– Спасибо вам, я очень признательна… – Всегда испытываю смущение в гостях, так как не хочется теснить людей, но и ехать к Джексону не вижу смысла, снова начнем выяснять отношения.
– Я вас оставлю.
– Доброй ночи, – искренне говорю я я.
– Эндрю, а как же ваш горячий шоколад? – Указывает Питер на кружки.
– Милану угости, я валюсь с ног, – устало произносит папа подруги. – Завтра прилетят торговые агенты, наши знакомые из Буэнос-Айреса, длинный день.
– Хороших снов, – дополняет Питер.
Эндрю уходит.
Мы идем на кухню. Пахнет новизной и запахом срубленного дерева.
– Присаживайся, – указывает мне на высокий барный стул. – И начнем наши ночные беседы, – улыбается брат, подвигая ко мне чашку с напитком.
Заняв место рядом, обхватив руками горячую белую фарфоровую чашку, засматриваюсь, как из нее еще идет пар, кружась в танце с воздухом.
– В чем этот негодяй провинился на сей раз? – в тоне прослеживается и шутка, и легкое раздражение.
Питер, прислонившись локтем о стол, одной рукой берется за голову, маленько наклонившись, другой прихлебывает налитое в емкости.
– Джексон считает, что я изменяю ему, – высказываю с таким кажущимся мне равнодушным голосом.
Питер выбрасывает из горла напиток. Он растекается по его животу и добирается до шорт.
– Чт…о?
– Питер, – поверхностно смеюсь я, – у меня есть салфетки. – Раздобыв их в сумке, в которой бардак, представленный смесью всех разнородных предметов, я подаю ему.
– Вот неуклюжий.
– Весь в меня.
– Или наоборот, я в тебя такой, – подбадривает меня шуткой. – А теперь серьезно. Какие основания у нашего Величия так считать? Он обезумел совсем? – вытираясь, обдумывает Питер.
– Тебе не рассказывала Ритчелл про сына Марка?
Он опускает задумчиво уголки губ, которые покрыты коричневым оттенком, как будто у ребенка, который ел беззаботно шоколад, не мысля, что может быть испачканным.
– Ритчелл меня известила лишь о маскараде, в шесть вечера, завтра и то эта новость прозвучала у нее от тебя.
Я улыбаюсь, уносясь мыслями в далекое детство, смотря на Питера, отчего сама беру влажную ткань и устраняю на его лице слипшиеся потеки. Он мотает головой, как малыш, нарочно игриво противясь моему действию.
– Потому что я не могу говорить о серьезных вещах «грязнуле», – одновременно произношу я. Его зрачки загораются, он так глядит будто тоже бродит по нашим прошлым воспоминаниям.
– Я не перестану утверждать, как я рад, что мы возобновили общение и… настоящие брат и сестра.
От таких слов наполовину высохшая слезинка стекает из левого глаза, которую Питер мне мгновенно утирает подушечкой пальца.
– Как я вам? Чистый? Теперь мне можно побывать в высшем обществе и подслушать краем уха разговоры титулованных дам?
Я бросаю в его лицо эту же салфетку, тихо хохоча:
– Угомонись, братец!
– Итак, продолжим наши светские беседы, – со смешной гримасой сообщает Питер.
Я докладываю ему события последних дней.
Питер сосредоточенно выслушивает.
– ЧТО ОН ТВОРИТ? – громко глаголет брат. – Из ума выжил, нанимать слежку, – злостно молвит, мотая головой в стороны. – Давно пора вправить мозги ему, больно умный стал. И только и знает, что ступает в самое дерьмо!
– Так еще и кричит на меня, обвиняя, что я изменила ему и мне нельзя ни с кем встречаться из лиц мужского пола! – раздраженно заявляю я. Обида еще не отступила.
Питер нервно воспринимает ситуацию, но произносит, что поговорит с ним.
– У меня вопрос. Ты гарантируешь, что этот малый захотел пообщаться с тобой только, чтобы стать тебе другом или?.. – через минуту спрашивает ровным голосом.
– Питер, – настойчиво я произношу, – ты же знаешь, что кроме Джексона мне никто не нужен и…
– Милана, детка, – когда он так говорит, мне становится так тепло, так спокойно, – меня в свое время это не останавливало, поверь. – Замолкает на мгновение. – Говоришь чемпион по боксу?
Я киваю.
Он мигом набирает его инициалы в интернете, где высвечивается вся информация о Мейсоне.
– Ох, стойкий боец, – комментирует Питер, читая полушепотом, и некоторые фразы выделяет голосом: – Лидер по количеству золотых медалей, мастер спорта, известный, как «непробиваемая стена», славящийся на ранге своей силой, возрождающейся в нем от голоса рефери (судьи), гласящего о том, что можно начинать раунд. – Милана, отчасти я понимаю опасения Джексона. Но он, конечно, в своем репертуаре нанимать лиц, чтобы проследили и… – утихает на полуслове, размышляя о другой мысли.
– Почему не договорил?
В его взгляде висит острая задумчивость.
– Джексон был неправ, это я выясню, что там за охрану он нанял, но… Милана, а как бы поступила ты, увидев его на фото с неизвестной девушкой?
– Точно также, – вздыхаю я, осознавая, что сглупила так явственно, среагировав на его ревность. – Но, Питер, он же даже слушать не стал меня, я хотела рассказать ему про Мейсона.
– Верю, – жгуче говорит Питер, почесывая чуть заметную щетину на подбородке, – это он может – взбеситься, нашуметь, раскомандываться. Ты главное не принимай так близко к сердцу. Разберемся. С этим точно.
Он кладет свою руку на мою.
– Спасибо тебе. После наших бесед тревога исчезает и растворяется.
– Ты приехала по адресу, детка. – И с шумом отхлебывает из чашки шоколад.
Он знает, что меня этот звук раздражает и одновременно смешит. И я беззлобно дразню его:
– Питер, ну кто же так делает! Манерам джентльмена девятнадцатого века ты и не научился.
Он намеренно продолжает втягивать в себя жидкость.
Я морщусь и головой будто отпираюсь назад от этого противного звука.
– Питер!
– А что?! – Он хватается за яблоко, лежащее в вазе, предлагает мне, но я отказываюсь и откусывает его сам. Издается хруст, также не вызывающий блаженных чувств. – Я человек простой, как крестьянин. Это ты у нас эталон женской красоты!
Я смеюсь от тона, которым он произносит фразы, пытаясь увезти меня от того, чтобы я оставила неспрошенным еще один вопрос.
– Питер, и все же, что он еще говорил, когда вы встречались?
Вертев в руках огрызок, он, подумав несколько секунд, отвечает:
– Он очень тебя любит и не представляет жизни без тебя, из-за этого и вспыхивает по каждому поводу.
– И я его очень люблю.
– Его злость пропитана любовью. Вы просто не слушаете друг друга – в этом вся проблема.
Поговорив еще немного, успокоившись, мы в порыве сестринско-братских чувств присоединяем кулачки друг к другу.
В следующую минуту он рыскает по карманам.
– А это моей младшей сестренке, – протягивает конфету-ириску. – Всегда улыбайся.
Момент из детства.
Я смеюсь вместе с ним, забирая сладость с ощущением искрящегося детского веселья.
– Ты все еще кладешь в них конфеты?
– Что значит все еще? – гогочет Питер, прикрывая рот.
Посидев минут десять, Питер показывает мне спальное место и уходит к Ритчелл. И все беспокойные тревожащие душу мысли, которые были во мне до разговора с братом, утихают и принимают форму сновидений.
Глава 20
Милана
– Подруга-а-аа, просыпайся, – будто во сне слышу я и переворачиваюсь на другой бок.
– Любимая, – шепчет кто-то, – может, хватит её будить? Пусть человек поспит.
– Нет! – прерывает дерзко женский голос. – У нас столько дел до маскарада… – Чья-то рука дотрагивается моей спины, легонько качая. – Милана, пожалуйста, проснись уже.
– Это бесполезно. Мы с сестренкой сидели почти до утра, поэтому…
– Даже меня не позвали, – звучит с недовольством.
– У нас состоялся разговор брата и сестры! – чуть громче говорит Питер, и я сознательно просыпаюсь, но за счёт того, что повёрнута спиной к ним, продолжаю лежать, не шевелясь, подслушивая их беседу.
– А о чем таком тайном вы болтали, что я бы помешала вашему тандему? – с лёгкой обидой и одновременно сарказмом выражается подруга.
– Есть кое-какие неполадки, – вполголоса говорит Питер, – с Джексоном.
– А что с ним не так?
– Заревновал братец нашу Милану. Считает, что она изменяет ему с Мэттом.
– С каким еще Мэттом? – удивленно молвит Ритчелл, приподняв голос.
Я не удерживаюсь и вставляю сонно:
– Питер, не с Мэттом, а с Мейсоном.
– Так она не спит, а подслушивает, – усмехается Питер, дернув рукой меня за ногу.
– Ай, щекотно же, – хохочу я, поворачиваясь лицом к ним.
– Ничего не понимаю. – Ритчелл пытается разобраться и делает вдумчивое лицо, пока я прячусь под одеялом от рук Питера, готовых меня защекотать до смерти. Забава нашего детства. Причем Питер (как и Джексон) это мог сделать в любом месте, и я извивалась, как змея, ползущая через лесные тропинки.
– То есть к тебе подкатывает сын Марка? – Ритчелл делает большие глаза. – Чемпион по боксу?
Начиная смеяться от того, что Питеру все-таки удалось пробраться к моим рёбрам, по которым он передвигает пальцами, заставляя меня ворочаться, то на одну, то на другую сторону, я еле отвечаю:
– Н-е-е-т, – и закатываюсь в смехе вместе с Питером, стряхнув полностью с себя сон.
– Питер, отойди уже от неё! Дай нам поговорить! Вы вчера все обсудили, теперь я хочу обо всем узнать в мельчайших подробностях! – Ритчелл высказывает предельно строгим тоном, но тот не останавливается и доходит до моей подмышки. Рёв, судорожный смех и веселье сносит во мне крышу, и я не воспроизвожу никаких изречений подруги, ворочаясь от щекотаний.
– Госпооооди-и-и, Питер! – ноет Ритчелл. – Ты как ребёнок!
Подмигнув Питеру, который сразу же понимает, какая мысль образовалась во мне, мы атакуем Ритчелл, сидящую на краю кровати, и щекочим её со всех сторон.
– АААА… ВЫ ЧЕГО?! – голосистый смех разносится по комнате, заполняя все пространство. – ААААА… ПОМОГИТЕ… Я ЖЕ ДО СМЕРТИ ИХ БОЮСЬ.
Втроем, прыснув со смеху, и завалившись на кровать, на которой человек пять может уместиться, мы начинаем гоготать, в точности являя собой хулиганов детей.
– Питер, Милана, ведете себя, как избалованные дети, – смеется подруга, лежа на моем плече. – Берите пример с меня!
– Это говорит нам тот человек, у которого день рождения, двадцать второй год, только девятого сентября, – указывает, глумясь, Питер.
– Замечу, что вы, господин Шутник, старик уже.
