– Слышать слышал, но подробно этот вопрос не изучал. Сейчас, подожди, пробью в Интернете.
– Короче, когда родилась Лола, вышел еще один амниотический пузырь, а в нем был неразвившийся, замерший плод – ее не рожденная сестра. Лола узнала об этом, уже будучи взрослой. Но никакого чувства вины в ней это не вызвало. Вместо этого она радуется каждому дню. Теперь понятно, почему она ведет себя так безбашенно, желая взять от жизни всё, что можно…
– Ух ты, смотри, что я нарыл, – перебил его Герман. – «Минимум десять процентов из нас живут, думая, что они одиночно рожденные, хотя на самом деле они только половинки. Современные методы исследования позволяют выявить данный феномен на ранних стадиях развития. Еще в 1945 году было обнаружено, что количество оплодотворенных яйцеклеток не соответствует количеству развивающихся эмбрионов… В случае с монозиготными близнецами дело обстоит куда сложнее. Ранее принадлежавшие одной зиготе, разделенные близнецы имеют не только внешние сходства и одинаковый кариотип, но и особую связь… Нередко такие близнецы могут слышать и предугадывать мысли друг друга. В случае, когда один из монозиготных близнецов исчезает из-за нехватки ресурсов, то второй близнец может на подсознательном или даже сознательном уровне ощущать присутствие другой личности. Так как изначально такие близнецы принадлежат одной клетке, то следы связи с исчезнувшим близнецом могут проявляться после рождения. Это отчасти напоминает фантомные боли при ампутации конечности. Чаще всего это сказывается на социальном поведении. У таких людей нередко может быть необъяснимая депрессия и тоска, сменяющаяся внезапным подъемом настроения. Нередко у таких людей встречаются серьёзные психические нарушения из группы диссоциативных расстройств, из-за чего складывается впечатление, что в теле одного человека живет несколько личностей…» Это как раз то, что я подозревал. Тут еще указаны некоторые свойства, могущие указывать на присутствие данного феномена. Леворукость, гениальность, лишние пальцы, аномальное расположение внутренних органов…
– Лола правша, – перебил его Яков.
– Но гениальность в ней точно есть.
– Не могу за это ручаться. Обычная заурядная пафосная девчонка.
– Тогда та, вторая, точно гений.
– Когда ты начинаешь говорить об этом, у меня в буквальном смысле шевелятся волосы на затылке.
– Да брось. Пора бы уже тебе признать, что моя теория оказалась правдивой. Твой брат – профессионал своего дела, и не надо от этого бежать. У тебя была уже фаза отрицания, теперь…
– Не надо разговаривать со мной, как со своим пациентом.
– Ладно, расслабься, – засмеялся Герман. – Просто прими добровольно тот факт, что у Лолы раздвоение личности. И ты, как самый большой неудачник, увлекся второй.
– Откуда тебе знать, что она вторая. Может быть, Лола – вторая.
– Какая теперь разница? Ты ведь не можешь всю жизнь таскаться за Лолой, ожидая, когда проявится другая ее сторона. Лола, скорее всего, контролирует вторую, поэтому она выпускает ее на свет, только когда ей это выгодно. Например, когда нужно принять участие в дебатах по биологии или написать тебе трогательное стихотворение. А вообще, если так подумать, то не жизнь, а сказка. У таких людей, как Лола, может проявиться еще и третья личность. И ты, не греша перед законом, можешь завести себе целый гарем.
– Не смешно. А вдруг в ней еще и мужчина живет…
– Ой, да брось. Не будь ханжой. Мы живем в стране, где все толерантны и все друг друга любят.
– Голова раскалывается… – тяжело протянул Яков. – Не знаю, что делать. От Лолы я устал.
– Еще бы… Полгода вы с ней вместе. Не припомню, чтобы у тебя прежде были такие долгие отношения.
– Я был бы рад с этим хоть сейчас покончить. Но как быть с той, другой?
– То есть ты теперь официально признаешь мою теорию?
– Приходится. Потому что другого объяснения я не вижу. Тут, у них дома, тоже странное творится. Мать перед ней скачет, как пудель. Малыш Павэль боится даже слово лишнее сказать. А главное – ее пони. Ночью они гуляли вместе, а сегодня он от нее чурается, как сумасшедший. Она, конечно, сослалась на то, что это он из-за меня, но дураку ясно, что пони боится именно ее. Животных сложно провести. Это меня она за нос водит вот уже полгода.
– Что будешь теперь делать?
Яков пожал плечами в ответ, как если бы Герман его мог видеть.
– Пока не знаю. Нужно найти способ снова вызволить другую. Мне нужно хотя бы немного с ней поговорить. Может быть, она мне объяснит, как ей помочь.
– Давай как-нибудь окрестим эту другую. А то как-то странно мы ее называем.
– Нет, не надо. У нее наверняка есть свое имя. Я просто не спрашивал. Нужно придумать, как сделать так, чтобы она снова вышла на связь.
– Начни говорить с Лолой о биологии – о теории, которую она доказывала на дебатах. Или, может быть, начни читать ей стихи.
– Всё это дохлый номер. Я уже пробовал так делать много раз. Но она соскальзывает с темы. А потом вдруг неожиданно в час ночи присылает мне целую поэму.
– Тогда, может быть, перейдешь к простым действиям?
– Знаю, к чему ты клонишь. Этого не будет. Я не за этим сюда приехал.
– Прямо рухнуть со стула можно. Как будто ты и не мой брат вовсе, когда так говоришь. Но я почти уверен, что Лола ничего не захочет слышать о твоих планах. Она уж точно пригласила тебя на целых три дня с ночёвкой не для того, чтобы гулять по берегу и слушать стихи.
– Я не могу пойти на это с ней.
– А то что? Та, другая, обидится и никогда не выйдет из домика?
– Нет. Хватит так ерничать. Мне не нравится, когда ты говоришь о ней так, словно она одна из твоих девчат.
Голос Якова стал чуть ли не агрессивным, а Герман смог бы ощутить, что брат оскорбился, даже если бы тому ничего не нужно было говорить. Он тут же сменил тон, попросил прощения и стал говорить без привычной фамильярности:
– Если хочешь, то просто пришли мне запятую в чате, и я буду названивать тебе, чтобы у тебя была причина увернуться от ее приставаний. А если ты не ответишь, то я приеду спасать тебя, как мы это обычно делаем.
– Спасибо. Не думаю, что всё дойдет до этого. Мы, скорее всего, снова отправимся гулять к морю. И кстати, та, другая, в отличие от Лолы, не любит море. Она его боится.
– Понятно. Ладно, ты иди, а я подумаю, чем тебе помочь. Если что, я напишу тебе.
Яков снова кивнул в ответ, и Герман будто это увидел.
– Слушай еще тут… – поспешно заговорил Герман. – Ты там не обижайся. Я знаю, что ситуация непростая, но мы что-нибудь придумаем. Просто как-то странно, что ты стал таким. Как будто у тебя самого раздвоение личности.
Теперь настала очередь Якова посмеиваться и шутить.
– Не переживай, Гер, – сказал он бодро. – Я просто немного запутался. Я всё тот же, и я всё еще твой младший брат. Вот разберусь с этим, и мы загуляем с тобой на всю ночь, как прежде.
– Это ты говоришь или твоё альтер эго? Если что, у нас с Яковом есть пароль.
Яков снова залился смехом:
– Можешь быть уверен: я один, и другой стороны у меня нет.
– Тогда пароль, – потребовал Герман.
Яков улыбнулся и пустил в ход заученные строки, подгоняемые голосом брата:
– В мире нашем всё одно. Куда ни глянь, а всё дерьмо.
– Ты да я, рассвет, закат. Колокольни звон, набат.
– Это всё прекрасно, да. Это всё, и ты да я.
– Остальное всё равно, всё одно и всё дерьмо.
– Только ты и я, да свет дня пригож.
– А вообще и ты дерьмо, только я хорош.
Раздались облегченные смешки, и Яков поспешил попрощаться, обещав Герману позвонить завтра утром.
Положив телефон на тумбочку, Яков вышел из ванной комнаты и снова выглянул в сад. Взор его то и дело тянулся к густым ветвям ивы, прикрывающим, как плотным занавесом, огромный белый камень, чуть касаясь удлиненными листьями гладкой поверхности искусственного пруда. Морской ветер шевельнул листву, и Якову померещилось, что на валуне в глубине зарослей кто-то сидит. Не раздумывая, он поспешно вышел из спальни и направился к выходу, стараясь избегать лишнего шума. Спустившись в пустую гостиную, он вышел на террасу, а оттуда в сад. Со стороны моря снова подул холодный ветер, раскачивая непроходимые ветви плакучего дерева. В груди Якова заколотилось так, что он подумал, будто звон его сердца слышен во всём саду. Он на цыпочках пересек тропинку, обошел дерево с другой стороны и аккуратно раздвинул зеленый занавес. Уютное убежище оказалось намного пространнее, чем он себе представлял. Белый гладкий камень с плавными мягкими выемками напоминал удобное ложе. Бледный отблеск дневного солнца ломкими бликами ложился на камень, делая гладкую поверхность визуально рыхлой. На этом добротном ложе вполне хватило бы места даже для двух пони, но сейчас на нем удобно растянулась только одна девушка. Она лежала на животе, скрестив лодыжки и рисуя пальцами на поверхности озера причудливые узоры. Широкое льняное платье фиалкового оттенка, чуть доходившее до колен, мягко выделяло линии ее фигуры. Волосы, заплетенные в слабую растрепанную косу, покоились вдоль позвоночника, подчеркивая ее ровную статную спину. Яков много раз видел Лолу в самых откровенных спортивных нарядах, но никогда прежде линии ее фигуры не были столь волнующими, как сейчас. Всё те же белые лодыжки и та же мраморная кожа на чуть приоткрытых плечах, но всё же это уже была совсем другая девушка. Яков сразу же понял, что сейчас имеет дело с другой. На мгновение он застыл от переполнявших его мыслей. Начать говорить с ней как с Лолой или сразу же признаться, что знает правду? А что если она испугается и больше никогда не выйдет к нему? Каждая секунда промедления была равносильна утекавшим сквозь пальцы жемчужинам. Яков безумно боялся, что эта незнакомка снова исчезнет. Поэтому он сделал глубокий вдох и продолжительный выдох, а затем шагнул под зеленый шатер.
– Привет, – спокойно поздоровался он. – Отдыхаешь? У тебя здесь очень уютно.
Девушка вздрогнула и мигом поднялась, усевшись на колени, но всё еще оставаясь к нему спиной.
– Что ты тут делаешь? – спросила она, и голос ее звучал не то сурово, не то испуганно.
– Вышел прогуляться в саду. Я был уверен, что найду тебя здесь.
Девушка не оборачивалась.
– Можно мне присесть? – спросил Яков, подойдя чуть ближе.
– Можно. Только я всё равно сейчас уже ухожу.
– Уже? Побудь еще немного рядом.
Яков присел на камень, и, видя, что собеседница избегает смотреть на него, чуть развернулся в противоположную сторону. Спины их слегка соприкасались, и Яков ощущал на своей шее легкое касание ее развевающихся на ветру волос.
– Я смотрю, ты часто тут бываешь, – сказал Яков.
– Нет. Только когда мне хочется побыть одной и привести мысли в порядок.
– Извини, что нарушил твоё уединение, но ведь ты позволишь мне остаться ради исключения?
– Как хочешь. Ты ведь гость.
Голос девушки звучал как музыка: укачивающе и мелодично. Никаких острых фраз, сарказма в голосе, раскатистого смеха.
– Сегодня ночью я видел, как ты гуляла здесь с Остином. Я сразу понял, что это ты.
– В каком смысле? А что, ты ожидал увидеть здесь еще кого-то, кроме меня?
– Нет, но… – начал было мямлить Яков, но тут же взял себя в руки. – Можно мне говорить с тобой честно? Говорить всё, что я думаю?
В воздухе заиграла волнующая пауза. Девушка молчала, и Яков слегка повернул к ней голову.
– Я могу говорить откровенно? – повторил вопрос Яков.
– Главное, чтобы ты потом об этом не пожалел, – тихо последовал ответ.
Слушая ее сдержанный и кроткий голос, Яков всё больше и больше убеждался в том, что это не Лола. От присутствия этой запуганной девушки всё его нутро начинало трепетать. На своем веку он знавал множество женщин, и все они были по-своему хороши, талантливы, интересны и умны, но ни одна из них не вводила его в такое приятное волнение. Сказать по правде, он даже и не думал, что такое вообще может происходить между мужчиной и женщиной в этом чересчур продвинутом столетии. Как говорит Герман, толерантность этого мира медленно убивает в людях все самые возвышенные чувства. Это всё равно что обжигать одно и то же место до тех пор, пока оно не лишится нервных окончаний и не покроется толстой коростой. Тогда-то уж всё горячее не будет вызвать шокирующую реакцию, и боль в этом месте уйдет. Но вместе с болью уходит и сама чувствительность. Вот так всё происходит в толерантном обществе. То, что недавно казалось таким шокирующим, теперь воспринимается как норма, отчего в людях со школьной скамьи пропадают моральная ясность и душевная чувствительность. Герман часто философствовал на такие темы. Он был убежден, что испытать настоящую чистую возвышенную любовь к женщине им, вероятнее всего, не удастся. И это не потому, что они оба настолько испорчены похотью, а потому что и девушки вокруг перестали быть просто девушками, нетерпимыми к пороку, не тронутыми феминизмом, но имеющими свой гибкий женский стержень. Сейчас, когда Яков снова находился рядом с ней, он ощущал то, о чём говорил Герман. Она была именно такой: обладала нетронутой красотой души, силой кротости и нежности. Рядом с ней в его испорченном сознании не возникало никаких похотливых желаний. И только сейчас он стал понимать, в чём разница между духовным и телесным влечением. Плотское влечение всегда очень остро и мимолетно. Оно не ждет и не терпит. Быстро вспыхивает и отдает весь жар, согревая всего несколько мгновений. В то время как духовная связь зарождается очень деликатно. Подобно тонким хрупким нитям возникает самая первая связь, и потом с каждым днем она крепнет, переплетаясь, как корни близ растущих деревьев, и эти корни также нельзя увидеть. В первый раз, когда Яков ощутил присутствие той, другой в его жизни, какая-то невидимая нить протянулась к его сердцу и начала укрепляться, становиться плотной и укорачиваться с каждым днем, приближая к сердцу ту, единственную. Так что теперь он не видел другого выхода, как только сделать всё, чтобы быть рядом с ней. И потому, откинув всякий страх и прежние колебания, он впервые, рискуя всем, решился открыть свое сердце.
– До встречи с тобой мне все говорили, что ты девушка многогранная и интересная, – неуклюже начал Яков. – Я не знаю, что имели в виду твои знакомые, когда говорили о тебе. Пообщавшись с тобой поближе, я понял, что ты действительно неординарный человек. Но не это меня в тебе привлекло. Меня привлекли не твоя успешность в Интернете, не твоя безупречная внешность и даже не твои заслуги на кафедре биологии. Впервые ты коснулась моей души, когда предстала передо мной именно такой, как сейчас. Ты понимаешь, что я имею в виду. Только не сочти меня за безумца. Я знаю, что это звучит дико, но когда ты такая тихая и трогательная, как сейчас, я не понимаю, что со мной происходит. Иногда мне даже сложно поверить, что передо мной та самая Лола. Такое чувство, как будто ты становишься совсем другим человеком. Такой девушкой, о которой я даже не имел представления, – Яков незаметно повернулся к ней. – Но ты так редко бываешь такой, что я начинаю впадать в тоску. Смешно, правда? Но мне не хватает тебя такой.
Не в силах больше сдерживаться, он коснулся ее шеи и повернул к себе. Она втянула голову в плечи, боясь посмотреть ему в глаза.
– Я даже сюда согласился приехать, только чтобы снова еще разок побыть с тобой. Боже, я схожу с ума. Что я такое говорю!.. Посмотри на меня.
Ответных действий не последовало. Девушка как сидела, опустив голову, так и осталась в таком положении.
– Просто не верится, что это ты. Ты сейчас совсем другая.
– Ты и вправду сходишь с ума, – неуверенно пролепетала она. – Что ты такое говоришь? Я – это я. Просто бывают ведь у людей минуты, когда им хочется отдохнуть от всей этой суеты и шума и побыть в тишине, наедине с собой. Только представь: я всегда на виду. Мне приходится порой пересиливать себя и свою усталость, чтобы предстать перед камерой в бодром и веселом настроении. А это ведь не всегда легко. Поэтому мне нужно порой время, чтобы побыть немного другим человеком. В этом вся моя многогранность. Разве не за это меня так любят мои друзья и знакомые?
– Ты помнишь наш первый поцелуй? – наклонившись к ее лицу, прошептал Яков.
На губах девушки мелькнули смущение и испуг.
– Как такое забыть? – пролепетала она.
– Ты ведь никому об этом не рассказывала? – спросил он.
– Нет. Именно это я хочу оставить только себе.
– Я тоже никому не открою нашу тайну, наш разговор.
Он прижал ее к груди, и напряженные плечи девушки словно начали таять. Яков всё еще ощущал, как она дрожит в его руках. Наклонившись к ее лицу, Яков сделал попытку поцеловать ее, но она, уткнувшись в его грудь носом, испуганно замотала головой.
– Скажи мне, как тебя зовут? – прошептал он ей в самое ухо.
В ту же секунду Яков почувствовал, как сжались ее плечи, и она резко подняла на него затравленные глаза.
– Что ты такое говоришь? – испуганно залепетала она. – Я – Лола. Ты ведь знаешь. Меня зовут Лола.
– Прошу, скажи мне как есть. Я буду всё хранить в тайне. Я обещаю.
Она начала вырываться из его рук, но Яков и не думал отпускать ее.
– Ты с ума сошел. Все не так, как ты думаешь. Хватит! Отпусти меня!
– Прошу, – стиснув зубы, умолял Яков. – Это доводит меня до безумия. Скажи мне, что я прав. Ты ведь не Лола? Ты совсем другой человек, не так ли? Я уже не знаю, что мне делать. Так и умереть не долго. Прошу, скажи мне, что я прав. Останься со мной. Я хочу, чтобы ты была рядом. Ты, а не она. Что мне нужно сделать? Что же такое происходит? Я ни одной девушке это не говорил за всю свою жизнь. Можешь мне поверить, я люблю тебя…
Вырываясь, как напуганный тигренок, девушка наконец кинулась в озеро и скрылась под водой.
– Я хочу быть с тобой! Пожалуйста, борись… – успел выкрикнуть он, прежде чем вода поглотила ее с головой.
Яков обессиленно упал лицом на камень и безудержно зарыдал. Отчаяние настолько захлестнуло его, что он даже не нашел в себе силы преследовать беглянку. Он так не плакал с тех самых пор, как они с братом стали взрослыми. Он рыдал так, что ему стало страшно от своего же голоса. Неужели он вправду сошел с ума? Если это так, то как же ему жить дальше? Вдруг всё это ему только мерещится или снится, а Герман только подыгрывает его галлюцинациям, как хороший психоаналитик? Самые абсурдные мысли проносились в его голове, и он уже был не в силах их остановить. Уткнувшись лицом в камень, он плакал как мальчишка до тех пор, пока веки его не отяжелели и не слиплись от горечи. Яков не заметил, как провалился в глубокий сон без сновидений.
Когда он проснулся, сад уже был погружен в сине-лиловую полумглу. В саду и над озером стелился осязаемый туман, отчего Якову показалось, что он всё еще спит и видит сон. Голова его отяжелела, а тело затекло так, что ему было даже больно пошевелиться. Сознание медленно прояснялось, и когда Яков снова смог ощущать свое тело, он почувствовал, что рядом с ним кто-то лежит. Он ощущал, как он отдает и забирает чье-то тепло. Некто рядом заботливо укрыл его от холодных морских ветров. Подняв голову, Яков увидел длинную белую гриву, спадающую на светло-коричневую спину. Это был Остин. Не говоря ни слова, Яков принялся осторожно водить рукой по его шее. Остин открыл глаза, едва слышно фыркнул и снова обвился вокруг Якова, положив объемную голову ему на колени.
– Дружок, – ласково потрепал его Яков, – ты ведь наверняка знаешь, как мне помочь.
