Я захожу в палату: она такая маленькая, но комфортная. Здесь есть все, что нужно для удобства: кровать с чёрной тумбочкой справой стороны, стул и стол, небольшая раковина и душевая. Кровать стояла возле окна. Солнечные лучики, игриво скатывались с кровати на пол. Но даже вкупе со всем комфортом и уютом местечко это было ужасное. И вспоминать о нём мне не захочется. Мебель старая и скрипучая, персонал безответственный. Про еду даже заикаться больше не буду.
Я прождала медсестру не меньше получаса. За это время я разобрала вещи, привезённые мамой вчера вместе с гостинцами. Их было немного, более того, я даже не сразу заметила сумку с ними.
Выложив в тумбочку несколько однотонных футболок и пару спортивных штанов, я села на кровать, не зная чем ещё себя занять. И вдруг, мне словно током ударило. Я вспомнила про существование мобильного телефона. Я не помню, был ли он у меня с собой на вечеринке.
Я успела обшарить пакет и сумку, но телефона там не было. Чего и следовало ожидать. Только у меня появляется надежда, узнать, что случилось в тот день, как эта надежда ускользает из рук, как песок. Мне охватывает злость. Снова. Я со всей силой швыряю сумку через всю палату, туда же летит пакет и подушка. Успокоиться у меня не получается и я начинаю кидать в дверь, всё что попадётся под руку. Руки пронзает новая порция боли, я без сил сажусь на пол.
В ту секунду, когда в дверь летит очередная жертва моей истерики, она открывается.
– Ауч. Ребята, кажется, нас не рады видеть, – Стив, зашедший палату в белом халате, трёт красное пятно на лбу, возникшие от прилетевшего в него, яблока.
– Господи, Лиа, – в палату забегает плачущая Келли. – Это всё я виновата. Дурацкая идея с вечеринкой. Я такая дрянь. Лиа, дорогая.
Стив подбегает к ней, они оба садятся со мной на полу. Я не могу перестать плакать. Келли продолжает извиняться, не подозревая, что я даже не понимаю, за что именно мне её простить.
Стив прижимает меня и Келли к груди, и тихо утешает нас. Я так рада их видеть. Я крепко обнимаю их.
– Не молчи. Скажи, ка ты?– Келли вся бледная, её глаза красные, заплаканные. На лице, кроме туши для бровей нет косметики. Для Келли «выйти в свет» без капли макияжа, тоже самое, что полицейским кинуться на вооружённого убийцу, не имя при себе бронежилета – на вид ничего не поменяется, но уверенности и защиты нет.
Я не сразу смогла ответить. Слёзы, не переставая, катились ручьём из моих глаз. В палату уже зашла медсестра. Она поставила мне катетер с капельницей, и дала успокоительного. Медсестра разрешила Келли, Стиву и … Алану остаться.
– Келли, я ни в чём тебя не виню.
– Это я виновата. Устроила эту вечеринку и бросила тебя на весь вечер. Если бы я была рядом, я не дала бы этому произойти, – Келли не может успокоиться. Я наливаю ей в одноразовый стаканчик воды. Она залпом выпивает. Ей это помогает, ненадолго.
Я ничего не понимаю: если её не было рядом, что тогда вообще могло со мной случиться?
– Ты… Ты не знаешь…
– Дело в том, что двое идиотов, из другой школы, разгромили комнату родителей. Я весь вечер пыталась выяснить, что у них произошло. Но эти амбалы были в стельку пьяные и не могли связать и двух слов, – Келли не услышала меня. Быстро и запинаясь на каждом слове, она пересказывала тот злосчастный вечер. – Они накинулись на Стива, их разняли и они убежали на улицу. Стив побежал за ними, а я осталась разгребать хлам, оставшийся вместо комнаты. Возвращаясь с улице, Стив и оказался там, когда…– Келли замолкает. Она оглядывается на парней. Стив потупившись, еле кивает.
– Когда что? – я вновь начинаю паниковать. Это единственный шанс узнать всё. Она не может не сказать.
– Ты не помнишь? Лиа. Я уверена: эта была шутка. Она не хотела…
– Она? Кто? Келли не молчи, расскажи мне! – снова мне приходится умолять сказать мне правду. Снова от меня пытаются что-то скрыть. Как же я устала.
Келли молча плачет. Она не может собраться. Я плачу вместе с ней.
– Келли. Прошу расскажи мне, умоляю. Я хочу знать правду. Все скрывают от меня всё. Я так с ума сойду. Я ничего не помню, лишь бессмысленные отрывки. Мне говорят, что я пыталась покончить со своей жизнью, но я…
Пожалуйста, ты моя лучшая подруга, помоги мне.
И Келли рассказывает. Слова выходят наружи вместе со слезами. Ей сложно, но она не останавливается. Каждое её слово, как часть пазла – картинка слаживается, и я начинаю всё вспоминать.
***
Рассказ занял почти час. По окончании, мы уже еле могли говорить. Лавандовая блузка Келли была насквозь мокрая от слёз, также как и моя футболка. Стив обнимал нас, а Алан так и стоял бездвижно возле двери.
У меня начала снова болеть голова, и Стив помог мне подняться и лечь. Келли чмокнула меня в обе щеки они вместе ушли, пообещав приходить каждый день. Алан остался. К этому моменту слёз не осталось. Мне и не хотелось больше плакать.
Алан никак не мог начать разговор. Подойдя ближе, он молча переминался с ноги на ногу, пока с его губ, наконец, не сошли совершенно ненужные слова:
– Элиан, ты должна держаться.
– Ты, Алан, настоящий трус! Я не нуждаюсь в твоих словах.
– Я хотел сказать…
– Алан. Ты всё знал и всё видел, ты меня сюда привёз. Ты ехал за мной, так почему ты не остановил меня?
– Я, я проезжал мимо, когда ты стояла на мосту.
– О, хватит лгать Алан Моррис. Ты был на той вечеринки, и смотрел, как моя сестра издевается надо мной. Ты единственный, кто мог её остановить, но ты молча стоял и смотрел, как и все. А потом поехал за мной, но не попробовал остановить.
– Быстро ты всё вспомнила. Только я поздно тебя нашёл. Да, я мог остановить Рэйчел. Но тебя, увидел слишком поздно. Побежал, но ты уже спрыгнула. Потом привёз тебя сюда.
– Да ты у нас герой. Только я не прыгала. Я бежала и не увидела, что мост сломан и слетела вниз. Зачем ты соврал, что я стояла, этого не было, – мне противно даже смотреть на него.
– Откуда ты можешь это знать, ты же сказала, что у тебя амнезия.
– Единственное что я помнила, так это то, как бежала по мокрому асфальту, поэтому тут ты прогадал. Хотел выставить себя спасателем, супергероем? Ты подлый трус, и не более того,– в горле уже пересохло от разговоров, но, немного подождав, я добавляю: – Вы с Рэйчел идеальная пара, стоите друг друга.
Алан стоит не находя слов, затем быстро бросает:
– Я с ней порвал.
– Боже, Алан. Пошёл ты! Я больше видеть тебя не желаю. Уходи, – но он стоит, как вкопанный и не двигается. Я взрываюсь и начинаю кричать ещё громче: – Слышишь? Уходи, и больше не появляйся, не хочу тебя даже знать!
В плату вбегает мама и врач. Мама подбегает ко мне, а мистер Эндрюс начинает выпроваживать Алана.
– Что, что ему нужно? – мама держит меня за плечи.
– Всё в порядке мам, – я немного отстраняюсь.
Успокоившись, я замечаю, что мама привела себя в привычное для моих глаз состояние. Волосы расчесаны и аккуратно уложены, мятую чёрную кофту она сменила на белую рубашку с ромашками на воротничке, а на заплаканном и усталом лице появился лёгкий макияж.
– Мама, ты прекрасно выглядишь,– мама теряется, и спустя пару секунд расплывается в улыбке.
***
День был насыщенный. Узнав всю правду, мне стало намного легче. Было больно, от того, как Рэйчел обошлась со мной и от вранья Алана, но я решила оставить это. Нужно пытаться жить дальше, привыкать, к новой себе.
Мама уехала домой, около часа назад. Я сидела у окна, и ждала медсестру с уколом и ещё одной капельницей. Когда днём приходил врач, он сообщил, что моё лечение почти скорректировано, завтра мне сделаю рентген шеи и МРТ (МРТ – магнитно-резонансная томография) головного мозга, так как наблюдается частичная потеря памяти, и тогда смогут окончательно принять решение насчёт моего нахождения здесь.
– Здравствуй, Элина, – в палату заходит пожилая медсестра; с ней я ещё не была знакома. Она очень высокая, волосы короткие и кудрявые, кожа на лице и руках усыпана мелкими веснушками.
– Здравствуйте, миссис Марч, – фамилию я прочла на бейджике.
– Сегодня мы поставим тебе два укола, врач добавил в твоё лечение витамины, – Миссис Марч говорила, словно, на распев и имела при этом резко-заметный британский акцент.
– Хорошо.
– Как ты себя чувствуешь, Элина, есть жалобы?
– О, извините, я Элиан. Спасибо всё хорошо, за исключением жуткой головной боли.
– Элиан?– я киваю, – Прошу прощения, это врачебный почерк, я не правильно прочитала твоё имя.
Воткнув два укола, довольно неприятных, и поставив, на этот раз переносную, капельницу, Марч молча удалилась, махнув на прощание рукой и подмигнув. Я улыбнулась ей в ответ.
Когда содержимое уколов разошлось по ногам, и боль ушла, я села опять у окна, придерживая капельницу, и уставилась во двор больницы, рассматривая абсолютно всё.
С высоких деревьев свисали огромные листья, изумрудного цвета. Кусты и деревья поменьше были коротко пострижены. Налево от выхода виднелась тропинка, уходившая за левый корпус.
Я на мне был белый свитер, и я надела к нему чёрные джинсы. Волосы завязала в хвост. Делать что-то с капельницей, пусть и переносной, был е так удобно, но я справилась и отправилась изучать здешние красоты.
Оказалось, тропинка вела на поляну для прогулок. Там было много пациентов: кто-то медленно прогуливался вдоль кустов, а кто-то сидел на лавочке и играл в настольные игры.
День сегодня теплый, но солнце, что так светило в моей палате, и одаривало нас своими лучами, спряталось за пеленой туч. Небо было хмурым: вот-вот, и из этих комков туч польётся дождь.
На одной из лавочек сидела девочка. Она отличалась от всех больных. Волосы были фиолетовые, на ней был синий свитер, а на ногах джинсы и кеды. Сначала я подумала, что она посетитель, но потом я разглядела возле нее инвалидную коляску. Меня бросило в жар, я сразу же вспомнила тот день, когда я упала. Я могла остаться без возможности самостоятельно передвигаться, но, как сказал мистер Эндрюс, мне повезло.
Мне захотелось познакомиться с ней. И я медленно направилась к лавочке, где сидела эта девочка.
Деревья, на фоне такого хмурого неба, смотрелись ещё более зелёными, словно они не отсюда, их просто вырезали из другой картинки и вставили сюда.
Я присаживаюсь рядом с девчонкой, что привлекла моё внимание. Она кинула на меня быстрый взгляд и вновь уткнулась в одну точку. Её внешний вид пугал: кожа высохшая, и бледнее даже моей; вокруг глаз чёрные пятна и мешки; губы синие, очень потрескавшиеся.
–Привет, будешь?– решившись, я не придумываю ничего лучше, чем предложить жевательную резинку.
От неожиданности она вздрагивает, за что я тут же извиняюсь. Секунды спустя, она всё же протягивает свою худенькую ручку, и берёт одну штучку.
–Как тебя зовут?– я не сдаюсь, а всё пытаюсь затянуть с ней разговор.
–Лесли,– отвечает она, тихим и охрипшим голосом.
–А я Элиан, красивые волосы, они такие необычные.
–Спасибо,– выдавила она.
Затем мы молча сидели где-то минут пятнадцать. Я разглядывала окна, они далеко не идеальные, где-то трещинки, где-то пятна. Я совсем забыла о капельнице, и вспомнила только когда, от резкого движения рукой, что-то кольнуло. Я проверила капельницу, ещё немного, и нужно будет вытаскивать. Хорошо, что медсестра меня не потеряла.
Больница находилась в ужасном состоянии, начиная от внешнего вида, заканчивая работниками. Врачи в этой больнице возомнили себя богами. Творят, что вздумается, а к больным относятся «на отвяжись».
– Это ужасное место, – от неожиданной реплики Лесли, я немножко вздрогнула.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что люди здесь теряют смысл жизни. Они ходят угрюмые и унылые. Без цели, без смысла, без всего.
– Но ведь не каждый человек.
– Да? Ну, и какая твоя цель, ради чего ты живешь?– её слова, как пощёчина. Да, здесь я действительно потеряла смысл жизни, на это же не конец. Ведь так?
Так и не найдя, нужных слов, я просто молча пожала плечами. Дальше мы сидели молча.
***
Мне сделали последние обследования, взяли нужные анализы, и, наконец, мама получила на руки моё лечение. Плюс к этому огромный список того, что мне строго настрого запрещено.
Я пролежала в больнице ещё неделю. Теперь наша команда состояла из трех человек. Я, Майк и Лесли. Лесли была больна раком, на последней стадии. Ей сложно ходить и есть. И кроме воды, она почти ничего не может проглотить. Ей скоро семнадцать, и она любит смотреть фильмы с Джаредом Лето.
Последнею неделю я провела с ребятами. Пусть наши дни были одинаковы, но по- своему чудесны. Мы встречали рассвет, шли на завтрак. Потом процедуры, лекарства. Затем у нас был свободный час, который обычно мы проводили на улице. Ужасные бед и ужин и снова лекарства. Так из дня в день… Всю оставшуюся неделю.
И вот настал этот день, которого, теперь, я ждала меньше всего. Сегодня меня выписывают, я возвращаюсь домой, где меня ждёт новая жизнь. Без танцев, но с кучей запретов и опасений.
Мне предстоит вернуться в школу к тем людям, которых мне не хотелось видеть, которые лгали мне… Общаться с людьми, которые думают, что я намеренно спрыгнула с моста. Уж Алан об этом успел позаботиться.
***
Обед. Мама приехала за мной в больницу, мы сидели в кабинете мистера Энрюса.
– Как вы себя чувствуете?– спросил меня доктор.
– Хорошо, – отрезала я.
– Миссис Дэвис,– обращается он к моей маме,– я советую вам записать её к школьному психологу, попытка, – он делает паузу, и смотрит на меня, я в ответ закатываю глаза, – ну, вы сами всё понимаете. Попытка, в её возрасте…
–Я тут и всё слышу, и я не пыталась покончить с собой!
–Элиан, так будет лучше, – мама берёт меня за руку, и сдерживаю себя, чтобы не отдёрнуть её: в порыве злости не хочется обидеть маму.
– Да, и вот, миссис Дэвис, это нужно отдать школьному учителю физкультуры, там все ограничения в занятиях спортом.
–Спасибо Вам большое,– произносит мама.
– Что вы, это мой долг!– он с гордым лицом жмёт маме руку.
Не больница, а цирк.
***
