Я почувствовал приступ тошноты и отвернулся, закрыв глаза и задержав дыхание. На моё счастье, альбатрос вскоре улетел, так и не дождавшись благодарности, а накатившая на остров волна смыла его зловонное подношение.
Поднимался ветер, волны накатывали на островок всё чаще и чаще, каждый раз унося всё новые частицы песка и гальки. Совсем скоро – может быть, всего через пару часов – они грозили полностью размыть клочок суши у меня под ногами.
Мне вспомнилась одна грустная притча – когда-то давно нам с Лизой рассказал её один хороший и умный человек. Речь в ней шла о взрослевшем ребёнке. Пока он был мал, мир казался ему одним огромным материком, населённым счастливыми и добрыми людьми. Но вот ребёнок подрос и узнал, что люди делятся на счастливых и несчастных – и материк раскололся на его глазах на две половины. Время шло, и ребёнок с каждым днём узнавал что-то новое: что люди бывают злыми и добрыми, богатыми и бедными, честными и лживыми, – и всякий раз, когда он это узнавал, каждый остров раскалывался пополам, и так до тех пор, пока все люди не оказались в полном одиночестве, каждый на своём островке, отрезанном от других глубокой водой.
Но, как выяснилось потом, и это ещё не было самым страшным – в чём я сумел убедиться на собственном горьком опыте. Самое страшное наступает тогда, когда твой маленький островок начитает крошиться и рушиться прямо у тебя под ногами.
Глава 15
– Ну что, мальчик с Васильевского острова, – спросил Малик после утреннего обхода клиники, пригласив меня к себе в кабинет, – не приходила сегодня твоя чёрная курица?
– Нет, курица не приходила. Я сегодня ночью на таких островах побывал, куда и не каждая дикая птица долетит. …А почему ты об этом спрашиваешь? Неужели сумел разгадать загадку моих снов?
– Да если бы… Зато, надеюсь, я в другом немного преуспел. Ты помнишь книгу, которую оставил мне после первого сеанса?
– «Реку жизни» Куприна? Конечно, помню. Мне её Полозов отдал, когда дочитал до конца. А у меня уже есть такая же в домашней библиотеке. Зачем мне вторая?
– А ты её читал?
– Конечно, давным-давно.
– И с тех пор не перечитывал?
– Нет. А нужно было?
– А я вот только сегодня до неё добрался. Ночь была беспокойная, долго не мог уснуть, вот и зачитался почти до утра.
– Ты хочешь сказать, что только сегодня утром прочёл Куприна?! – с изумлением спросил я Малика, не веря своим ушам.
– Слушай, книгочей, – ответил он мне с лёгким раздражением, – а ты Нагиба Махфуза всего прочёл? А Чинуа Ачебе? А Воле Шойинка? И вообще, ты сколько африканских писателей сможешь назвать навскидку, не считая Адичи, конечно?
– Всё, всё, хватит! – поднял я руки. – Извини. Ты меня пристыдил. Постараюсь исправиться. Но мне всё равно за тобой не угнаться – я вряд ли когда-нибудь смогу свободно читать на амхарском, как ты на русском, даже если прямо сейчас примусь его учить. Всё-таки у тебя против меня фора в тридцать лет.
– Лучше поздно, чем никогда. А книги вообще читать полезно. И только не надо усмехаться!
– А я и не усмехаюсь.
– Ладно, раз у нас предстоит долгий и обстоятельный разговор, расскажу я тебе для затравки один случай из медицинской практики.
Малик поудобнее устроился в рабочем кресле, подавил зевок и нажал указательными пальцами себе на веки (мне показалось, что он охотно сменил бы своё кресло на мою кушетку пациента, если бы не врачебный долг).
– О чём бишь я? Ах да, о художественной литературе. А это, между прочим, не только приятное времяпровождение, но и ценный источник знаний даже для профессионалов. На этом закончу прелюдию, перейду к делу. В конце 1980-х на Русском Севере – нет, не в тех краях, откуда ты родом, а на границе Мурманской и Архангельской областей – случилось жуткое ЧП. Деревенская жительница – вполне добропорядочная дама, до того не замеченная ни в каком девиантном поведении, – напала с холодным оружием на группу своих односельчан. К сожалению, не обошлось без жертв. Дело на всякий случай засекретили: на кону стоял престиж страны – ударница труда и кандидат в члены партии вдруг превратилась в свирепого зомби-убийцу. Для расследования инцидента собрали целую комиссию, подключили и прокуратуру, и военных, и учёных. Отрабатывали самые невероятные версии – от местных галлюциногенных грибов до космических лучей и психотропного оружия вражеских стран. Естественно, пригласили и психиатра – правда, не звезду столичного масштаба, а кого-то из рядовых районных медиков. Он пациентку тщательно обследовал, но никаких психических отклонений у неё не нашёл – да их, скорее всего, и не было. А дебоширка к тому времени успела опомниться и смотрела на доктора глазами размером с круглую башню – сама не понимала, что вдруг на неё нашло, отчего она пошла войной на соседей, ничего плохого ей не сделавших. Конечно, врача в первую очередь интересовало, что послужило спусковым механизмом, что именно вызвало такую агрессию. И он бы ещё долго ломал голову, если бы один неленивый и любопытный студент (он учился у профессора, к кому младший коллега обратился за консультацией) не махнул бритвой Оккама и не подсказал разумный ответ. А разгадка была записана в книге, причём не в каком-нибудь редком издании, лежавшем на полке в спецхране за семью грифами секретности, а в сборнике рассказов русского писателя Пришвина. Причём экземпляр этой книги имелся в каждой избе-читальне при сельсовете. Пришвин в молодости побывал в Беломорье и подружился с местными жителями – лопарскими рыбаками. И вот в какой-то момент Михаил Михайлович в шутку напугал молодую рыбачку, а та в ответ едва не зарезала его ножом. Ранить не успела – мужчины её вовремя остановили, а русскому натуралисту объяснили, что с их женщинами так шутить нельзя, потому что они с перепугу могут броситься не то что на чужака, но и на собственного мужа, отца или брата. А та другая женщина оказалась чистокровной саамкой – это в её паспорте было указано пятым пунктом на первой странице. Как ты знаешь, в начале прошлого века, когда Пришвин писал свои заметки, саамов ещё принято было называть «лопарями».
– Конечно, знаю! Это ведь и мои предки тоже, хотя я в метрике записан как представитель титульной нации. …Погоди, а к чему ты всё это мне рассказываешь?! Неужели ты думаешь, что и я могу…
Малик прервал мой вопрос усталым жестом:
– Что можешь? Превратиться в разъярённую мегеру, если кто-нибудь крикнет басом «Бу!» у тебя за спиной? …Нет, всё-таки, как с вами, больными, бывает тяжело! Порой ведёте себя, словно дети малые, – те тащат в рот что ни попадя, а вы что ни попадя принимаете на свой личный счёт. Как будто любая история – от библейской притчи до анекдота по чукчу – придумана только для вас и про вас.
– А разве это не так? – спросил я искренне. – Разве библейские притчи не про людей написаны? И разве мы не над собой смеёмся, когда смеёмся над наивным чукотским оленеводом?
– Ладно, оставим эту тему, а то неизвестно, до чего договоримся… Ну вот, а я в кои-то веки решил похвастаться былыми заслугами… Да и поделом мне – скромнее нужно быть. Вернёмся к тому, с чего я начал, то есть к нашей книге. Я её дочитал примерно до середины – до рассказа под названием «Штабс-капитан Рыбников», и тут меня осенило. Не напрягайся, я сам тебе напомню, в чём там дело. А дело было в 1905 году, в первые дни после Цусимского сражения. Герой повстречал того самого хромого и контуженого штабс-капитана в Петербурге, куда тот приехал из Иркутска с каким-то мелким ходатайством. И пока чудаковатый отставной вояка обивал пороги разных военных и гражданских ведомств, рассказчик, встречая его то тут, то там, каждый раз переживал дежавю и гадал, кого ему напоминает сей персонаж. Закончились их похождения в публичном доме. Случайно выяснилось, что лжекапитан на самом деле – японский шпион под прикрытием. Его разоблачили, пришли арестовывать, и тут он с криком «Банзай!» выпрыгнул в окно и сломал себе ногу. Тебе это ничего не напоминает?
– Так, подожди, уж не хочешь ли ты сказать, что Полозов – агент японской разведки?!
– Избави боже! Да ты хоть знаешь, сколько у меня лежит таких «агентов»?! И японской разведки тоже. Мне ещё один не нужен, и так складывать некуда, разве что в коридоре… Я хочу сказать, что вы с Полозовым в разное время читали одну и ту же книгу – вот тебе и точка пересечения. Общий литературный опыт перемешался с реальными событиями и бессознательно отлился в вашей памяти. Ну что, похоже на правду?
– Звучит, конечно, убедительно… Конечно, ты прав – должна быть какая-то реальная точка пересечения, а иначе как бы нам двоим удалось так ловко синхронизировать свой бред? Но… Не знаю, в чём тут дело… Умом я твоё объяснение принимаю, а внутреннее чутьё молчит. Не ложится оно мне на душу, никакого отклика на него я не чувствую, уж прости меня за такую неотзывчивость.
– Не надо извиняться. Это не твоя вина, это моя ошибка. Ты помнишь, что сказал пророк Юсуф фараону Египта, когда толковал его сны про семь тощих коров и семь тучных коров – то есть про семь лет изобилия и семь лет недорода? Он сказал ему, что сам по себе сон – и есть собственное толкование. Что толкование предшествует сну, а не следует за ним. Потому-то фараон и отверг объяснения премудрых книжников из своей страны, зато охотно принял объяснение чужеземца-раба.
– Потому что тот истолковал вещий сон так, как его бессознательно понимал сам фараон.
– Вот именно! Поэтому забудь обо всём, что здесь говорилось, и ни в коем случае не пытайся насильно внушить эту версию себе или Полозову. А я буду дальше думать.
И всё-таки мой врач оказался прав, когда снова применил золотое правило Оккама: не ходить далеко в поисках объяснений, а сперва использовать то, что под рукой. Он нащупал верную дорогу, хотя в какой-то момент промахнулся и увлёкся ложным следом. Ему не хватило каких-нибудь суток чтобы дочитать сборник до конца, до последнего рассказа под названием «Звезда Соломона», где герой тоже переживал дежавю при встрече с незнакомцем. (А может, так и должно быть, если учесть, кем оказался тот незнакомец?)
И хотя история не знает сослагательного наклонения, мне почему-то кажется, что это толкование наших с Полозовым навязчивых идей я принял бы куда живее и охотнее, даже если допустить, что их причиной стала совсем другая, намного более древняя книга, хорошо известная нам троим, не исключая Малика. Никто не знает, как эта догадка могла повлиять на мои поступки и решения, – к чему строить домыслы задним числом? А того, что случилось тем же вечером, всё равно уже не исправить и не изменить.
Примечания:
1. «Ну что, мальчик с Васильевского острова, … не приходила сегодня твоя чёрная курица?» – Малик намекает на сказку «Чёрная курица, или Подземные жители» (1829 г.) Антония Алексеевича Погорельского (1787–1836). Главный герой – мальчик Алёша живёт в пансионе на Васильевском острове.
2. Нагиб Махфуз (1911–2006) – египетский писатель и драматург, лауреат Нобелевской премии по литературе 1988 года; Акинванде «Воле» Бабатунде Шойинка (р. в 1934 г.) – нигерийский писатель, поэт и драматург, лауреат Нобелевской премии по литературе 1986 года; Чинуа Ачебе (1930–2013) – нигерийский писатель, поэт и литературный критик, лауреат Международной Букеровской премии (2007 г.). О Чимаманде Нгози Адичи см. в примечаниях к Главе 1.
3. «Ты помнишь, что сказал Юсуф фараону Египта…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69501940&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
