– Отчего же? Эго, твое драгоценное самосознание осталось твоим. А вот будь ты поэтом или певцом – пришлось бы доживать без песен. Или пел бы старые.
– Неправда! – возмутился Ваня. – Я вчера песню во сне сочинил:
«Понимаю, это стремно, очень стремно,
Но такой уж я запущенный чувак…»
– Ты как раз не понимаешь, – оборвал его доктор Мерц, – НАСКОЛЬКО это стремно. Это может сделать некроманта инвалидом. Или утащить его на другой слой бытия.
Он склонил голову, словно сожалея о том, что ЭТО его до сих пор не утащило.
– И вы каждый раз… рискуете? – поразился Ваня.
– Нисколько, – ответил доктор, подмигнув меньшим из своих глаз. – Мне, как видишь, с самого начала было нечего терять.
– Как много можно узнать о мироустройстве после смерти… – задумался Ваня. – Значит, личность – это не одно целое?
– Разумеется, нет, – доктор Мерц сделал такое лицо, словно объяснял это не первый год. – Это как с материей. С виду она одно целое, но внутри часто собрано несочетаемое. Если что-то рушится…
Словно иллюстрируя это утверждение, с забора в очередной раз загремела кастрюля. Дачники посмотрели в окно. У калитки стояли два хилых подростка, с опаской присматриваясь к пируэтам упавшей посудины.
– Значит, когда человек умирает, он теряет только эго? – продолжал допытываться Ваня. – А его душа…
– Присоединяется к э… мировому эфиру, – доктор Мерц тоже наблюдал за подростками, из последних сил надеясь, что они не войдут. – Частично. Потом – полностью.
– А если вы ее ловите и вкладываете в кого-то?
– Он становится воскрешенным. Но – немного другим. Это как лотерея.
Посетители – парень с рюкзачком за спиной и блондинка с березовым посохом – все же решились отворить калитку, повесить кастрюлю на место и осторожно подойти к самому крыльцу.
– Здравствуйте! – крикнули они дуэтом. – Здесь есть кто живой?
– Всего один, – радушно улыбнулся Ваня, отворяя им внешнюю дверь. – И это не я.
– Здравствуйте, – еще раз бодро сказал юноша. – Мы собираем легенды здешнего края.
Девушка рядом с ним энергично кивнула. Потом, увидев в глубине комнаты задумчивого доктора Мерца, воскликнула:
– И вы здравствуйте!
– Здесь позакопаны немецкие солдаты, – вспомнил легенду стоящий за их спинами Ваня. – Они окликают грибников. А больше я ничего не знаю.
– А нам, – юноша сверился со своими записями и повернулся к нему, – сказали, что здесь еще лешие водились.
– Может быть, – пожал Ваня плечами.
– Мы уже были в Старых Сметанах, – отрапортовала молодежь. – Там только про святых рассказывают. А это все явно выдумки… Может быть, вам известно что-либо достоверное?
– Про святых? – уточнил доктор Мерц. – Вряд ли.
Девушка пригорюнилась.
Неподалеку от «Укурино» было две деревни – Старые Сметаны и Малые Сметаны. Судя по отсутствию каких-либо исторических упоминаний о Больших Сметанах или Новых, названия придумывал глубокий пессимист. Неудивительно, что ребятам с ними не повезло.
– А про призраков, – заинтересовался Ваня, – вам рассказывали?
– Призраки существуют! – горячо заявил следопыт. – Ладно, если что-нибудь вспомните – звоните!
И, положив на подоконник в качестве визитки неровный обрывок тетрадного листа, искатели откланялись.
– Ансгар Фридрихович, – продолжил Ваня, – а почему я, допустим, не вурдалак? Они же тоже мертвые.
– Потому что ты идиот, – заметил Мерц почти весело. – У вурдалаков и им подобной нечисти как раз нет души, а есть эго. Есть воспоминания о том, что душа когда-то была. Поэтому они пытаются ее добыть, зная, что материальным ее носителем является кровь. Нечто подобное – если ты еще помнишь себя живым – происходит при гиповитаминозе: человек предается обжорству, но не может насытиться. У живых тоже бывает вурдалачий синдром, но им не приходится утолять его кровью. А души их хватает только на то, чтобы не умереть сразу. Люди становятся злыми, жадными и морально больными. Обычно они сразу идут в политики.
– А вы их видели? – продолжал любопытствовать Ваня.
– Больше, чем хотелось бы, – Ансгар Мерц невольно бросил взгляд на старый поломанный телевизор, который смотрела еще Ванина бабушка.
– Не политиков! – возмутился Ваня. – А вурдалаков!
Доктор Мерц устроился на диване, даже позабыв подосадовать на то, что ему, в силу своей причудливой конституции, приходится часто менять позы.
– С великим удовольствием, – проворчал он, – посмотрел бы на что угодно, вместо того чтобы любоваться политиками… Но, увы, равнодушная природа вместо нормальных человеческих вурдалаков подсовывает нам трудноперевариваемую дрянь. Я думаю, что они существуют даже не теоретически, как бозон Хиггса, а и вовсе метафорически… Как доведенные до гротеска аберрации социальных отношений.
В последний набор слов Ваня решил не вникать, а вот бозоном заинтересовался.
– Но бозон – его же, вроде, нашли…
– Вурдалаков, вроде, тоже находили неоднократно, – парировал доктор Мерц, – и тем не менее, мне не хотелось бы думать, что помимо политиков существует еще какая-то дрянь с похожими пристрастиями.
Доктору Мерцу не снилось ничего, а как только попыталось присниться, с забора снова упала кастрюля.
На улице все еще шел дождь, и доктор справедливо рассудил, что вряд ли явились давешние подростки, – в такую погоду даже они сидят дома. Пьют, колются или что-нибудь нюхают. Или спят – должны же они спать когда-нибудь тоже.
Поэтому Ансгар Фридрихович не стал вставать, а только чуть отодвинул занавеску.
И понял, что кастрюлю придется поднимать самому.
На калитке повис совершенно безвольный человек. Его черный, расплывающийся в летней ночи силуэт был неподвижен и вертикален, однако по всему выходило, что вертикальным ему осталось быть недолго.
– Пьянь вонючая, – бесстрастно выругался господин Мерц и встал с кровати.
Набросив на пижаму старую, висевшую в прихожей еще со времен Ваниных родителей плащ-палатку, доктор вышел на крыльцо. Сквозь ливень опознать вторженца было трудно, но кому тут висеть, кроме Генциана Виолетыча? Выходить не хотелось, но доктор Мерц знал, что будить воскрешенных ночью – это почти как воскрешать их снова: дело долгое, проще самому спихнуть соседа в ближайшую лужу.
Никакой жалости, терпимости, а уж тем более – солидарности к пьянчужкам и прочим опустившимся личностям доктор Мерц не испытывал. Они родились правильными, с нормальным позвоночником, нормальным скелетом, а многие даже с симпатичным лицом. Он же родился кривым уродом. У них была масса возможностей. У него – только одна, и та сомнительная. Но это они лежат под забором, а не он. Какого рожна спорить с людьми, которые ненавидят и презирают сами себя? Можно только поддержать их в их ненависти и презрении. Кроме того, он был уверен, что эти люди, как и вурдалаки, питаются чужой жалостью.
Поэтому, подойдя к калитке, доктор Мерц брезгливо ткнул в корпус повисшего соседа захваченным у крыльца черенком от грабель.
Алкоголик Генциан покачнулся и опрокинулся навзничь, громко чвакнув спиной в лужу.
Опустив грабли, доктор Мерц задумался. Более того – его профессиональное чутье, проснувшись, с отвращением констатировало: Виолетыч совершенно не пьян. Он трезв. На лицах пьяных не бывает такого ужаса.
И еще он только что умер. Даже не окоченел еще. Пришел к их калитке, обрушил кастрюлю и беспардонно окочурился.
Жалея о своем врожденном уродстве, Ансгар Фридрихович всегда находил утешение в одном: он не родился, по крайней мере, женщиной. Потому что родись он ею, ему пришлось бы сейчас визжать, а раз он какой-никакой, а все же мужик, можно убрать покойника из лужи и идти спать дальше, потому что завтрашний день обещает быть тяжелым.
Оглядевшись, доктор Мерц поймал себя на желании оттащить труп на его, трупа, собственный участок и оставить там, сделав вид, что так и было. Тогда, по крайней мере, приехавшие полицаи не помнут молодых кустиков спиреи.
Зажав своей совести рот, некромант взял и за это желание себя похвалил. Правильно. Человек он не светский, делать себе имя на пребывании в полицейском участке ему нужды нет, тем более что народные массы его вряд ли поддержат. Не верил он в народные массы. Даже в вурдалаков готов был поверить, но в массы, особенно народные – не стал бы. Тем более – кусты. Кусты должны жить, они не алкоголики какие-нибудь.
Наклонившись над трупом, он вытащил из его руки намокший клочок бумаги, отдаленно напоминающий «визитку» собирателей историй.
– Ансгар Фридрихович? – Иван, как оказалось, тоже проснулся и теперь стоял у некроманта за спиной, вглядываясь в темноту. – Мне сегодня снился Джек—Потрошитель, которого пригласили в школу для встречи с учащимися. А куда вы смотрите?
– Вниз. Там Генциан в луже, – ответил доктор Мерц, придерживая калитку свободной рукой. – Помер безвременно – то есть позже, чем должен бы был. Отнеси его в его дом. Завтра полиция приедет, будет спрашивать… ну их.
Когда Ваня взвалил Генциана на плечо и удалился, доктор Мерц вернулся в дом, включил прикроватную лампу и расправил бумажку. Косым летящим почерком на ней было выведено «НОВЫЕ СМЕТАНЫ». И восклицательный знак.
Зевающий участковый записал показания соседей – доктора Мерца и Ивана – и удалился в дождь. Танька, единственная Генцианова родственница, тоже собралась прощаться.
– Врач сказал: допился Генка, – вздохнула она. – Ну, давно пора было…
– А ты не знаешь, – внезапно спросил Ваня, – где Новые Сметаны?
– Новые? Это у бабки Венериной, Серафимы, надо спросить. Говорила, что такие в окрестностях были. До войны еще. Даже до революции. Их еще большевики переименовали в «красные». Представляешь, бред какой – красные сметаны!
И Таня ушла, хохоча.
Проследив направленный ей вслед взгляд шефа, Ваня спросил:
– Ансгар Фридрихович, а сколько вам лет?
– Двадцать три, – ответил некромант. – А что, выгляжу младше?
– Да нет, старше…
– Спасибо. Впрочем, мне обещали, что я и до пятнадцати-то не доживу… Видимо, те же врачи, что сочли причиной смерти нашего соседа отравление алкоголем.
– А от чего же он помер, по-вашему?
– От инфаркта. Только алкоголя он в тот день не пил, потому что ходил далеко. Чего-то он там, вдалеке, очень сильно испугался. И в итоге умер со страху. Только предсмертную записку успел написать. Вот, смотри.
Бабка Серафима сказала, что от Красных Сметан осталось урочище, заросшее молодым лесом. До него быстрым шагом дошли за три часа. А вот по бывшей деревне Ансгар Фридрихович шел медленно, огибая едва различимые под ногой обомшелые останки фундаментов.
– А здесь у них колодец был, – наклонился он над растрескавшимся бетонным кольцом. Голос его теперь звучал гулко, словно из-под земли. – Посвети вниз, ничего не вижу.
Ваня вытащил фонарик. В этот момент некромант отпрянул, дернулся. И Ваня не рассчитал движения.
В случае с обычным человеком достаточно было бы отвести фонарь немного в сторону, и он остался бы в руке. Но доктор Мерц в силу своей перекошенной конституции как раз в сторону и дернулся.
– Там вода, – хладнокровно сообщил он, когда фонарик булькнул. – А вокруг нее большая могила. Прямо тут, на урочище. Серафима говорила, что, после того как немцы сожгли село, пришла Красная Армия. Наверно, тут она их всех и закопала, сочтя это удачной мыслью.
Неподалеку нашлось свежее кострище. Господин Мерц поднял с земли маленький блокнотик с желтыми страничками.
– Не раскис, – размышлял он вслух, – а дождь был ночью… когда Гена пришел и умер, дождь как раз кончился…
– До Укурина семь километров, – сказал Ваня. – А дождь прекратился минут за пять до визита. Я знаю, я в окно смотрел.
– Возможно, здесь и не было дождя, – Ансгар Фридрихович осмотрел угли. – Видишь, золу с углей не смыло… хотя земля влажная. Значит, дождь был примерно третьего дня, а потом пошел у нас. И Генциан явился отсюда. Он тут кого-то ждал, и этот кто-то принес ему выпить. Видишь, бутылка полная…
Неподалеку хрустнул валежник.
– Здравствуйте!
Два подростка – один с рюкзаком, другая с посохом – стояли на заросшей тропке с букетом полевых цветов.
– Ну что, – весело спросил их Ваня, – много легенд собрали?
– Одну большую, – кокетливо улыбнулась девушка. – Кстати, меня зовут Ника. А вас?
Вопреки всему, что можно было бы предположить, обратилась она к доктору Мерцу.
– Меня Ансгар, – ответил тот, не отводя глаз. Секунду они смотрели друг на друга, а потом девушка чуть улыбнулась и переключила внимание на Ваню.
«Ведь он ее старше всего на каких-нибудь пять лет» – подумал Ваня. «А меня так и вовсе младше! Тот случай, наверно, когда год идет за два».
– А меня Ваня зовут, – сказал он. – Я местный.
Спутника девушки звали Кирилл.
– Когда-то, – начал он свой рассказ, – здесь закопали всех немецких солдат, погибших при отступлении в 43-м. Деревня была сожжена, в ней вырыли яму и побросали их туда. А через много лет после войны, когда заключили мир с Германией, невеста одного из немцев – ее звали Матильда – узнала, где похоронен ее жених, и явилась сюда его искать. Ей показали эту деревню. Так вышло, что она здесь и осталась. Местные жалели ее, подкармливали, но в скором времени она двинулась головой. Много лет она ходила по этим руинам, выкрикивая имя своего возлюбленного Эрлиха, но он, само собой, не откликнулся. Ее все знали, звали «тетя Мотя». А в двадцати километрах отсюда была зона, из которой сбежали два зека… и они эту тетку убили – думали, раз она их видела, то выдаст. Но это их не спасло, их трупы нашли на главной улице в Укурино. Дошли и померли. Вроде бы со страху. Только успели сказать, что тетю Мотю убили, но ее труп так и не нашли. Говорят, что до сих пор она ходит, ищет своего Эрлиха.
– Она сама, что ли, поднялась? – тихо спросил Ваня доктора Мерца.
– Так не бывает, – отрезал тот.
– А как бывает?
– Не знаю! – рявкнул доктор. Он не любил, когда кругом происходит что-нибудь, что он, с его степенью доступа к мистическим тайнам, не мог объяснить. – Следовательно, лишен возможности строить предположения.
– Жаль, – сказала Ника. Она не совсем поняла, что именно они имели в виду, но поняла, что расследовать легенду придется самим. А дачники вернутся к своим огородам.
