– Антуан, – сказала она, – тебе идет четырнадцатый год, то есть ты уже не ребенок. С тобой можно говорить о серьезных вещах, а то, что я сообщу тебе сегодня, имеет особую важность…
Госпожа Антуан удивленно повернулась к матери.
– Не тревожься, – успокоила ее императрица, – речь идет о твоем счастье. Ты знаешь, какие виды у меня были на твоих старших сестер. Мария-Анна и Елизавета хотят уйти в монастырь. Я им это позволила, ибо для женщины нет лучшей доли, чем стать Христовой невестой. Два года назад я выдала твою сестру Кристину за саксонского принца. Йозефа должна была выйти за короля Неаполитанского, но оспа унесла ее, да примет Господь ее душу! Ее место заняла Каролина. Скоро ты будешь присутствовать на свадьбе Марии-Амалии с герцогом Пармским. Теперь настал твой черед…
– Не может быть, матушка! – воскликнула госпожа Антуан. – Вы собираетесь выдать замуж и меня тоже?
– Конечно, дитя мое, но будь спокойна: хоть ты и последняя, ты будешь счастлива не менее их.
– О, матушка, я никогда не сомневалась в вашем добром отношении ко мне.
– Послушай, Антуан, я мечтала для тебя о самой прекрасной, самой завидной судьбе. Чтобы осуществить ее, я тружусь вот уже десять лет, и мне в моем деле помогают такие люди, как Кауниц и граф де Мерси, наш посол в Париже. Тебе известно, что Франция наша союзница. Людовик XV и я нашим согласием обеспечиваем мир Европы. Но что такое союз? Ничего не стоящий пергамент, если его не скрепляют кровные узы. Я попыталась создать такие нерасторжимые узы. Когда твой брат, император Иосиф, потерял жену, мы какое-то время надеялись, что он вступит в новый брак с Луизой Орлеанской, но этот проект провалился. Вскоре у Кауница и у меня появилась новая надежда. Когда в июне прошлого года овдовел Людовик XV, Мерси ему намекнул, что я была бы счастлива отдать ему в жены твою сестру Елизавету. Переговоры продвигались успешно, но проект сорвался из-за появления в Версале одной женщины…
– Какой женщины, матушка?
– Г-жи Дюбарри, однажды ты с ней познакомишься.
– О! Я ее уже ненавижу.
– Остерегайся излишне горячих чувств, дитя мое. Необходимо думать, прежде чем судить. Но оставим это… Тем не менее у меня осталась одна надежда, Антуан, та, что была наиболее дорога моему сердцу…
Голос Марии-Терезии дрогнул от едва сдерживаемого волнения. Госпожа Антуан, похолодевшая от нарастающей тревоги, не могла оторвать взгляд от губ матери, с которых должно было слететь объявление о ее судьбе.
– Ты оправдаешь наш девиз: Bella gerant alii, tu, felix Austria nube… – с усилием продолжала императрица.
– Что вы сказали, матушка? – переспросила смущенная девушка.
– Это означает, что Австрия должна больше рассчитывать на браки, чем на силу оружия… Но вернемся к твоему браку. При версальском дворе есть юный принц, внук Людовика XV, дофин. За него ты и выйдешь замуж.
– Я?
– И в один прекрасный день станешь королевой.
– Я? Королевой Франции?
Госпожа Антуан прижала обе ладони к груди. Кровь мощными волнами приливала к ее щекам. Голова закружилась. Мария-Терезия улыбнулась при виде этого волнения.
– Успокойся, дитя мое, и позволь мне рассказать о твоем будущем женихе. Он христианин, его чувства прямы, его воспитание было особо тщательным; это рассудительный молодой человек, любящий порядок. Если захочешь, ты станешь с ним счастлива, и таким образом совпадут радости твоего сердца и интересы наших государств.
Госпожа Антуан слушала. Ей казалось, что слова матери долетают до нее сквозь туман, в котором оставляют неясный свет.
– Большую поддержку в этом деле, – снова заговорила Мария-Терезия, – нам оказал Шуазёль, королевский министр. Не забывай его, дочь моя. Маркиз де Дюрфор, французский посол, тоже проявил себя ловким посредником. Благодаря им мы сумели расстроить козни той партии в Париже, которая считает этот брак недопустимым… Скоро Людовик XV обратится ко мне с официальным предложением.
Девушка безуспешно пыталась проглотить ком в горле, а императрица продолжала, и голос ее стал жестче:
– Тем не менее необходимо, чтобы принцесса, которую мы отправим во Францию, была достойна меня и страны, в которой родилась. А ты, малышка, ничего не знаешь, ты легкомысленна и ленива.
– О! матушка…
– Я знаю, что говорю. Мне уже пришлось отослать от тебя госпожу Брандеис и заменить ее госпожой Лерхенфельд.
– Она очень строга, – простонала девушка.
– Это для твоего же блага. Но тебе необходимо лучше узнать Францию. Шуазёль дал мне понять, что версальский двор с неудовольствием узнал, что тебя учат господа Офрен и Сенвиль. Эти комедианты не кажутся там достаточно квалифицированными, чтобы обучать будущую дофину. Я их уволю. Шуазёль мне сообщил о предстоящем приезде наставника, которого я приставлю к тебе. Его зовут аббат Вермон, он библиотекарь коллежа Четырех наций. Это святой человек и большой ученый. Он научит тебя французскому языку и орфографии, а также истории Франции. Также он будет твоим исповедником.
– Как я рада! – воскликнула эрцгерцогиня. – Значит, он заменит аббата де Терма, который меня все время пугает рассказами об аде?
– Да, дитя мое, но это не все. Мерси мне сказал, что ты должна привыкнуть к роли, которую станешь играть в будущем. Мы устроим для тебя версальский этикет. Ты будешь давать балы в твоих покоях и несколько раз в неделю устраивать игру в каваньоль. Еще я намереваюсь просить Мерси заняться формированием твоего приданого.
Госпожа Антуан захлопала в ладоши:
– У меня будут красивые платья из Парижа?
Лицо императрицы посуровело.
– Дочь моя, – строго произнесла она, – да будет тебе известно, что твои туалеты должны не столько удовлетворять твои личные запросы, сколько служить средством завоевать сердца жителей страны, в которой ты царствуешь. Хорошенько запомни эти слова! Вот, Антуан, и все, что я хотела тебе сегодня сказать. Будь послушна, следуй моим советам, и твое счастье обеспечено.
– Я буду вам послушна, матушка, – покорно пообещала эрцгерцогиня.
Взгляд императрицы смягчился от волнения. Она притянула к себе дочь и поцеловала долгим поцелуем.
– А теперь иди, дитя мое.
Девушка вышла и, совершенно оглушенная, вернулась к себе в комнату, унося в памяти феерическое зрелище, которое нарисовала ей мать. Она выйдет замуж! Тысяча картинок вертелось у нее в голове, создавая образ чудесной страны. Но она не пыталась представить себе человека, которому была обещана.
Версаль, его двор, которому подражали, мелко и неудачно, все государи Европы начиная с Фридриха; Марли, Фонтенбло, Компьень, другие замки и дворцы, названия которых не удержались в памяти. Непрерывные праздники в этих дворцах, прекрасные женщины, одетые в самые роскошные в мире наряды; галантные и остроумные мужчины, чьи имена можно найти на страницах книг по истории. И все это будет у ее ног! Она будет самой красивой, самой нарядной, и малейшее ее желание будет тотчас исполняться.
– Я стану королевой…
Она бросила презрительный взгляд на мещанскую обстановку своей комнаты и скромные платья маленькой девочки, запачканные в играх и при выполнении домашних заданий. И вдруг увидела себя в зеркале. Мгновение она удивленно рассматривала себя, словно не узнавая, потом, отступив на несколько шагов, улыбнулась и сделала реверанс.
– Добрый день, ваше величество!
И, уносимая божественной легкостью, раскинув в стороны руки, полетела в танце…
Глава IV. Обучение
Программа, начертанная императрицей, начала воплощаться в жизнь. Ко двору прибыл аббат де Вермон. Госпожа Антуан, побаивавшаяся появления этого человека, напичканного знаниями и главными добродетелями, очень скоро признала, что могла попасть в гораздо худшие руки.
Суровый с виду аббат был скорее добрым малым. Скромный и хитроватый, он первым делом постарался завоевать симпатию своей ученицы. Он не слишком распространялся о религии, а больше развлекал занимательными историями. Госпожа Антуан расспрашивала его о французском дворе, он, не заставляя себя упрашивать, отвечал, ловко придавая своему рассказу иронический оттенок и подчеркивая мелкие смешные недостатки людей.
Теперь девушка несколько прилежнее занималась учебой. Ради такой ставки, как французский двор, разумеется, стоило немного потрудиться. Однако не следовало требовать от нее слишком многого; она быстро уставала и становилась рассеянной.
Но это было не всё. Необходимо было привить будущей дофине французское изящество. Чтобы стать совершенной, принцесса должна была уметь прекрасно танцевать. Из Парижа быстро прислали Новерра, известного танцмейстера, который начал посвящать госпожу Антуан в секреты своего искусства.
Из Франции уже поступали туалеты, подчеркивавшие фигуру эрцгерцогини, оживлявшие цвет ее лица и открывавшие ей себя саму. Их опередил куафер, задачей которого было приручить в соответствии с модой ее белокурые волосы, которые раньше она носила, приподняв гребнем надо лбом.
После того как ее завили и нарядили, за кисти взялся художник Дюкро, присланный Людовиком XV в Вену специально, чтобы написать ее портрет.
Отныне госпожа Антуан трижды в неделю устраивала у себя карточную игру. Все зевали от скуки, но, поскольку следовали французской моде, присутствующие, за исключением нескольких самых знатных аристократов, не могли садиться, и все возвращались по домам с больными ногами.
Наконец 7 июня 1769 года императрица получила от Людовика XV письмо, которое ждала уже несколько месяцев:
«Мадам сестра моя. Я не могу больше откладывать выражение вашему величеству удовлетворения, испытываемого мною от намечающегося в ближайшее время брачного союза между эрцгерцогиней Антуанеттой и дофином, моим внуком. Я слишком нежно привязан к вашему величеству, чтобы не льстить себе надеждой о радости, которую она испытает от того, что я в этом смысле опережаю подобающее предложение…»
Испытала ли она радость? Неужели он мог в этом сомневаться? Да она едва сдерживалась, чтобы не расцеловать бумагу, которую держала в дрожащих пальцах и которая была результатом ее пятнадцатилетних усилий!
От радости Мария-Терезия, которая с некоторых пор увеличила количество празднеств и развлечений в честь своей дочери, решила с шумом отметить День святого Антония. 12 июня она организовала в замке Лаксенбург прием с охотой на цапель и угощением для народа. Когда же стемнело, был устроен фейерверк, где главной фигурой был дельфин[2 - Название животного «дельфин» по-французски пишется и произносится так же, как титул наследника престола «дофин» – dauphin. Дельфин изображен на гербе провинции Дофинэ, по которой наследник и титуловался дофином.], из ноздрей которого вырывались языки пламени.
– Что вы на это скажете, господин аббат? – спросил Кауниц стоявшего рядом с ним на террасе господина де Вермона. – Он очень горяч. Разве это не прекрасный символ для брака?
– Ваши слова да богу в уши, монсеньор! – ответил аббат, улыбаясь, и аккуратно перекрестился из предосторожности.
Карнавал 1770 года наполнил Вену празднествами и пирушками. На улицах гремела музыка, шумели маскарады. Простой народ и дворянство, чувствуя укрепление империи, демонстрировали радость. Союз с Францией позволял надеяться на продолжительный период жизни в мире и процветании.
Мария-Терезия устроила бал во дворце Каммерфест. Было семь часов вечера. Эрцгерцоги и эрцгерцогини открыли бал менуэтом. Придворные кавалеры танцевали с принцессами, а эрцгерцоги с назначенными императрицей дамами, список которых держал возле нее Пихлер.
Она сидела в конце зала на стуле, который был обтянут черным со времени смерти императора. Вокруг нее на почтительном расстоянии расположились на табуретах люди, которые не танцевали.
Привратник ввел нового гостя. Мария-Терезия подняла голову и узнала аббата де Вермона. Она жестом подозвала его.
Священник подошел. Его тяжеловатая походка выдавала простонародное происхождение. Он носил черные шелковые чулки и башмаки с пряжками, а под мышкой зажал шляпу. Его завитый парик венчала блестящая скуфейка. Черный камзол был застегнут на все пуговицы.
– Мне очень приятно видеть вас, господин де Вермон, – сказала Мария-Терезия. – Подойдите, возьмите табурет, присаживайтесь, и побеседуем немного, пока молодежь резвится.
Аббат с проявлениями величайшего почтения сел.
– Итак, мой дорогой наставник, – продолжала императрица, – что вы скажете о вашей ученице?
Священник прокашлялся, чтобы прочистить голос.
– Ее высочество, – сказал он, – обладает очаровательной внешностью, ее веселость и ум, ее характер и сердце прекрасны. Ей недостает лишь легкости выражения, чтобы продемонстрировать замечательные таланты, которые она унаследовала от своей августейшей матери…
Мария-Терезия искоса взглянула на собеседника:
– Прекратите льстить, господин аббат, я знаю свою дочь… Расскажите о ее учебе; она делает успехи?
– Она их действительно делает, мадам, но, по правде сказать, меньшие, чем мне бы хотелось. Однако ее добрая воля очевидна.
– Ей ничего нельзя спускать с рук, она нуждается в твердом руководстве. Итак, чего же вы достигли?
– Я начал с литературы и истории. Ее очень заинтересовало жизнеописание Генриха IV. Также она с удовольствием слушает мои рассказы на религиозные темы. Но ее орфография и чистописание не такие, какие я бы желал. Правда, я, возможно, бываю излишне суровым…
– Нисколько, милейший. Я не хочу, чтобы вы жалели мою дочь. Это в ее же интересах, и в моих.
– Должен сообщить вашему величеству, – продолжал аббат, – что я начал учить госпожу эрцгерцогиню геральдике и генеалогии различных фамилий, представленных в Версале…
– Это правильно… Я вижу, что госпожа Антуан не могла попасть в лучшие руки. Продолжайте, господин аббат, моя благодарность вам обеспечена… Но я вижу маркиза де Дюрфора; простите, что покидаю вас, мне необходимо переговорить с ним.
Мария-Терезия встала и направилась к французскому послу, разряженному мужчине лет пятидесяти, шедшему ей навстречу. Дипломат приветствовал ее, склонившись в глубоком парадном поклоне.
– Господин де Дюрфор, – сказала императрица, – я благодарна вам за то, что вы посетили этот вечер.
– Вашему величеству прекрасно известно, что в данном случае приятность соединяется для меня с исполнением моего долга.
– Коль так, проявите вашу дружбу ко мне, посещая все празднества, которые я буду давать в течение этого карнавала. Также я буду счастлива видеть вас на наших семейных собраниях.
– Как, мадам? Но подобная честь здесь никогда не оказывалась ни одному иностранному послу…
– Конечно, но я обращаюсь не к послу, а к другу.
– Ах, мадам, – воскликнул пунцовый от восторга Дюрфор, – я смущен такой честью!
Маркиз обвел взглядом зал, по которому двигались танцующие пары. Среди них госпожа Антуан, прекрасно причесанная и одетая, танцевала гавот Глюка.
– Никогда еще госпожа эрцгерцогиня не была столь очаровательна. Если бы мой возлюбленный король знал, что она такова, ему бы захотелось еще скорее увидеть ее.
– Должна признать, – сказала Мария-Терезия, – что танцы ей нравятся. Мне бы хотелось, чтобы так же обстояло дело со всем, что ей предстоит выучить. Но поговорим немного о наших делах, господин де Дюрфор. В каком они состоянии?
– В ближайшее время я получу проект брачного договора, который сразу же представлю вашему величеству, и мы назначим дату для подписания. Во Франции, от границы до Парижа, уже готовятся дороги, по которым проедет кортеж ее высочества. Ей хотят устроить достойный прием.
– Я очень польщена, господин де Дюрфор. Все идет благополучно, тем более что я тоже хочу сообщить вам превосходную новость. Пойдемте, не нужно, чтобы нас слушали чужие уши.
Императрица увлекла посла в оконную нишу.
– Мой дорогой Дюрфор, – сказала она, понизив голос, – то, что я сейчас вам скажу, очень важно. С сегодняшнего утра моя дочь женщина. Вы понимаете: настоящая женщина.
– Я вас понимаю, мадам…
– Таким образом, этот брак, которого, похоже, так боялись в Версале, не станет преждевременным. И как видите, она не испытывает никаких неудобств, смеется и прыгает, как обычно. Многие на ее месте почувствовали бы недомогание и остались бы в постели. Можете написать Людовику XV, что ему посылают принцессу, которая уже готова подарить трону здоровых наследников.
– Не премину, мадам. Я сообщу об этом важном событии уже в завтрашнем донесении.
– Благодарю, господин маркиз, – сказала императрица, протягивая дипломату руку, которую тот поцеловал, словно священную реликвию.
Глава V. Праздники и печали
Едва оставшись одна, госпожа Антуан сняла с груди золотой медальон, на котором был портрет дофина, ее будущего супруга. Секунду рассматривала его при свете канделябра. Ее полноватые губы сложились в обычную гримаску.
