Елена Полубоярцева "Пять её мужчин"

– Мягкий!

Малышка открыла глаза:

– Дядя Гарри?

– Привет, малыш! У тебя ничего не болит?

– Не-а!

Врач улыбнулся малышке; он знал её всю её жизнь.

– Закрывай глазки, поспи! А мы с твоим папой пошепчемся, ладно?

Вместо ответа Эмма сладко зевнула, чуть повозилась на простынях, снова закрыла глаза.

Гарри Смолл опять улыбнулся при виде её, встал на ноги, приглашающим жестом повёл рукой в сторону двери. Калеб поднялся тоже, они прошли к выходу:

– Я не буду поить её лекарствами, пока! Организм сам должен побороть жар! Не думаю, что она больна физически! Ты понимаешь, мой друг?

Калеб кивнул.

– Скажи, – доктор подобрал слова, – в последнее время Эмма не переживала никаких потрясений, может, неприятные события?..

– Было! Энн ударила её, пощёчина, меня не было рядом… – отец Эммы решил выложить всё до конца, – и эта её странная фраза «Я больше не хочу пить» – я пошёл за водой для неё, когда всё случилось…

– Это может быть реакцией на стресс! Вполне может! Я понаблюдаю её, если в течение нескольких дней не будет никаких проявлений заболевания, значит, вероятность нервного состояния подтвердится! Огради дочку от матери! Эмме, как видно, не идёт на пользу общение с Энн!

– И никогда не шло! – кивнул, соглашаясь, отец Эм. – Я понимаю, Гарри!

Тот тем временем порылся в своём медицинском саквояже, вынул упаковку таблеток:

– На случай, если температура ещё повысится! По одной! – он протянул их Калебу. – И, ради Христа, звони мне в любое время! Вы мне не чужие…

Доктор захлопнул саквояж:

– Проводишь меня до порога? – улыбнулся он Хауарду.

– Конечно! – отозвался тот, пропуская выйти первым врача и, удостоверившись, что Эм всё же уснула, вышел сам.

***

Малышке Эм не стало лучше и через неделю, хотя победой её и их было уже то, что повышения температуры не случилось. Она была по-прежнему высока, но страх за дочь отхлынул от сердца Калеба. Всё время он проводил у постели дочери: через несколько дней после начала болезни девочка перестала вставать, почти перестала есть, и уговорить её попить стало испытанием воли. Пару ложек воды в день – всё, что девочка могла и хотела.

Хауард перестал спать, дремал изредка, расположив голову на одеяле у ног дочки. Ему не хотелось ни на секунду её оставить, ни на миг упускать её из поля зрения, ему хотелось, чтобы снова она улыбалась и играла, увлекала его во все свои шумные проделки.

Спустя две недели от начала болезни, неизвестной, но, очевидно, не спешащей выпускать Эм из своих лап, доктор Смолл, зачастивший к ним, предложил:

– Эм можно положить в больницу! Там у меня больше возможностей, и, не волнуйся, сёстры присмотрят за девочкой!

– Она там не сможет… без меня! Ты знаешь, мы никогда не разлучались с момента её рождения! Она с ума сойдёт одна, не только в больнице, но и где- либо ещё, Гарри! А мне ведь не позволят быть с нею в палате постоянно?

Гарри Смолл потёр шершавый подбородок:

– Вряд ли!

– Нужна другая идея, друг!

Смолл опять задумался:

– Как же сложно с вами, Хауардами!..

***

Ещё через пару дней Эмма совсем отказалась от еды и выпитые капли воды выходили рвотой. Она была совсем без сил, верно, и сама понимая, что что – то с нею не так, но упорно не желала хоть чуть-чуть поесть или попить. Она сгорала, хоть в последние дни совсем не температурила. Словно внутренний, проснувшийся в тот самый несчастный день, когда для девчушки многое переменилось окончательно, а новое знакомство не только не дало радости, а, скорее, наоборот, что – то разрушило в ней, не знающий жалости зверь поедал её, и всё не мог утолить свой голод.

Она истончалась на глазах отца, и Калеб решился, наконец, на то, чему противился раньше: лечить Эм в больнице. И как – то он привёл доктора Смолла к ней. Тот, поставил стул у постели девочки, очень похудевшей и бледной почти до зелени, улыбнулся своей доброй улыбкой, и сказал:

– Ну, Эмма, что же нам с тобою делать?

Девочка вздохнула, не сказав ни слова.

– Ты должна хоть немного есть, понимаешь? И без воды тоже нельзя долго обойтись, если ты так думаешь!

Девочка капризно заявила:

– Не хочу!

Доктор вздохнул.

– Дай я попытаюсь! – Калеб поменялся местами с доктором, подсел поближе к ней, погладил худенькое тельце, явственно различая под кожей выступающие ребра.

– Эм, я давно хотел позвать тебя в странствие… Родная, умница моя, ты же знаешь, что такое странствие?

Она глядела безучастно, пока не услышала этого вопроса.

– Странствие – значит мы куда-то поедем!

– Верно! – нежно кивнул отец. – Но, чтобы мы могли вместе поехать в странствие, нам нужно много сил, и тебе, и мне…

– Ты – сильный! – сказала она.

– Наверное, – согласился он, будто не вполне. – А вот ты перестала кушать и очень ослабела! Как же я возьму тебя с собой?!

Доктор Смолл непонимающе воззрился на друга. Какое путешествие? Её надо лечить! Ей нужно быть в больнице, и договор между ними был об этом! Хауард должен был поговорить с дочкой о больнице! Что он говорит?

– Подожди, Гарри! – отвечая на вопрошающий взгляд врача, сказал Калеб.

На его просьбу врач примирительно поднял руки. Ему, надо сказать, было интересно, что будет дальше.

Эмма спросила:

– Мне надо выздороветь, чтобы ты взял меня с собой, да, папа? – а потом подумала и пояснила: – Я ведь заболела!

Хауард погладил дочь по впалой щеке:

– Да, милая, ты заболела! – он был готов зарыдать, но Эм считала его сильным, а, значит, он не смел этого. – Давай попробуем тебя побыстрее вылечить, малышка? Ты ведь хочешь отправиться в странствие со мной?

– Да, – тихо подтвердила дочка.

– А я хочу с тобой!

Она счастливо улыбнулась, вмиг преображаясь.

***

– Что ты наплёл ей, Калеб? – когда мужчины вышли в коридор в первую очередь поинтересовался Гарри Смолл. – Какое странствие может быть, когда она так больна?

– Мой друг, ты плохо знаешь Эм! Сейчас она очень больна, но теперь у неё есть цель – отправиться со мной на край света, уехать прочь из дома, где она натерпелась много плохого последние дни, она не сдастся, пока не достигнет её! – Хауард подмигнул другу. – Она поправиться, встанет на ноги очень скоро, помяни моё слово!

– Хитрец! – восхитился врач.

– Я – отец!

– Но что ты задумал ещё?

– Эмму надо увезти из Лондона поскорее! Её мать вцепилась в этот дом, в эту – прости! – обеспеченную жизнь хваткой бульдога, уже не отпустит! Но дочь я не дам искалечить! Мы уедем вдвоём, решено! Уедем, как только ей полегчает! – мужчина вздохнул. – Ох, не надо было тянуть с отъездом!

– Куда, Бог мой?

– В Ливерпуль, к моей сестре! Они с мужем ждут нас и готовы принять навсегда! Энн пускай остается здесь! Мы друг другу давным -давно не нужны! Эти стены ей важнее Эммы, и потом – у неё ведь сын, только это её и заботит!

– Значит, путешествие будет? – изумился Гарри.

– Я же не мог солгать дочери, друг мой! Но, я думаю, мы справимся без больниц!

Смолл кивнул: может и впрямь отец смог уговорить девочку жить?

***

Настали дни, окрылённые надеждой, дни, подкрепленные их общими усилиями.

Калеб оказал прав, не питая иллюзий, но зная наверняка. Его дочь, вдруг словно что —то решившая для самой себя, перестала сопротивляться и заботам отца, и желаниям природы, а начала потворствовать им.

Сначала с большим трудом, с непривычкой она ела без удовольствия, несколько ложечек, но мало-помалу естественные потребности возвращались к ней, а Эм их больше не подавляла.

Снова проснулось в маленьком сердечке желание жить, так надолго заглушенное. Калеб всегда потом вспоминал, как после этих недель отчаяния она впервые улыбнулась – после последней ложки овсянки на завтрак. Испачканный в каше ротик так рассмешил его, что он не сразу сообразил отереть с её личика остатки еды.

– Замарашка! Милая моя замарашка! – когда губки Эммы улыбнулись, он чмокнул её в лоб: -Я так соскучился по твоей улыбке, моя Эм!

Вообще в первые дни восстановления он частенько кормил её сам; сил её совсем не хватало, чтобы держать даже ложку. Он радовался, будто ребёнок, когда одна ложка еды превратилась в две, две – в три, и ещё больше, аппетит возвращался к ней. Постепенно возвращались и силы, ведь одного желания жить мало, важна возможность.

И потом, может, через неделю, девочка с помощью папы, наконец, встала с постели. Холодок пробежал по ногам, Калеб поспешил надеть ей тёплые носки, взял за руку, помог встать. Она, неловкая, будто разучившаяся ходить, сделала шаг, но оступилась, почти упала. Калеб поддержал её, вместе они одолели пространство детской, медленно вернулись к кроватке девочки. Она села. Недолгая «прогулка» отняла у неё накопленные силы, Калеб, видя это, помог ей снова лечь. Слишком уж торопиться не стоило, так уверил его Смолл.

Доктор наблюдал разительные перемены, уход болезни, не постепенный, а быстрый, будто с завоеванных территорий храбрые солдаты гнали злейшего врага-узурпатора. Эм одерживала победу за победой, а начало успехам дочери в этой борьбе положил её отец.

Смолл диву давался: он никогда не встречал такой трепетной отцовской любви, и такого искреннего, будто совсем недетского отклика на неё…

***

Эмма, окончательно поправившаяся, готовилась с большим нетерпением к первому в жизни путешествию. Папа сказал, что они поедут на поезде. Но умолчал, что такое поезд. Ей было очень любопытно, но Калеб стремился лишь подогреть интерес дочки, но не дать ответы на её многочисленные почему. Он знал: она бы не удивилась, если б узнала всё наперёд. Её живая фантазия нуждалась в подпитке, в полёте, а не в том, что можно получить с открытой руки.

Хауард просил её запастись терпением, но в девочке оно быстро иссякло. Когда это случилось, оказалось, что настало время паковать вещи.

После всю жизнь, в моменты самые хорошие, в самые тяжкие времена, Эмма вспоминала тот день.

Чемодан был огромный, а, может, просто она была ещё мала. Тихонько, с осторожностью и опаской девочка подошла к самому краю черной разверзнутой пасти этого чудовища и не увидела дна. Изумлённая, она округлила глаза, протянула ручку и попыталась ощупью его найти. Отец наблюдал за нею, но, по своему правилу, не мешал ей исследовать окружающее, не мешал учиться, но в то же время готов был предупредить любую для неё опасность.

Она не смогла дотянуться до дна чемодана, даже встав на колени перед ним. Рукой она шарила в пространстве, хватая лишь воздух, продвигалась и продвигалась, а потом… Когда всей длины её ручки оказалось мало, Эм по неосторожности перегнувшись через борт пугающих глубин неведомого монстра, почему – то хранящего неподвижность, провалилась, как любимица Алиса в кроличью нору, в его недра. Калеб успел заметить только её сверкнувшие пяточки, прежде, чем бросился к ней на выручку. Затем послышался писк:

– Папочка…

Он опустился на пол, помог ей выбраться наружу, разрываясь между желанием расхохотаться и проявить сочувствие.

– Ты не ушиблась, Эм, малютка? – спросил он, когда девочка встала ровно, а он смог посмотреть ей в глаза.

Дочка помолчала, а потом засияла радостной улыбкой, которую он так в ней обожал:

– Было так интересно, папа! Я совсем не ушиблась! – и с гордостью добавила: – И совсем не испугалась!

– Хорошо! – он всё же осмотрел её щёчки и руки, успокоился, лишь не найдя никаких ссадин и царапин. Но, предвосхищая дальнейший её вопрос, о том, можно ли ещё, быстро предупредил: – Нет, нельзя, а папа уж проследит за этим, Эм! И папе нужна твоя помощь!

Девочка очень любила чем —нибудь помогать ему, и когда он просил её о помощи любила тоже. Иногда казалось, будто она горы свернёт ради него или подумает, что осилит это дело. Она зажглась живой готовностью, как и всякий раз при его просьбе:

– Что нужно сделать?

– Видишь стопку вещей, там, в кресле? Можешь перенести их мне, чтобы я уложил их туда, куда ты изловчилась нырнуть, как в бассейн?

– Да, папа! – она, как и любая непоседа на её месте, бросилась исполнять поручение.

– Пожалуйста, Эм, по одной! – взмолился её отец.

– Ага, пап! – отозвалась малышка, но он не был уверен, что дочь его хотя бы услышала, полностью поглощённая своей задачей. И он уже почти пожалел, что собирался таким неумелым ходом отвлечь Эмму от прошлого маленького приключения.

По счастью, она всегда чуть не с открытым ртом ловила всё, что он говорил, и была этому послушна. И теперь одну за другой, медленнее, чем хотела сама, но осторожнее, как хотел папа, передавала ему вещи. Некоторые были, и правда, тяжелее остальных – вещи отца. Он складывал их, аккуратно в пасть того самого чудища, от которого геройски её спас.

Все его и её вещи поместились с раздувшийся до исполинских размеров чемодан. И ему тоже предстояло совершить путешествие, вместе с парочкой неприкаянных.

***