– Ты же знаешь мою статью. – я поморщилась.
–Знаю, но если бы у меня были основания для ареста, то я бы допрашивал тебя в тюрьме, а не в парке.
–Уверен, что основания не появятся после рассказа?
Инспектор задумался, провёл широкой ладонью по волосам и нахмурил чёрные брови.
– Давай завтра поговорим об этом? – предложил Фёдор.
– Давай. Только ты говорить будешь первым. – ответила я.
Инспектор Жрановский закатил глаза, но согласился. Я вошла в двери, окунулась в атмосферу, созданную мягким светом и инструментальной музыкой, улыбнулась, глядя на расслабленных гостей и оставила все проблемы с Комитетом за дверьми. Навстречу выскочил молодой официант – Лёша.
– Дарья, вы ужинать будете? – спросил он.
–Да, пожалуй, буду.
Я села за свой столик, скользнула взглядом по тьме за окном и принялась разглядывать посетителей. Интересно, сколько среди них магов? – вдруг, подумала я. Пашка говорил, что часть персонала волшебники. Жители гостиницы только волшебники, а посетители? Наверное, часть из них даже не догадывается о своей сущности, как я не догадывалась о своей. Перед глазами поплыли воспоминания.
Зимнее, морозное утро. Стеклянный купол небосвода терял тёплые рассветные краски, постепенно принимая зеленовато-голубой цвет. Мы сидели в лекционном зале, который в народе прозвали “астрономическим” из-за расположения на самом верхнем этаже самого высокого здания университета. Город гасил фонари, из тёпло-оранжевого становился серым. Лектор зябко потирал предплечья, расхаживал по подиуму, читал монотонную лекцию. Студенты сидели тихо – с этим профессором дисциплину никто не рисковал нарушать. Даже мимолётные шепотки глохли от единого взгляда преподавателя.
Мы с Пашкой сидели на самой верхотуре и, в перерывах между записями, молча играли в “балду”. Он выигрывал. Я тихонько злилась, но единственное, что могла себе позволить – это аккуратные тычки в бок. Пашка в ответ толкал мой локоть своим, во время записи конспекта, из-за чего буквы в моей тетради гуляли по строчкам. Я ворчала, Пашка беззвучно хихикал. Лектор сурово поглядывал на нас, но ничего не говорил.
По зданию пробежала дрожь. С потолка посыпалась мелкая крошка. Всё здание протяжно застонало и успокоилось. Тишину в аудитории никто не нарушил. Профессор, споткнувшийся было с повествования, невозмутимо продолжил читать лекцию, но её уже никто не записывал. Студенты нервно переглядывались, пожимали плечами, но делали это молча, не решаясь прервать преподавателя. От звонка все вздрогнули, разом вздохнули и, так же молча побросав тетради в сумки, понеслись потоком по лестнице вниз. Туда, откуда слышался то ли вой, то ли плач. Мы с Пашкой шли в хвосте нашего потока, потом влились в общую массу и, обогнув своих одногруппников, проскользнули в коридор пятого этажа.
Тут разрушения выглядели масштабно. Дверь в лекционный зал разлетелась в щепки, окна выбило, отчего ледяной зимний воздух заполнил собой коридор, вытеснил тепло. Людей здесь, как ни странно, было немного. Трое преподавателей и пять десятков студентов. Женщина, лаборантка с кафедры физики, сидела на полу, в разрушенном лекционном зале и плакала, периодически подвывая. Останки её мужа – преподавателя, лежали в месиве из щепок и осколков стекла. Никто не решался к ней подойти. Раненых студентов уже увели в медицинский блок, тело студентки, устроившей взрыв магией, лежало тут же. Как ни странно, но оно не пострадало. Внешне выглядело так, будто она уснула.
– Магия. – прошептал Пашка на выдохе.
Волосы шевельнулись у меня на затылке. Я повернулась к нему с вопросительным взглядом, но Пашка зажмурился, молча взял меня за руку так крепко, что у меня онемели пальцы, развернулся и рванул в обратном направлении. Я поплелась за ним. Мы вышли на улицу, пустынную из-за мороза. Кожу обожгло холодом. Мы прижались друг к другу в попытке сохранить тепло и стояли молча, долгие десять минут до звонка. Я чувствовала, что Пашке тяжело, но что послужило причиной такой реакции? Наверное, дело в слухах о том, что он тоже из семьи волшебников, решила я.
Несколько дней Павел ходил угрюмый, держался рядом со мной, а с остальными старался не разговаривать. Весь универ гудел о том, что студентка взорвала преподавателя из-за недопуска к экзамену, а Паша высказался по этому поводу только однажды, но сказал странно. Я запомнила. Он сказал, что студентка не виновата. Бывает так, что магия вырывается из людей сама по себе. Она годами копится в человеке, и, если волшебник не использует магию слишком долго, её плотность становится больше, чем плотность человеческой воли. Тогда она вырывается наружу и сносит всё на своём пути. И горе тем, кто окажется рядом.
Горе тем, кто окажется рядом – повторила я про себя, возвращаясь в реальность. К глазам подступили тоскливые слёзы, но я сдержала их, не позволила пролиться. Не сейчас, ещё не время.
Или уже не время.
– Пашка, прости меня. Я не хотела. – проговорила я шёпотом и отвернулась к окну. – Горе тебе, Пашка, но ещё больше горя мне. – мысленно продолжила я.
В отражении на стекле возле моего столика появился силуэт. Я внутренне собралась с силами, вернула самообладание на места и только после этого медленно повернулась к нему.
– Здравствуй, Николя. – я машинально назвала своего заместителя на манер Марины Дмитриевны.
Он скривился, как от зубной боли, но приветственно кивнул и сел рядом со мной.
– Вы позволите? – спросил он.
– Конечно. – я безрадостно кивнула.
– Слышал, вы начали проверку моей деятельности.
– Скорее проверку деятельности заведения.
– У вас есть основания не доверять мне? – Николая посмотрел мне в глаза.
– С чего вы взяли? – ответила я ему.
– Вы ни разу не устраивали проверок.
– Всё когда-то бывает в первый раз. – я вопросительно приподняла брови. – Вы чем-то недовольны?
– Нет. – Николай нервно улыбнулся официанту, который принёс ужин.
– Тогда в чём причина вашей нервозности, Николай? – спросила я.
Официант разложил приборы, вопросительно взглянул на заместителя, получил в ответ раздражённый моток головой и удалился.
– Мне не нравится, когда кто-то лезет не в свои дела. – в его голосе послышалась угроза.
– Это моё кафе, и всё, что с ним связано, является моим делом. Вы слишком долго оставались без должного надзора, Николай, если считаете, что дела кафе меня не касаются.
– Ты за два года даже ни разу не поинтересовалась его делами! – не выдержал Николай и сорвался на крик.
На нас начали оборачиваться гости. Официанты зашушукались. Охранник подошёл поближе.
– Николай, держите себя в руках. – холодно ответила я. – Я начала проверку тогда, когда посчитала её необходимой. Твоё нынешнее поведение заставляет меня задуматься о необходимости поиска нового заместителя.
– Я два года тянул это кафе на себе, пока ты металась по городу и прохлаждалась в библиотеке. – Николай хлопнул ладонями по столу.
Гости уже не пытались делать вид, что не смотрят на нас. Звон посуды привлёк всеобщее внимание.
– Если ты думаешь, что я позволю тебе вот так просто разрушить всё, что я сделал за эти годы, ты ошибаешься! – Николай встал, поправил сбившийся галстук и улыбнулся.
– Я сделаю то, что посчитаю нужным, Николя. – я выделила последнее слово. – Можешь идти.
Николай открыл было рот, но подошедший охранник что-то сказал ему на ухо. Мой бывший заместитель покраснел, бросил на меня злой взгляд, развернулся и вышел вместе с охраной. Я, наконец, приступила к ужину. В голове крутился рой тревожных мыслей. Где найти толкового управляющего в короткие сроки? В любом большом городе это не стало бы проблемой, но в нашем крохотном городишке найти хорошего специалиста не так-то просто. Надо узнать, где работает Анна – пришла в голову умная мысль. Профиль у неё подходящий, главное, чтобы было желание.
Настроение поднялось, гости давно вернулись к своим тарелкам, а я поднялась к себе в комнату и вышла на балкон. Свежий, влажный воздух окончательно успокоил мои тревоги. Завтра будет новый день. – подумала я. Новый день и новые дела.
7. Фёдор
Дарья, Дарья, Дарья. Что же ты такая упрямая? – думал я, лёжа в кровати, на втором этаже гостиницы. За окном гудели машины, тихо играл уличный скрипач. Последний день весны разгорался летним солнцем. Как уговорить упрямую ослицу Волковскую впустить меня в кафе?
Я умылся холодной водой, натянул свежую рубашку с коротким рукавом и пошёл в соседнее здание – там расположился ресторанчик, о котором вчера говорила Дарья. Вопреки моим ожиданиям, ресторанчик был уже открыт. Видимо, работали в две смены. Кофе здесь делали средненький, но еда оказалась неплохой. Конечно, подача хромала, но лишь на взгляд избалованного столицей посетителя.
Караулить Дарью возле её кафе с утра бесполезно – решил я и отправился в местное отделение Комитета. Оно должно было находиться где-то рядом, если верить карте, которую я купил при въезде в город.
Мне пришлось обойти площадь “Смены” дважды по кругу, потому как неприметную вывеску, спрятанную за подвесной клумбой, с первого раза я не увидел.
Внутри царила полная анархия. Дежурного на проходной не оказалось. Я прошёл через турникет, окинул взглядом пустой коридор, расходящийся в разные стороны, и свернул в левый. Дошёл до конца, открыл правую дверь и спросил Сашу. Два молодых человека подняли на меня глаза от кружек, пожали плечами и сказали, что сегодня его не видели. По крайней мере я узнал, что в штате имеется некий Саша.
Я пошёл на правую половину и, не раздумывая открыл первую попавшуюся дверь. Женщина средних лет, не отрывая глаз от зеркала, попросила зайти чуть позже. Я пожал плечами и открыл следующий кабинет. Три молоденькие девушки обсуждали новый модный тренд на завивку бровей и громко хихикали. Я не выдержал и тоже захихикал. Девушки тут же встрепенулись, оживились, предложили мне кофе с домашним пирогом и, только после того как я доел второй кусок, поинтересовались кто я и кого ищу. Я не стал кривить душой и честно признался, что ищу их самого-самого главного начальника. Девушки погрустнели и сказали, что сегодня его не будет. Потом пошушукались и отправили к женщине, которая меня выгнала. Её звали Нонна Никодимовна и она была заместителем начальника по всем-всем-всем вопросам. Я поблагодарил, пообещал зайти ещё, чем вызвал новый взрыв хихиканья и покрасневших щёк юных сотрудниц Комитета.
Со второй попытки мне удалось обратить на себя внимание женщины. Она отложила зеркало, цокнула языком и спросила кто я. Когда я представился, Нонна Никодимовна слегка побледнела, но не повела и бровью. Только, пристально глядя мне в глаза, набрала номер на рабочем телефоне и попросила Бореньку. Затем, так же молча, протянула мне трубку. Боренька, или Борис Игнатьевич по паспорту, сначала долго молчал, потом сказал, что через полчаса приедет, после чего отключился. Я поблагодарил женщину и вышел на площадь. Пусть сотрудники спокойно подготовятся к приезду начальства.
Свежая майская листва шуршала на тёплом ветру, вездесущие голуби толпились по площади. За ними бегали дети, периодически поднимая в небо шумное, пернатое облако.
Я сидел на скамейке, ловил ласковые лучи солнца и наслаждался. День обещал быть сложным. Конечно, глупо было ожидать, что в таком маленьком и удалённом от столицы городе, будет идеальный порядок в Комитете, но я не мог даже подумать о том, что встречу здесь откровенный бардак. Дело, изначально сложное из-за своей беспрецедентности, становилось ещё сложнее.
Когда, спустя час, к Комитету подъехала машина и высадила дородного мужчину в рубашке и брюках, я медленно поднялся и прогулочным шагом пошёл ко входу. Голуби расступались передо мной, а весёлая мелодия скрипача дополняла этот сюрреалистичный пейзаж. Внезапно я понял, что мне нравится Мадан.
Борис Игнатьевич – мужчина глубоко пенсионного возраста, нервничал. По его вискам стекали капельки пота, седые волосы стояли торчком, а голос подрагивал. Он постоянно теребил Нонну Никодимовну – его заместителя. Нонна Никодимовна, в свою очередь, источала спокойствие, которое при данном бардаке, вызывало лишь раздражение.
– Мне нужны дела Волковской и Миляева. – попросил я после долгих приветствий.
– Но, уважаемый, дело Миляева давно закрыто. – возражала мне Нонна Никодимовна.
– Его снова открыли. В связи с вновь открывшимися обстоятельствами.
– Но оно уже в архиве. – невозмутимо отвечала мне заместительница начальника в то время, когда Борис Игнатьевич обмахивался платком и старательно перебирал бумажки на столе.
– Ну так достаньте его из архива. – начинал всерьёз злиться я.
– Мы не можем. – начала было Нонна Никодимовна.
– В смысле вы не можете? – перебил я её.
– Ну там. Надо будет искать. – покраснела женщина.
– Ну так ищите! – рявкнул я. – А дело Волковской? Тоже в архиве?
– Нет. Оно должно быть тут. – Нонна Никодимовна жалобно посмотрела на начальника.
Борис Игнатьвич сделал вид, что не заметил её взгляда и в третий раз перебрал стопку папок на столе.
– Где – тут? Тут на столе? Тут в шкафу? Тут под тумбой? – указал я пальцем на стопку папок, подпирающих тумбочку.
– Ммы найдём сейчас. Вы пока посидите, чаю попейте. – наконец подал голос Борис Игнатьевич.
– Да я уже оппился чая, пока вас ждал! Вы время видели? Уже практически обед! – выпалил я, даже не пытаясь скрыть раздражение.
– Ну так сходите пока пообедайте. – заискивающе попросил начальник местного Комитета. – А мы сейчас поищем. – он посмотрел на Нонну Никодимовну с упрёком.
– Тут ресторанчик на площади недавно открылся. – поддержала Бориса Игнатьевича женщина.
Я посмотрел на начальство местного Комитета и понял, что если сейчас не уйду, то устрою здесь большой скандал с вызовом проверки из столицы.
– Вернусь через два часа. – процедил я.
Площадь опустела, даже голуби исчезли. Небо затянулось грозовыми тучами, в воздухе повисла духота. Я медленно пошёл в обход площади к ресторанчику. С названием хозяин мудрить не стал, назвал его просто “Смена”. Ресторан “Смена”, на площади “Смены”. Мадан – город сюрреализма в действии.
В лицо дохнуло ветром. Сначала ласково, почти нежно, но уже следующий порыв выбил злость из мыслей. Крупные капли посыпались с неба, и уже через минуту превратились в потоки. По площади потекли ручьи. Я продолжил медленно идти. Вода стекала по лицу, стучала по плечам. Странный город. Расхлябанный, тихий, уютный. Я прошёл мимо ресторана и зашёл в гостиницу, поднялся в номер, переоделся в сухое и обнаружил, что повесить мокрую одежду некуда. Пришлось искать портье, потом ждать, когда найдут сушилку, потом тащить её на второй этаж и устанавливать в номере.
Только я собрался пойти на обед, как зазвонил телефон. Я взял трубку с мыслью о том, что, наверное, я погорячился и дела в местном Комитете не так плохи. На том конце Борис Игнатьевич, нервно дрожащим голосом, сообщил, что в кафе “Над Фрешерским водохранилищем” произошло убийство. Лишь спустя минуту я понял, что это кафе Волковской. Ещё несколько секунд мне понадобилось, чтобы осознать сказанное.
Дождь лил как из ведра. Я выпросил у портье разрешение на пользование чёрным ходом, и выскочил оттуда сразу в машину. Через десять минут я уже стоял возле входной двери в кафе Волковской и, с трудом преодолевая чувство опасности и желание поскорее уйти, пытался сквозь стекло разглядеть что происходит внутри.
Дарью я увидел практически сразу. Она сидела за одним из столиков, уронив голову на руки, от чего волосы свисали по бокам, создавая своеобразную завесу. Тело лежало на полу, возле барной стойки. Я видел только одну ногу, но этого было достаточно. Официанты толпились возле кухни. Я стукнул кулаком по двери, а небо отозвалось громом. Это не я, это гроза. Слух уловил тихий смешок.
Я резко обернулся. В двух шагах от меня, между двумя вазонами с пышными цветами, сидело странное существо. Размером с крупного кота, чешуйчатое, четырёхлапое, с гребнем вдоль всего тела и длинным хвостом. Окрас существа был зелёно-синим, и смотрело оно на меня большими жёлтыми глазами с вертикальными зрачками. Моё тело оцепенело. Существо по собачьи наклонило голову и улыбнулось, обнажив острые зубы. Дверь медленно открылась, я моргнул, а существо исчезло.
На пороге стояла Дарья. Бледная, с красными глазами и белыми губами. Она вышла ко мне, тихонько закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.
– Пришёл меня арестовывать, инспектор Жрановский? – спросила она глухим голосом.
– Нет. А есть за что?
Оцепенение спало, дышать стало легче. Я не сразу понял что произошло, лишь спустя несколько минут понял, что здание больше не давило. Но при этом я чувствовал, что войти в него не смогу.
– Не знаю. – девушка покачала головой и обхватила себя за плечи.
– Что произошло?
– Не знаю.
Сверкнуло, тут же прокатился гром. Дарья вздрогнула.
– Николя. – девушка поморщилась. – Николай, мой заместитель. Он пришёл на работу. Потом зачем-то пошёл в архив, а оттуда вышел с лицом… – Дарья замолчала.
– Каким лицом?
– Серым. Буквально серым. Как пепел. Он вышел оттуда, спустился, прошёл несколько шагов и упал… Он умер.
– Что он мог делать в архиве?
– Не знаю. – Дарья пожала плечами.
Снова громыхнуло. Волковская прошла по веранде, застыла на секунду перед завесой дождя, и шагнула под потоки воды. Я молча наблюдал за ней. Она махнула рукой, развернулась и снова зашла под навес. За ней подошли трое врачей. Они молча кивнули мне. Дарья открыла перед ними дверь, пропуская. Я попытался войти вслед за медперсоналом, но не смог переступить порог. Волковская посмотрела на меня с интересом, потом поёжилась, обхватила себя руками и вошла внутрь. Я остался снаружи.
Временные промежутки между громом и молнией становились всё длиннее, дождь растерял свой напор. Запахло озоном. Запрет на вход в кафе подкреплён магией, но почему об этом не было сказано в документах, хранящихся в Комитете? Интересно, как Филиппу Миляеву удалось провернуть такой фокус?
Двери открылись, вышли врачи. Двое из них несли на носилках накрытое простыней тело. Я попросил у Волковской подготовить мне список сотрудников, попрощался, хлопнул её по плечу в слабой попытке подбодрить, и пошёл за врачами. Показал удостоверение, узнал, где находится больница, потом сел в свой джип. Машина тронулась, между туч появилось солнце, а бледная Дарья проводила меня глазами.
Здание больницы спряталось в зарослях сирени. Она уже отцвела, но её густая листва скрывала уютный двухэтажный домик от любопытных глаз. За больницей росли берёзы и яблони. Я невольно засмотрелся на них. Должно быть приятно прогуливаться в их тени, во время отдыха между процедурами – подумал я. Сам я в больнице никогда не лежал, а вот Мия туда однажды попала. Я каждый день приходил к ней и маячил в приёмном отделении, пока персонал не сжалился и не разрешил мне заходить в лечебное отделение, в котором лежала сестрёнка. Ох и попало мне тогда от родителей, когда они узнали, что я торчал у Мии вместо школы.
